Все схвачено

Сейчас был именно тот случай: иначе никак.

Джуниор, похоже, терпеливо ждал этого дня, который несложно высчитал еще тогда, сорок лет назад, обиженно и удивленно прощаясь с Легатом в родной квартире, держа в руках сковородку – Легат уж и не помнил с чем! – и наверняка задав по уходу гостя вопрос старшему: а чего это он?..

Или другой, но подобный, на который ответа не требуется.

Легат в принципе тоже рад был увидеть постаревшего… кого?.. ну, скажем, подельника. Выбравшись из объятий и вернувшись к начатому делу, то есть к розливу красного вина, он следил за Джуниором, который оказался куда живее и непоседливее Гумбольдта, хотя и тот и другой реально были одним человеком. Одним да не одним! Тот, который Гумбольдт и Раб, был тоже излишне экспрессивным как в словах, так и в движениях, но фон той экспрессии ощущался излишне негативным. Экспрессивность от горя, злости, ненависти, обиды… от чего еще? А у Джуниора экспрессивность тоже шла от переизбытка эмоций, но – легко чувствовалось! – положительных.

А ведь и тот и другой – один человек. Но волею судьбы проживший две жизни. Судя по всему – разные жизни.

– Вы совсем не изменились, – сделал открытие Джуниор. И тут же исправился: – Ну не дурак ли я? Мы же виделись пару дней назад! Представь, Ассоль, мы с этим человеком виделись два дня назад – для него два, а для меня сорок лет! – но он был он, вот такой же точно, а я – мальчишка семнадцати лет. Я все это, как сейчас, помню… – Цапнул бокал с вином: – За это надо выпить! – Все трое чокнулись, холодно звякнуло стекло, Легат чуть пригубил вина… А Джуниора опять понесло: – Я же тебе сто раз рассказывал, Ассоль, как мы встретились… ну, буквально здесь, в этой комнате… я сковороду тащил… А они с Гумбольдтом о чем-то долго спорили и, похоже, поссорились или не поняли друг друга… и Легат ушел, а я стою со сковородкой, как поц, а там картошка нажаренная, а Гумбольдт говорит: ничего, мол, сами съедим, а я ему: а что ж человек-то?.. ведь он обиженный ушел, а он, я сразу увидел, хороший человек, зачем же ты так?.. а Гумбольдт и сказал: все путем будет, не переживай, а встреться с ним ровно через сорок лет, вот поедим картошки и сядем-посчитаем, какой день случится через сорок лет. Мы и посчитали, и получился ровно этот день. А я уже давно номер вашего телефона узнал и запомнил, я вообще цифры легко запоминаю, а сегодня и позвонил… И вы здесь!.. – И уже спокойно и серьезно: – Вот за это и выпьем: за встречу через сорок лет, за встречу, которую я сорок лет ждал!

И тут уж Легат выпил бокал до дна, потому что очумелый болтушка Джуниор был абсолютно искренним в своем не очень гладком, но очень внятном тосте. Легат умел чувствовать как искренность, так и неправду.

И тут встряла Ассоль:

– Предания и рыдания закончили. Сели за стол. И – спокойствие, рассудительность, тонкий юмор и легкие воспоминания в меру. Пока мы с Легатом тебя, дорогой, ждали, я уж изо всех сил тобой поработала. Легат сочтет, что мы оба – эксцентричные идиоты, а это не так.

– А как? – к месту спросил Легат, поскольку переход к нормальной беседе был официально акцептован хозяйкой дома. То, что Хозяйкой – без вариантов! – Давайте будем считать, что я – ваш дальний родственник, который был… где?.. ну, скажем открывал новые миры, а теперь, через сорок лет вернулся и очень хочет поподробнее узнать, что происходило за время его отсутствия. Идет?

– Ага! – сказал Джуниор по-прежнему восторженно, но заметно тише и спокойнее. Жена здесь была головой, это и ежу ясно. – Типа sailor is the home, home from the sea and the hunter home from the hills… – И тут же перевел на всякий случай: – Моряк вернулся домой, домой вернулся он с моря, и охотник вернулся с холмов… Спрашивайте, сэр!

– Спасибо, Антиквар.

– Ты помнишь мою школьную кличку?

– И два дня назад тоже помнил. Странно, что ты опять это забыл.

– Забыл… – растерянно и огорченно подтвердил Джуниор. – У тебя – два дня, а у меня – сорок лет. Получается, не все про этот день помню… Damned memory!..

