Все впереди

— С капитальным ремонтом можно еще погодить, — поделился Степан с курносым своими впечатлениями. — Годика два.

И пошел прочь от машины, ни на кого не глядя. Подобрал лопату и заскреб гравий.

— Нет, не дам безобразничать! — взвизгнул прораб, и усы у него встали дыбом. — Не позволю! А ну, садись за руль…

— Не сяду, — хмуро отозвался Бобро. — Заставить не можете.

Но прораб подбежал к Степану и за рукав потащил его к самосвалу:

— Разве я тебя заставляю? Я тебя прошу — и только. Все тебя просят. А ну, садись без никаких разговоров!

Степан оглядывался исподлобья.

— Садись, изверг, садись, родной… Сейчас я тебе напишу бумажку — и получай машину. Какую хочешь бери!..

Прораб так разволновался, что вместо карандаша из-за уха вытащил трубку изо рта и трубкой намеревался писать. Но потом трубку сунул обратно и стал писать карандашом.

— Держи! Чтобы через час ты тут был с гравием. Ясно?

Самосвал развернулся круто, как волчок. Степан Бобро, весь рыжий и красный от растерянности, держал увесистые ладони на баранке, раскинув плечи во всю кабину так, что курносого притиснул к самой дверце.

Разворачиваясь, он высунул голову в окно и смущенно улыбнулся ему, Алексею.

Алексей поймал эту улыбку и стал махать Степану брезентовой рукавицей. Но, обернувшись, вдруг понял, что Степанова улыбка, оказывается, предназначалась не ему Алексею.

Она, оказывается, предназначалась Дусе Ворошиловградской, которая, распахнув глаза, смотрела вслед отъезжающей машине и тоже махала брезентовой казенной рукавицей.

10

Вечером тоже хватало различных дел.

Например, приехал магазин. Автобус. Сбоку в нем открывался широкий люк, и получался прилавок. Надо сказать, что в том разъезжем магазине много чего можно было купить. Там торговали и селедкой, и золотыми часами, и валенками, и халвой.

Алексей, правда, ничего такого покупать не стал, а купил только хлеба, свиной тушенки и тридцать пачек папирос — на целый месяц. Потом, поразмыслив, купил еще шоколадных конфет. Конфеты он вообще любил, но в детстве его как-то не очень часто конфетами баловали, в армии же солдатам сахар дают, а конфетами не кормят.

Степан Бобро купил патефон.

А Дуся Ворошиловградская купила в магазине-автобусе огромный оранжевый абажур с бахромчатым подолом.

— На что он тебе? — очень удивился Алексей. — Куда ты его в вагончике вешать станешь?

— А я его сейчас вешать и не стану, — сказала на это Дуся. — Вот когда до Джегора дорогу доведем, я его там в своей комнате повешу. Понял?

И пошла, неся абажур в далеко отставленной руке. А рядом с ней пошел Степан Бобро, размахивая синим патефоном.

Алексей тоже отнес в вагончик все свои покупки, кроме конфет. С конфетами уселся на ступеньке и, вынув одну из кулька, стал читать на обертке, какая кондитерская фабрика произвела эту сласть.

Выяснилось, что конфету произвела Ленинградская кондитерская фабрика имени Самойловой. А не какая-нибудь другая…

Жуя шоколад, Алексей Деннов о чем-то думал и глядел на тихие елки.

Достал из кармана гимнастерки лист бумаги, самопишущую ручку, еще подумал и написал:

«Здравствуй, Таня!»

Потом он этот листок изорвал, вынул новый и написал:

«Здравствуй, Таня!»

Затем собрался было уже рвать и этот листок, как вдруг услышал музыку.

Сперва Алексей Деннов решил, что это Степан Бобро испытывает купленный патефон, однако тут же вспомнил, что пластинок в магазине-автобусе не оказалось и играть Степану нечего. Да и музыка слышалась не из вагончика, а совсем с другой стороны. И приближалась.

Все остальные тоже услышали музыку и высыпали из вагончиков.

И увидели вот что.

По дороге со стороны города шла целая колонна автомашин. В кузове передней машины сидел духовой оркестр и, оглушая окрестную тайгу медными голосами, играл марш. В других машинах было полно людей, они, не обращая внимания на оркестр, пели совсем другую песню, а над ними раскачивались кумачовые транспаранты и красные флаги.

На одном транспаранте было написано: «Привет комсомольцам-добровольцам Ярославля от разведчиков Джегора!»

Алексей сразу понял, в чем дело. Это были те самые добровольцы, о которых писали в газетах и которых с таким нетерпением ждала Зина Собянина — секретарь комитета комсомола.

А вот и она сама — тут как тут — влезла на грузовик и стала говорить приветственную речь. Рядом с ней — Устин Яковлевич Храмцов. Должно быть, они специально ездили туда, за двести километров, к железной дороге, чтобы встретить дорогих гостей.

Добровольцы дружно аплодировали, а духовой оркестр играл «туш».

После Зины выступил Устин Яковлевич Храмцов. Он стал вкратце объяснять, что такое Джегор и какие ответственные задачи стоят перед строителями джегорской дороги.

Алексей спрятал недописанное свое письмо в карман и пошел поближе к митингу.

Большинство приехавших парней были в клетчатых рубахах-ковбойках, в куртках, исполосованных застежками-«молниями», а большинство девушек были в лыжных шароварах различных расцветок. Все они были молодые, а некоторые совсем молодые, — наверное, только что вылупились из форменной школьной одежки.

Затем на машину взобрался шустрый такой паренек в очках, с остриженной наголо головой и сказал:

— От имени нас всех передаю благодарность разведчикам и строителям Джегора за теплую встречу и за все, что тут нам говорили!

Все зааплодировали, и оркестр опять сыграл.

— Только разрешите мне сразу внести одно предложение, — продолжал свою речь шустрый паренек в очках. — Я вношу предложение переименовать Джегор в Комсомольск-на-Печоре и строить дорогу прямо до Комсомольска-на-Печоре!..

«Скажи, какой шустрый, — подумал Алексей Деннов про шустрого паренька. — Только что приехал, а уже взялся все переименовывать».

Он-то, Алексей, приехал раньше этого паренька и уже по праву чувствовал себя здесь старожилом. Однако предложение паренька насчет Комсомольска-на-Печоре Алексею все-таки понравилось.

Наверно, оно и всем понравилось, потому что все стали горячо хлопать в ладоши, некоторые даже закричали «ура». А Устин Яковлевич Храмцов заулыбался и развел руками — дескать, раз поступило такое предложение, то возражать не приходится и он, Храмцов, согласен, чтобы дорогу строили именно до Комсомольска-на-Печоре.