Все страхи мира

— Черт побери, Рон! Да ведь мы украли эту идею у вас! Неужели ты этого не помнишь?

— Джек, сейчас мы тоже работаем над чем-то иным, системой кодирования, лёгкой в употреблении и ещё более надёжной. Возникли некоторые проблемы, но мои технические специалисты почти готовы к испытанию.

Почти готовы, подумал Райан. Это может значить что угодно — от трех месяцев до трех лет.

— Генерал, я вынужден сделать официальное предостережение. В нашем распоряжении имеется информация, что ваши каналы связи читаются русскими.

— И что последует дальше?

— Я сообщу об этом конгрессу, а также президенту.

— Мне представляется гораздо более вероятным, что утечка информации идёт от кого-то в государственном департаменте. Или вы стали жертвой дезинформации. Что за сведения даёт этот агент? — спросил директор АНБ.

— Мы получаем от него очень важную информацию — о наших отношениях с Японией.

— Но в ней не содержится ничего о Советском Союзе? Джек заколебался, прежде чем ответить на вопрос, однако сомневаться в лояльности Олсона не приходилось, как и в его уме.

— Ты прав, Рон.

— И всё-таки ты настаиваешь, более того — уверен, — что это не дезинформация? Повторяю — ты уверен?

— Рон, ты не можешь не знать, что в нашем деле нельзя быть уверенным в чём-то.

— Прежде чем обратиться с запросом насчёт ассигнования двухсот миллионов долларов, мне понадобится что-то более убедительное. Такое случалось раньше, и мы тоже поступали похожим образом — если у противника такой шифр, что мы не могли подобрать к нему ключ, проводили операцию, чтобы заставить их сменить систему. Сделать вид, что мы читаем их материалы.

— Пятьдесят лет назад это могло пройти, но не сейчас.

— Повторяю, Джек, мне нужны более убедительные доказательства, прежде чем я отправлюсь к Тренту. Мы не можем так же быстро создать шифровальную систему, как это сделали вы с «Меркурием». Да одних аппаратов кодирования потребуются тысячи! Обслуживать все это сложно и невероятно дорого. Перед тем как идти с протянутой рукой, я нуждаюсь в надёжной информации.

— Согласен, генерал, согласен. Я высказал свою точку зрения.

— Обещаю, что мы займёмся этим, Джек. У меня есть специальная группа экспертов, и они займутся выяснением обстоятельств с завтрашнего утра. Спасибо за то, что приехал. Понимаю твою озабоченность. Мы ведь по-прежнему друзья, правда?

— Извини, Рон, за несдержанность. Устаю от работы. Её слишком много.

— Ты выглядишь усталым, Джек. Может быть, нужно отдохнуть?

— Это мне все советуют.

* * *

Из АНБ Райан отправился в ФБР.

— Да, я уже слышал о происшедшем, — заметил Дэн Мюррей. — По-твоему, это серьёзная угроза?

— Мне так кажется. Рон Олсон придерживается иной точки зрения.

Джеку не нужно было ничего объяснять. Из числа самых страшных неприятностей — за исключением войны — худшим были нарушенные каналы связи, к которым противник сумел подобрать ключ. Буквально все зависело от надёжных способов передачи информации из одного места в другое. Известны случаи, когда войны проигрывались из-за того, что противнику удавалось расшифровать одно-единственное сообщение. Одно из крупнейших достижений американской дипломатии, Вашингтонский морской договор, был прямым результатом того, что Государственный департамент читал все шифровки, которыми обменивались дипломаты, принимавшие участие в переговорах, со своими правительствами. Правительство, не умеющее хранить секреты, не может функционировать.