– Язык институтский? – спросил Легат.

– Базовый – да, – ответил Джуниор, – а обтачивал его в Стране Туманов.

– Вот как! – искренне удивился Легат. – Эмиграция? Как тебе удалось? С Гумбольдтом или без него?

– Какая эмиграция? – удивился Джуниор. – Я никогда никуда не собирался эмигрировать. Хотя Гумбольдт долго и упорно настаивал. Я в Универ хотел, даже документы подал, а он на языках настаивал, вот я в Иняз и пошел, потому что он испереживался прямо. Ну, тут особых споров не было… Окончил с красным дипломом, оставили на кафедре – ассистентом, через год поступил в аспирантуру. Через три го да – кандидат наук. Это уже был, если память не изменяет, восьмидесятый год… Осень… И тут мне звонят и приглашают в Контору, потому что со мной хочет встретиться какой-то чин… Отец… знаете, я Гумбольдта часто отцом называл. Да по-хорошему он мне и был как отец. Ну или наставник… Короче, он про приглашение услыхал и перепугался до смерти. Орал: надо бежать! Надо уехать! На восток, в снега! Скрыться!.. А куда скроешься? Везде одно и то же. В смысле порядков…

– Минутку, – прервал монолог Легат. – Может, я чего-то не понимаю, но в этой истории – неувязка на неувязке. Откуда он вообще взялся в твоей жизни, Гумбольдт этот?

– Наверно, с улицы. Позвонил в звонок и – взялся.

– И что сказал?

– Спросил. Прямо так: тебя зовут Гумбольдт? Я говорю: да. А он: и меня Гумбольдт. Мол, мы с твоим отцом вместе росли и мужали, не исключено, что он тебя в мою честь назвал…

– То есть он сразу, с колес, назвался товарищем отца и Гумбольдтом, так?

– Так. Товарищем отца и Гумбольдтом. Сказал, что приехал с Севера, долго там работал, а квартиру его в Столице заселили. Попросился пожить немного. Я же один жил. Мама с отчимом – отдельно. Почему не пустить хорошего человека?

– А ты всех хороших пускал пожить?

– Его первого. Больше никто не просил.

– А маме, отчиму ты сказал?

– Потом сказал. Через неделю, наверно…

– Почему через неделю, а не сразу?

– Не знаю…

– Ты, что, совсем наивным юношей был? А если это вор? Убийца? Насильник?

– Он очень много об отце знал. Очень много. Так много знать мог только тот, кто действительно близко дружил с отцом. Все его привычки, самые мелкие – все знал…

– Специально рассказывал?

– Нет. К слову. Он за эту первую неделю квартиру в порядок привел, столовую сам отремонтировал… Я ж его потом с мамой познакомил. Он ей понравился. И с отчимом они сошлись… Это мама сказала: хороший, мол, человек, пусть живет. Мол, и за мной глаз будет. Чтоб не путать друг друга, стал называть меня Джуниором. Я очень привык к нему. Он и вправду был хорошим человеком. Со своими странностями, со своими закидонами… Правда, уезжал часто, но ненадолго. На три дня, на пять. Говорил: командировки.

– Когда он появился? В каком году?

– Года за два до того, как мы с вами познакомились.

– Он где-то работал?

– Я не знал где. Спрашивал – он отшучивался. Время было стремное, я не допытывался. Может, он в каком-нибудь «почтовом ящике» работал.

– Работали тогда от звонка до звонка. А он, как я понял, больше времени дома был.

– Может, как консультант? На полставки?.. Я не спрашивал, а он не объяснял. Я вообще не хотел надоедать ему лишними вопросами. Вы же знаете, как у него жизнь сложилась. Врагу не пожелаешь…

– Каждый человек сам себе враг, – сказалась банальность, и Легат слегка застыдился. – Ты прямо какой-то святой, Джуниор…

Диалог прервала Ассоль:

– Кто-нибудь есть будет? Я, что, зря готовила?

– А поговорить? – не сразу сдался Джуниор.

– Наговоритесь еще! В одном городе в одно время живете…

Стол был нормальным – домашним, но – городским. Пара видов салатов, селедочка, рыночные соленья, рыночные овощи. Ассоль принесла из кухни блюдо с маленькими фарфоровыми стаканчиками, где, как она сказала, имел место жюльен.