Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона
Шрифт:
Причем русский оперативный план военных действий (не сомневаюсь, что он существовал) зачастую осуществлялся в первый период войны в такой степени бестолково и путано, что ставил в тупик не один десяток исследователей. До сих пор они сами себе задают вопросы, на которые не могут найти исчерпывающие ответы, до сих пор иногда гадают и не поймут, почему так произошло. Именно по этой причине проистекают споры военных историков и затем возникает многообразие точек зрения в исследовательской среде. Тактических промахов русские генералы допустили множество, правда, таковых было с избытком и у французских военачальников. Можно сказать, что русское командование вместе с армией прошло всю кампанию 1812 г. по лезвию ножа. Во всяком случае, такое ощущение возникает. Но главное, русские генералы оказались победителями. Да еще какими!!!
С 1810 г. до начала войны в адрес высшего русского командования было подано довольно большое количество планов военных действий (как наступательных, так и оборонительных) с непобедимым доселе Наполеоном. Проекты поступали не только из среды российского генералитета. Письменные предложения передавались и иностранцами. Необходимо отметить, что комплекс предвоенных планов, ставший предметом анализа
Именно с этой точки зрения заслуживает внимания мнение одного из руководителей Особенной канцелярии военного министерства (т. е. военной разведки) подполковника П.А. Чуйкевича, хорошо информированного лица о состоянии французских войск. 2 апреля 1812 г. он написал в Вильно М.Б. Барклаю де Толли аналитическую записку «Патриотические мысли, или Политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россиею и Франциею». По занимаемому положению Чуйкевич имел доступ к разведывательным данным о силах Наполеона и был знаком с большинством военных проектов, которые, как правило, попадали в Особенную канцелярию и хранились в ее архиве. Это был документ, в котором был подведен обобщающий итог анализа данных, накопленных в течение длительного времени, и выработаны конкретные рекомендации русскому командованию.
Не касаясь всех вопросов, рассматриваемых в записке, ограничимся разбором основных положений, касающихся численности армии Наполеона и предложенной автором концепции ведения военных действий. Чуйкевич дал следующую оценку численности Великой армии, почти готовой перейти русскую границу: «По всем сведениям, которые военное министерство имеет, можно утвердительно сказать, что никогда Наполеон не предпринимал столь чрезвычайных мер к вооружению и не собирал столь многочисленных сил, как для предстоящей войны с Россиею. Они простираются до 450 тысяч, включая в сие число войска Рейнского союза, итальянские, прусские, швейцарские, гишпанские и португальские». «Рассмотрев силы России» (всего 200 тысяч человек) и проанализировав «род и причины употребляемой Наполеоном войны» («прославился быстротою в военных его действиях», «ищет генеральных баталий, дабы одним или двумя решить участь целой войны»), он высказался за необходимость вести «оборонительную войну», придерживаясь при этом правила «предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает» (подчеркнуто в оригинале. – В.Б .). По его мнению, гибель 1-й и 2-й Западных армий могла иметь «пагубные для всего отечества последствия». «Потеря нескольких областей не должна нас устрашать, – писал автор, – ибо целость государства состоит в целости его армий». Концепция тактики в предстоящей войне, выдвинутая Чуйкевичем, заключалась в следующем: «Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускание до фуражировки и решительность в продолжении войны суть меры для Наполеона новые, для французов утомительные и союзникам их нетерпимы»; «Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык...»; «...соображать свои действия с осторожностью и останавливаться на верном»; заманить противника вглубь и дать сражение «со свежими и превосходящими силами», и «тогда можно будет вознаградить с избытком всю потерю, особенно когда преследование будет быстрое и неутомимое» (245) .
Эта записка была написана специально для Барклая. Чуйкевич, вероятно, устно уже не раз докладывал ему свои доводы. Но, чтобы мнение разведки было учтено, военный министр потребовал представить официальное письменное заключение, каковым и явилось мнение Чуйкевича. По своему характеру записка была интересным эссе по прогнозированию войны, но вряд ли была воспринята современниками как план военных действий, хотя бы потому, что автор не являлся признанным авторитетом и не мог претендовать на это в силу своей молодости и небольшого чина. Ценность записки, на наш взгляд, состояла в убедительной аргументации идеи необходимости отступления. Вероятно, любой грамотный штабной офицер, имея несколько лет доступ к такому объему секретной информации, пришел бы к выводам, аналогичным сделанным Чуйкевичем.
Собранные разведывательные сведения, бесспорно, оказывали влияние на сам процесс выработки планирования, чему способствовали и высказываемые мнения наиболее компетентных представителей русской разведки, таких как полковники Ф.В. Тейль ван Сераскеркен и А.И. Чернышев. Их аргументированные мнения о концентрации всех сил на главном театре военных действий, безусловно, способствовали тому что русское командование окончательно отказалось в 1812 г. от стратегических диверсий в Северной Германии и на Балканах (246) .
