Все романы Роберта Шекли в одной книге
Шрифт:
— Идем, Маргарита, — обратился он к своей спутнице.
— Иду, — ответила она, подавляя зевоту.
Они вышли из трактира. Вскоре раздался стук лошадиных копыт на дороге, ведущей в Сен — Менехольд.
Глава 8
Фауст прискакал к трактиру через двадцать минут после того, как уехали Мак с Маргаритой. На лбу его вскочила огромная шишка; но, если не считать еще нескольких царапин и легких ушибов, удар головой о ствол дуба и падение с коня не сильно повредили ему.
Елена, с развевающимися по ветру волосами, была прекрасна, как всегда.
Перешагнув порог трактира, Фауст столкнулся с Одиссеем.
— Я знаю вас! — воскликнул Одиссей. — Вы Фауст!
— Ну и что же? Я не скрываю своего имени, — ответил ученый доктор.
— Значит, Елена Троянская с вами!
— Да, она со мной, — сказал Фауст. —
Одиссей назвал себя и поманил рукой Ахиллеса, чтобы представить своего друга. Фауст выслушал его со сверхчеловеческим хладнокровием. Если он и был удивлен, то ничем не выдал своих чувств.
— Мы, — обратился к Фаусту Одиссей, положив руку на богатырское плечо Ахиллеса, — требуем назад прекрасную Елену. Тот демон, который отдал ее вам, не имел никакого права похищать эту женщину из Тартара, уводить ее от мужа.
— Об этом не может быть и речи, — холодно ответил Фауст. — Мне лично нет никакого дела до чьих — то прав. Мне дали Елену, и она останется со мною.
— Кажется, я уже слышал нечто подобное раньше, — сказал Одиссей, взглянув на своего товарища и вспомнив те далекие дни войны греков с Троей, когда Ахиллес не хотел отдавать Агамемнону свою пленницу, прекрасную Брисеиду, и был готов защищать ее с оружием в руках. Но вождь греков проявил упорство, и разгневанный Ахиллес скрылся в своем шатре, уклоняясь от участия в боях. Это чуть не послужило причиной гибели всего греческого войска [351] .
351
См. примеч. Агамемнон — мифический царь Микен, сын Атрея (поэтому называемый также Атридом) и Аэропы, брат Менелая. Когда Парис похитил Елену, сестру жены Агамемнона Клитемнестры и супругу Менелая, Агамемнон встал в начавшейся по этой причине войне против Трои во главе греческого войска. В начале этого похода Агамемнону пришлось принести в жертву свою дочь Ифигению, чтобы боги послали попутный ветер греческим кораблям. Захватив в плен во время одного из набегов на окрестности Трои дочь Хриса, жреца бога Аполлона, Агамемнон отказался вернуть ее за большой выкуп отцу. Бог, вняв мольбам Хриса, наслал на греческое войско моровую язву. Когда выяснилась истинная причина бедствия и Ахилл потребовал от Агамемнона возвращения пленницы ее отцу, Агамемнон отобрал у Ахилла его пленницу Брисеиду. Оскорбленный поступком Агамемнона Ахилл долгое время воздерживался от участия в боях, и греки терпели поражения от троянцев. После взятия Трои Агамемнон, получив огромную добычу и Кассандру, прорицательницу будущего, возвратился на родину, где его ждала гибель в собственном доме: согласно одной версии, он был убит своей женой Клитемнестрой, по другим источникам — ее любовником Эгисфом или обоими — во время купания или трапезы. За убийство отца отомстил его сын Орест. // Словарь античности. Пер. с нем.; М.:Прогресс, 1989. Мифы народов мира: Энциклопедия; М: Сов. Энциклопедия, 1991.
— Может быть, слышал, а может, и нет, — сказал Ахиллес. — Это к делу не относится. Отдавайте нам Елену сейчас же! — прибавил он, обращаясь к Фаусту.
— Ни за что! Уж не думаете ли вы отнять ее у меня силой? — Фауст выхватил из — под своего сюртука небольшое кремневое ружье.
— Если бы мы захотели применить силу, — сказал Одиссей, — мы бы это сделали, будьте покойны. Мы ничуть не боимся вас и вашего оружия. Но вложи — ка в ножны свой меч, дорогой Ахиллес. Я придумал кое — что получше.
Одиссей сунул два пальца в рот и свистнул. В ответ откуда — то издалека донеслись дикие вопли и завывания. Сперва Фаусту показалось, что это ветер воет в печной трубе, но вскоре он ясно различил пронзительные, резкие женские голоса.
Дверь трактира распахнулась, и в нее ворвался зловонный смерч. Фурии не заставили себя долго ждать. Они влетели в зал в облике огромных черных ворон, распространяя вокруг себя отвратительный смрад. Они подняли жуткий галдеж, почти оглушив людей в трактире хлопаньем крыльев и громким криком. В конце концов они превратились в людей: перед Фаустом стояли три безобразные старухи — длинноносые, с красными, лишенными ресниц глазами, одетые в грязные и рваные черные платья. Алекто была чересчур полной, Тисифона — костлявой и жилистой, а у Мегеры была очень нескладная фигура: широкие плечи и талия, плоская грудь, толстая, короткая шея, узкие бедра и сухие, как палки, лодыжки. Три неразлучные сестры завертелись вокруг Фауста в бешеной пляске.