— Ну что же, у нас были Уолкеры, Пелтон, да и немало других… — напомнил Мюррей. КГБ вообще на удивление успешно вербовал сотрудников американских агентств, связанных с передачей секретных материалов. Шифровальщики, занимающие наиболее уязвимые должности в посольствах, получали очень низкое жалование и числились «конторскими служащими», даже не техниками. Многим это не нравилось, а некоторые были возмущены до такой степени, что решали подзаработать на стороне исходя из своих специальных знаний. В конце концов они понимали, что разведывательные агентства оплачивают их услуги, очень дёшево (за исключением ЦРУ, где изменникам платили исключительно щедро), но прозрение наступало слишком поздно и повернуть назад было нельзя. От Уолкера русские узнали конструкцию американских шифровальных аппаратов и систему ввода информации. За прошедшие десять лет основы шифровальных аппаратов изменились мало. Новейшая технология сделала их более совершенными и куда более надёжными, чем были их предки, работавшие на принципе шагового искателя и контактного диска, однако все они основывались на математической теории сложности, разработанной инженерами-телефонистами шестьдесят лет назад для предсказания функционирования больших коммутационных систем. А в распоряжении русских имелись лучшие специалисты в области теоретической математики в мире. По мнению многих, понимание устройства шифровальных машин может позволить талантливому математику разгадать всю систему кодирования. Может быть, какой-нибудь неизвестный русский математик сумел сделать открытие в шифровальной теории? Если так, то…

— Нужно исходить из того, что есть и другие, которых нам не удалось поймать. Прибавь к этому их технический опыт и знания, и станет понятно, что у меня есть все основания для беспокойства.

— Слава Богу, это не затрагивает непосредственно Федеральное бюро расследований. — Большинство кодированных линий связи ФБР имели в своей основе голосовые каналы, и, несмотря на то что в их тайну можно было проникнуть, полученная информация слишком зависела от времени, то есть с его течением ценность сведений быстро исчезала. Кроме того, подобрать к ним ключ было трудно ещё и по той причине, что агенты ФБР пользовались условными именами и слэнгом, что в значительной степени мешало понять смысл переговоров. Вдобавок у противника были трудности, связанные с тем, что подслушивать каналы, работающие в реальном времени, нелегко из-за ограниченных возможностей.

— Ты не мог бы послать своих людей и выяснить что-нибудь?

— Да, конечно. Ты действительно намерен обратиться наверх по этому вопросу?

— Думаю, у меня нет другого выхода, Дэн.

— Против тебя выступят чиновники пары влиятельных департаментов.

Райан прислонился плечом к притолоке.

— Зато я защищаю справедливое дело, правда?

— Опыт так ничему тебя и не научил. — Мюррей покачал головой и засмеялся.

* * *

— Эти проклятые американцы! — в ярости воскликнул Нармонов.

— Что случилось, Андрей Ильич?

— Вы представляете, Олег Кириллович, что такое иметь дело с иностранной державой, которую не покидают подозрения?

— Пока нет, — ответил Кадышев. — Мне приходится иметь дело всего лишь с внутренними политиками, без конца подозревающими меня в чём-то.

Устранение Политбюро привело и к ряду затруднений. Одним из них оказалось исчезновение переходного периода, который позволил бы подающим надежды советским политическим деятелям познакомиться с международными аспектами управления государством. Теперь они находились в таком же положении, как и американцы. Этого, напомнил себе Кадышев, не следует забывать.

— Итак, какие неприятности постигли нас теперь?

— Но это следует хранить в полной тайне, мой молодой друг.

— Разумеется.

— Американцы разослали по своим посольствам меморандум, в котором стараются осторожно выяснить, насколько я уязвим в политическом отношении.

— Вот как? — Кадышев позволил себе отреагировать на это сообщение единственной фразой. Его мгновенно поразила двусмысленность возникшей ситуации. Значит, сообщение оказало должное воздействие на американское правительство, однако о нём стало известно Нармонову, и потому КГБ может напасть на его след — след американского агента. Как интересно! — пронеслось у него в голове. Теперь его манёвры — ходы в настоящей азартной игре, причём как проигрыш в ней, так и выигрыш могли повлечь за собой колоссальные последствия. Но этого следовало ожидать, верно? Ведь на карту поставлена не месячная зарплата — нечто куда более серьёзное.

— Откуда нам это известно? — спросил он после минутной задумчивости.

— Об этом я не имею права говорить.

— Понятно. — Черт побери! Впрочем, он доверяет мне — если только это не хитрый замысел Андрея Ильича. — Но мы можем быть уверены в этом?

— Да, вполне.

— Я могу чем-то помочь?

— Я ценю твою помощь, Олег. И сейчас прошу помочь мне снова.

— Мне понятно, конечно, что это немаловажно, но какое это имеет отношение к нашей внутренней политике?

— Ты ведь знаешь, в чём причина.