Все зависит от нас

— Придурок вы, Илья Иванович! Разве можно так?

— А как ещё с такими общаться? И кстати — кто это?

Демонстративно не обращая внимания на поднимающихся и злобно зыркающих на меня людей, обращался только к командарму.

— Это — член военного совета Никита Сергеевич Хрущёв. Две недели назад прибыл на замещение Кобзева.

Ну вот и свиделись… то-то мне этот толстячок таким знакомым показался. Хрущёв, поднявшись с пола, утирался платочком и пытался что-то сказать. Несколько раз открыв рот вхолостую, он прокашлялся и, пустив петуха, выдал:

— Многое о вас слышал, товарищ Лисов! Товарищ Сталин о вас очень высоко отзывался. Рад знакомству. Но как вы нас заставили здесь поползать! Всех встряхнули!

И громко заржал. Свита подхватила… Во даёт! Пожав протянутую мне мягкую влажную ладонь, я в полном обалдении огляделся. Ржут… все ржут… только Малышев серьёзен. А эти… Я бы так не смог. В подобной ситуации всем бы люлей навставлял, пока от шока не отошёл. А эти — щерятся. Командарм, глядя на почти ненатужное веселье, только желваки на щеках катнул. Видно, тоже человеку неудобно. Если бы Хрущёв мне в ухо засветил после всего, и то было бы понятней. Но вот ТАК?! Делать вид, как будто это была просто весёлая шутка?! Наверное, таким макаром люди и попадают в большую политику… Запинав у себя внутри всё человеческое, повесить на морду угодливую улыбку и, как червяк к центру яблока, прогрызаться к цели. Зато как прогрызутся, тогда держись! Всем всё вспомнят. Мне даже не по себе стало — а ведь Хрущ вспомнит! Такое не забывается…

Наскоро козырнув ЧВСной компании, вышел во двор. Тряхнув головой, оглянулся на дверь. Не-е-ет, Никита Сергеевич, не быть вам генсеком. У меня ещё чувство самосохранения не до конца атрофировалось. Зачем, спрашивается, мне такой геморрой лет через двенадцать нужен, или когда он там на трон взойдёт? Так что надо действовать сейчас и быстро. Главкому на него стучать, как Никитка после смерти Лучшего Друга Советских Авиаторов будет развенчивать культ личности, дело, конечно, хорошее, но вдруг что-то пойдёт не так и Хрущёв всё равно вывернется? Такие дела на авось оставлять нельзя….

Пройдя мимо двух «виллисов» и броневичка охраны, которые прибыли вместе с этим непутёвым жиробасом, пошёл, ориентируясь по запаху, в сторону столовой.

А попутно срисовал трофейный «хорьх», на котором прикатил будущий генсек. Это хорошо, что именно «хорьх» — «АВС-36» его прошьёт, как мягкую булочку. Валить «кукурузника» именно из «АВС» мне пришло в голову, потому что немцы в самом начале войны захватили немерено этих винтовок и до сих пор активно ими пользуются. Симоновский винтарь у меня в заначке есть, так что, пока приедет Колычев и остальная команда со всем нашим барахлом, надо обдумать, где и как устраивать засаду.

В принципе даже место всплыло. За указателем «Хозяйство Лазарева» была замечательная рощица. Вот оттуда и можно сработать. Засесть в густом кустарнике и, пропустив охрану, раздолбать легковушку сзади.

М-да, чего-то в этих рассуждениях не хватает… Я, сдвинув пилотку, почесал затылок. А не хватает как минимум трупа террориста, убившего «верного ленинца и пламенного борца за дело коммунистической партии». Охрана ведь, невзирая на общую мудаковатость шефа, ни в коем случае не будет клювом щёлкать. Так что, если их чем-нибудь не отвлечь, загонят меня, как мамонта. Отвлечь же можно только телом покушавшегося. Значит, надо искать подходящего пленного и заниматься гнусными подставами. Мысль про то, чтобы взять нужного человека из ближайшего полевого лагеря военнопленных, отмёл сразу. Следствие после убийства такого чина будет обязательно, и неизвестно, чего они нарыть смогут. Зачем лишний раз зацепку давать? Не-е-ет… Надо выдёргивать пленного из пешей колонны и подальше отсюда. Хрущ в штабе армии до утра останется, так что время ещё будет. Тогда выходит следующее — добыть пленного, под утро приволочь туда и ждать «члена» с эскортом. Потом десятью патронами решетить «хорьх», и когда начнётся стрельба — валить немца из «ТТ» (благо патроны в этом пистолете и «ППСах» охраны одинаковые). После всего оставляю на АВС пальчики трупа и очень быстро сваливаю.