Они заглядывали ему в лицо, обдавая зловонным дыханием, визжали и кричали ему в уши, ухали, точно совы, и каркали по — вороньи, галдели, шумели, топали и хлопали в ладоши, прыгали, скакали и кривлялись, словно обезьяны. Фауст старался не обращать внимания на все их выходки; однако его терпения хватило ненадолго, и он сказал:— Подобное поведение никак не делает вам чести, дорогие дамы. Кроме того, вы зря тратите силы, поднимая такой шум. Я — человек другой эпохи, и вряд ли на меня подействуют ваши трюки, которым без малого две тысячи лет. Вы для меня — всего лишь тени далекого прошлого. Вам не удастся меня напугать.
— Если даже мы и не сможем нанести тебе никакого физического ущерба, — раздался скрипучий голос Тисифоны, — то послушаем, что ты скажешь, когда мы будем день и ночь визжать и кричать тебе в уши, не давая ни минуты покоя.
— Какие глупости! Смешно слушать!
— Смешно или грустно, а вот посмотрим, как тебе понравится народная песня в нашем исполнении, — сказала Тисифона. — Она как нельзя лучше подходит для таких случаев, когда нужно поскорее свести человека с ума. А ну — ка, девушки, грянули!
И действительно, грянули.
Песня оказалась древнегреческой вариацией на тему «Йо — хо — хо и бутылка рому». Исполнение и впрямь было такое, что могло довести впечатлительного слушателя до сумасшедшего дома. Три старые девы истошно заголосили, выводя замысловатые рулады и безбожно фальшивя. Их пение одновременно напоминало блеянье козлиного стада, вой стаи шакалов и ослиный рев. Даже самый отвратительный кошачий концерт показался бы райской музыкой по сравнению с этой ужасной какофонией. Фауст не смог вытерпеть ее дольше минуты: дыхание у него перехватило, мысли начали путаться… Ему казалось, что голова его вот — вот расколется от всего этого шума, визга и пронзительных воплей. В конце концов он поднял вверх руки:
— Милые дамы! Я прошу вас сделать небольшой перерыв. Мне нужно подумать.
И воцарилась желанная тишина.
Пошатываясь, словно пьяный, он побрел через весь зал, к трактирной стойке, чтобы перекинуться с хозяином парой слов. Неразлучные сестры собрались в тесный кружок и начали зловеще перешептываться, бросая на Фауста недоверчивые взгляды. Их резкие голоса раздавались прямо в мозгу Фауста, приводя ум несчастного доктора в полное расстройство, вызванное раздвоением (а точнее, расчетверением) его личности.
«Ох», — думал Фауст, чувствуя, что находится на грани помешательства, — «я не помню даже, из — за чего я попал в такую неприятную ситуацию… У меня так сильно шумит в голове, что я не могу собраться с мыслями… Я должен был что — то решить… Что именно? Ах, да, Елена… Елена?.. Как я могу думать о ней, если эти ведьмы чуть не свели меня с ума своими воплями?»
Фауст считал эти мысли своими собственными, но на самом деле они были внушены ему тремя фуриями, стоявшими в стороне.
«Стоит ли упрямиться и держать у себя Елену», — рассуждал он, — «если у меня в голове то и дело вертятся обрывки чужих мыслей — то рецепт приготовления кровавого пудинга, то сто пятьдесят семь способов жульничества при игре в маджонг… Приходится признать, что противным старухам все — таки удалось взять надо мной верх».
И он сказал вслух:
— Ну, ладно, если эта женщина вам так уж необходима, забирайте ее.
Едва он проговорил это, как Алекто, Тисифона и Мегера исчезли, словно их и не было. Фауст огляделся: Елены, Одиссея и Ахиллеса тоже нигде не было видно — очевидно, Эринии забрали их с собою.
Наконец — то измученный доктор Фауст мог спокойно перекусить. Он сел за стол и приказал трактирщику подать каравай хлеба и стакан вина. Жуя хлеб и запивая его вином, Фауст наслаждался тишиной и покоем. Его, конечно, огорчала разлука с прекрасной Еленой; однако облегчение, которое он испытывал, избавившись от преследования Эриний, примиряло его с этой утратой. Нет худа без добра, думал Фауст; вернув Елену посланникам из царства Аида, он тем самым развязал себе руки. Теперь уже ничто не будет отвлекать его от главного дела — изгнания самозванца Мака и доблестного завершения фаустовских подвигов в Тысячелетней войне меж силами Добра и Зла.
Допив вино, Фауст встал из — за стола. Времени оставалось в обрез, и ему нужно было торопиться. Бросив на стол монету, Фауст вышел из трактира и вскочил на коня. Вскоре он уже мчался по дороге в Сен — Менехольд, по следам Мака и Маргариты.
Глава 9
Мак выехал на широкую поляну. Вдали виднелись деревянные постройки — это был провинциальный городок Соммевесл, где Мак ожидал встретить герцога де Шуазеля, одного из самых верных людей короля.