Все схвачено

Поле, русское поле. И где-то там – тонкий колосок.

Тут Очкарик завершил письменную работу, надел на ручку колпачок, вызвал помощника. Тот каким-то образом одолел расстояние от дверей до стола в один миг. Пример толковой телепортации.

– Перепечатать в двух экземплярах и мне на подпись. – Поднялся, надел пиджак, пуговку застегнул и пошел к Легату. – Извините, Легат, но письмо срочное… – сел в кресло напротив, взял еще горячий фарфоровый чайник, налил себе чаю, пригубил. – Вот и не остыл даже!

– Простите, товарищ Председатель, вы что, сами такие письма пишете? А ваш аппарат что тогда делает?

– Аппарат… – Очкарик чуть усмехнулся. – Аппарат тоже пишет. И помощники вовсю пишут. У нас, Легат, везде – одни писатели. Да и не мне вам поговорку напоминать…

– Контора пишет? – сообразил Легат.

– Именно, – легко, будто тяжкое дело с плеч свалил, рассмеялся. – А что Конторе еще делать?

– Ну, я не знаю… Бдеть, например. Или стоять на страже. Или выявлять врагов. И безжалостно карать!

– Набор вроде верный. И бдим, и стоим, и выявляем… Вот только карать не всегда хочется. Хотя частенько – надо.

– Странно, – сказал Легат. – Ваша Контора по определению – карательная структура…

– По определению – да. Но я бы расширил определение: еще и воспитательная, еще и охранительная, еще и гуманная, – и, поймав невольно выпущенное на волю удивление Легата, добавил: – Да-да, именно гуманная. Потому что понять и поверить – умение едва ли не более важное, чем поймать и покарать.

– Это вы так считаете?

– Это я так считаю.

– И никто больше?

– Ну почему же никто? Конечно, не все. Но есть люди…

– Но есть Система.

– А системный подход не должен быть догматичным.

– А каким должен?

– Вариативным. И Система должна быть вариативной. Помните смысл этого понятия?

– Помню, конечно. Variatio по-латыни – изменение. Но, заметьте, изменение частностей при сохранении основы.

– Очень точно сказали! Основа – охрана порядка в Стране. Основа – защита социалистического строя, как от внешних врагов, так и от внутренних. Можно продолжить, но я остановлюсь на сказанном. Охранять и защищать – эта работа во все времена и при любом строе считалась и считается одной из самых важных, если не самой важной. Я кое-что наслышан о том, в каком мире живете вы. От Гумбольдта. Не более чем кое-что. Но и у вас есть структуры, которые охраняют и защищают. И я не поверю, если вы начнете меня убеждать, будто ваши охранники и защитники умнее наших, добрее, гуманнее. Да более того! Я не поверю, что они действуют, охраняя и защищая, сообразуясь исключительно с Законом. Не поверю! Мне ваш предшественник говорил, как их у вас называют: силовики. А сила очень часто несоразмерна тому, к чему ее прилагают. Чувство силы – очень опасное чувство. Оно легко выходит из-под любого контроля. И чтобы завершить эту весьма трудную и зыбкую тему, я скажу за себя: я стараюсь хоть как-то ограничить эту несоразмерность… – помолчал чуть-чуть, повторил: – Хоть как-то…

А Легат спросил почему-то зло:

– Удается?

И получил в ответ спокойное:

– Сегодня чуть больше, чем три года назад. Что будет завтра?.. Ну, до завтра еще дожить надо. И мне, и вам. Это длинная дорога, а поспешишь… Сами знаете… Может, рюмку коньяка?

Неожиданно! Понимает, что нужно быстро опустить планку беседы. Планку, которую он сам установил на такой высоте, а Легат всего лишь подначивал, подзуживал…

– С удовольствием, – ответил он.

Очкарик не стал обращаться к помощнику, поднялся, дошел до одного из шкафов, стоящих в ряд вдоль стены. Стеклянные дверцы их были затянуты белыми шелковыми занавесками. Как и у Легата в кабинете. Жизнь слабо меняется в мелочах, все больше – по-крупному…

Очкарик достал бутылку хорошего старого отечественного коньяка, сделанного умельцами одной из горных республик Державы, пару хрустальных рюмок – не пришли еще в страну нормальные коньячные бокалы, и бог с ними. Разлил коньяк по рюмкам. Поднял. И Легат поднял.