Необходимо признать, что сама идея русского командования об отступлении перед превосходящими силами противника оказалась плодотворной. Перед 1812 г. российский император и его военный министр победили в «битве мозгов». И благодаря блестяще действовавшей разведке они смогли разработать трехлетний стратегический план войны с Наполеоном. Первый период (1812 г.) – затягивание войны по времени и в глубь русской территории, а затем (1813 – 1814) – перенос боевых действий в Европу. Американский историк Э.Э. Крейе полагал,
что планы российского императора в Европе после 1812 г. «связывались в первую очередь с повстанческим движением. Даже если Александр и не желал этого, он был вынужден унаследовать руководство национальным движением». Он рассматривал это движение «как инструмент своей политики», как «грозное оружие, которого Франция должна быть лишена». Американский исследователь заодно также подверг сомнению тезис, что Александр I якобы был подвержен влиянию своих иностранцев-советников, напротив, сделал вывод, что «политика царя выглядит как тщательно продуманный на длительную перспективу курс» (247) .Необходимо подчеркнуть, что в основу русской концепции легли идеи, совершенно противоположные наполеоновским замыслам. Последующие события лишь доказали правоту этого предвидения. В отличие от Наполеона (у которого тактические успехи должны были окончательно определить и расставить стратегические цели) Александр I на первое место в своей деятельности поставил стратегическую задачу, пожертвовав тактическими преимуществами. Перед отъездом в армию в 1812 г. Александр I уже допускал мысль «о возможности неприятеля пробраться до Петербурга». Об этом свидетельствует письмо Александра I графу Н.И. Салтыкову от 4 июля 1812 г. о вывозе государственных ценностей и учреждений из Петербурга (248) . Именно этим можно объяснить парадоксальный факт – утверждения многих французских авторов о том, что Наполеон в 1812 г. «лично» не проиграл ни одного сражения (при Красном и на р. Березине он смог, несмотря на огромные потери, оторваться от главных сил русской армии). Даже если согласиться с этим распространенным среди иностранных историков мнением, то что получилось в итоге – катастрофа и гибель наполеоновской армии, поскольку в стратегическом плане французский полководец проиграл кампанию 1812 г.! Русские его переиграли!
План Фуля
Собственно, предвоенный оперативный план русского командования историки традиционно связывают с так называемым планом Фуля. Карл Людвиг Август Фуль являлся прусским стратегом. В 1806 г. после поражения при Йене и Ауэрштедте он прибыл в Россию с письмом от Фридриха-Вильгельма III, а затем был принят из прусских полковников генерал-майором на русскую службу Александром I. На него битый пруссак своими теоретическими познаниями и наукообразными схемами сумел тогда произвести сильное впечатление и впоследствии выполнял роль советника и учителя российского императора по военной теории. Ему-то и приписывают большинство историков русский операционный план военных действий в 1812 г.
То, что Фуль преподавал стратегию Александру I и являлся его советником по вопросу составления планов, не вызывает сомнений. Но был ли он осведомлен так же, как император или его военный министр? Представляется, что нет, так как его роль была заметной, но слишком преувеличена в сознании окружавших его людей.
Внук Екатерины II, один из образованнейших людей своего времени, прошедший суровую и многолетнюю школу придворного лавирования, российский император в такой решающий момент менее всего мог доверить составление операционного плана генералу-схоласту, не имевшему ни малейшего командного боевого опыта. Русский царь, не доверявший никому, многоликий политик, склонный к колебаниям, известный и как искусный дипломат, и как ловкий, изворотливый интриган, не решился бы вверить столь важное дело и, следовательно, раскрыть всю секретную информацию кабинетному теоретику, даже не знавшему русского языка. Здесь уместно привести свидетельство К. Клаузевица (некоторое врямя он был адъютантом этого генерала) об «изолированном» положении Фуля в среде русского генералитета перед войной: «Он не знал языка, не знал людей, не знал ни учреждений страны, ни организации войск, у него не было определенной должности, не было никакого подобия авторитета, не было адъютанта, не было канцелярии; он не получал рапортов, донесений, не имел ни малейшей связи ни с Барклаем, ни с кем-либо из других генералов и даже ни разу не сказал ни единого слова. Все, что ему было известно о численности и расположении войск, он узнал лишь от императора; он не располагал ни одним полным боевым расписанием, ни какими-либо документами, постоянно справляться с которыми необходимо при подготовительных мероприятиях к походу» (249) .
Двойственный в делах и в мыслях Александр I, будучи великолепным актером, охотно прибегал к изворотливой маскировке своих замыслов и использовал лесть и обман как тонко отточенное оружие в государственной и житейской политике для достижения поставленных целей. Вряд ли его можно обвинить и в отсутствии ума или незнании людей. Как тонкий психолог, он не любил подставлять свою персону под удар мнения общества, всегда старался, подстраховываясь и оставаясь в тени, выставить на общий суд другое лицо как мнимого инициатора (250) . Прием, которым русский император неоднократно пользовался, и, надо сказать, с успехом, на протяжении всего своего царствования. Также и план Фуля, который, как известно, официально так и не был одобрен, относился как раз к числу мероприятий, рассчитанных на обман общественного мнения. Фигура Фуля была выбрана как подходящий объект критики военных кругов. Налицо был результат: почти не нашлось генерала в главной квартире, не бросившего камня в Фулев огород. В наиболее резкой форме против плана Фуля выступил Ф.О. Паулуччи. Об авторе этого плана он заявил, что тот достоин одного из двух: «или сумасшедшего дома, или виселицы». Причем это не единичное мнение, аналогичные мысли высказывал тогда и А.А. Закревский в письме к М.С. Воронцову: «Проклятого Фуля надо повесить, расстрелять и истиранить, яко вредного человека нашему государству» (251) . Для русского монарха это было очень важно, поскольку роль армии выдвинулась на первый план: генералитет же ругал не императора, а его глупого советника. «Армия, – писал в своих мемуарах В.И. Левенштерн, – жестоко обвиняла генерала Пфуля, даже было произнесено слово «измена» (252) . Миф о секретном «плане Фуля» был искусственно раздут, поскольку он обелял в глазах общества в первое время войны царя и в целом русское командование за тактику отступления.