– За взаимопонимание, – предложил тост Очкарик.

– Годится, – согласился Легат.

Чокнулись. Выпили залпом. Поставили рюмки на стол. И не такой уж и плохой коньяк делали горные умельцы, подумал Легат. А вслух сказал:

– У меня сегодня к вам две темы, если позволите.

– Слушаю вас.

Легат не стал раскрывать папку с бумажками борзых аналитиков, даже отодвинул ее, потому что на гостевом столе она смотрелась очевидно лишней.

Но начал он не с содержимого папки:

– Извините, товарищ Председатель, я не знаю, как вы работали с моим предшественником. Я ведь и его не имею чести знать лично. Отсюда – вопрос. Могу ли я быть с вами более откровенным и более подробным в комментариях, нежели позволяют мои прерогативы как курьера – раз и как коннектора – два. То есть, говоря проще, могу ли я к этим двум функциям добавить третью – функцию советника? Или советчика…

– Разумеется. Мне будет интересен весьма и, не исключаю, полезен любой ваш комментарий к тем фактам, о которых вы станете рассказывать. Я готов его обдумать и даже принять. Но, как вы понимаете, последнее – не обещаю.

– Спасибо. Я и не жду обещаний. Что было, то было… Я начну. Первое дело. – Он поймал себя на том, что в этих стенах не употребить термин «дело» практически невозможно. Атмосфера диктует. Да и чего ловить себя на пустом месте? Дело – оно и есть дело. – В декабре состоится суд на участниками так называемой операции «Женитьба». Напомню: попытка угона самолета из-под Града Петра…

– Я хорошо помню, – перебил его Очкарик. – И, конечно же, знаю о суде над угонщиками.

Легат отметил, что он сказал «угонщики», а не стандартное «изменники Родины». Очень аккуратен в терминологии.

– Приговор, полагаю, вы уже обсуждали с представителями суда?

– В общих чертах.

Уходит от ответа. Явно. И куда делась его мягкость?! Перед Легатом впервые сидел настоящий и, как здесь считается, правильный глава Конторы. А имеет ли смысл что-либо такому советовать?..

Секундно подумал и все-таки решил, опираясь на свой любимый принцип: где наша не пропадала? Да и чего он теряет, в конце концов? Не посадят же его в застенок! В крайнем случае с ним же передадут в будущее запечатанное сургучом послание, в коем будет жесткое требование сменить коннектора, как излишне самовольного и дерзкого. Тоже неплохой вариант, если отбросить ненужные в общем-то амбиции.

– Насколько меня предупреждали, я не должен ничего комментировать. Но вы позволили, и я тоже позволю себе продолжить. Решение – ваше. Я лишь гость из будущего, который знает то, что уже было и как это «то» отозвалось в будущем… Итак, суд. Даже если вы, скажем осторожно, догадываетесь о результатах процесса, я все равно повторю их. Два смертных приговора – организаторам побега, летчику и правозащитнику, остальным – пятнадцать и десять лет заключения, пофамильный расклад – здесь, – постучал пальцем по папке. – Общественная мировая реакция: протест Президента Западного Континента. Протесты глав девятнадцати стран. Резкое падение имиджа Державы в мире…

– А вы что, – перебил его Очкарик, – предлагаете отпустить всех?

– Упаси Боже! – воскликнул Легат. – Я предлагаю сделать сразу то, что будет сделано спустя короткое время. И мне очень хотелось бы, чтобы История как-то отметила, что это решение было именно вами пролоббировано у Генерального. Я предлагаю, чтобы суд не выносил двум организаторам побега смертный приговор. Все равно его потом заменят на пятнарик. Это тоже много, но это поймут…

Легата уже несло и останавливаться он не собирался. Ну, и почему бы не дать Гамлету завершить монолог? Очкарик, например, слушал его, не прерывая, как, видимо, умел вообще слушать и, не исключено, слышать.