Вчерне вроде нормально получается. Надо только прикинуть детали, вроде тех, что надо вязать пленного полотенцем, дабы следов не оставалось, и как действовать, если нас там случайные люди засекут. Да, обязательно гильзы от «ТТ» сразу ловить, а то потом ищи их в траве! Хотя если они отстреляют пули из автоматов и сравнят их с извлечёнными из тела, может получиться очень нехорошо… А ведь так, скорее всего, и будет. М-м-м… что же делать?

Блин! Зачем мне вообще этот немецкий труп сдался и что я на нём зациклился? И без этих заморочек можно попробовать управиться, только вот убегать оттуда надо будет очень быстро. А ведь самое главное, что я в своих рассуждениях упускаю замыкающую машину сопровождения. Дадут они мне расстрелять «хорьх», как в тире. Щаз! Буквально три выстрела и по моей позиции уже начнут работать несколько автоматов с пулемётами. А тремя патронами ухлопать Хрущёва наверняка — не получится. Он же в закрытой кабине сидит… В связи с этим опять в полный рост встаёт вопрос о сообщнике и увеличении огневой мощи.

Тут на меня неожиданно налетел Марат:

— Илья, ты куда пропал? Мы уже узнали, где располагаться будем. Вон те четыре хаты возле речки — наши. Пойдём, там хозяйка картошечку жарит, как ты любишь…

А потом, сбавив напор, заглянул в глаза:

— Ничего о ребятах не слышно?

Я только головой покачал. Шараф, выдохнув сквозь сжатые зубы, ожесточённо поскрёб щёку.

— Ты, главное, не переживай так. Сейчас полковник приедет, всех на уши поставит. Мы тот район по травинке прочешем и, пока пацанов не найдём, не успокоимся.

Глядя на Марата, согласно кивал. Но думал о другом. Сама собой вдруг всплыла мысль, что и к этому недоделанному Никитке прицепился, только чтобы отвлечься от думок о Пучкове. Ведь на полном серьёзе обдумывал убийство, лишь бы ушла та картинка, где по Лёхиным открытым глазам муравьи ползают…

Встряхнув головой, закурил и пошёл подталкиваемый Ханом в сторону нового расположения спецгруппы ставки. Еда в горло не лезла, поэтому, поковыряв в тарелке, вышел на улицу и молча смолил одну папиросу за другой, сидя на завалинке. Про Гека не думать не получалось. Вот ведь даже в таком щекотливом деле, как убийство члена военного совета, он бы меня поддержал без вопросов. Серёге, тому вряд ли получилось бы объяснить, с чего это советскому человеку приспичило валить члена Политбюро. А если бы и убедил — время уже упустили. Лехе же только намекни, что обожаемому командиру помощь нужна… Ему поровну — языков брать, украденный грузовик с тушёнкой в госпиталь перегонять или ЧВСа стрелять — лишь бы со мной. И ведь безбашенным этого парня не назовёшь, просто относится ко мне как к старшему брату — сильному, умному и являющемуся для него высшим авторитетом. Ну и я к нему соответственно отношусь — как к младшому. Эхе-хех…

Через час в село втянулась наша колонна. Иван Петрович, выслушав мой доклад, вздохнул, выгнал всех из комнаты и набулькал стакан спирта:

— Пей.

— Не хочу…

— Пей, это приказ! Ты думаешь, я не понимаю, каково тебе? Так что пей. А завтра с утра с Гусевым и остальными бойцами поедете в тот квадрат выяснять судьбу наших разведчиков. Сутки вам даю. И два взвода солдат, из запасного полка.

Потом, выдвинув челюсть, посмотрел на меня и вдруг ударил кулаком по столу:

— Что ты нюнишься, как квашня! Ты — боевой офицер, а сидишь здесь с потерянным видом! Трупы Пучкова и Козырева видел? Нет? Так и нечего раскисать! Мы тебя уже столько раз хоронили, что не сосчитать! А ты вон — живой сидишь, морды корчишь!

А я вовсе ничего не корчил. Просто удивился, чего это командир так разорался. Хотя, честно говоря, полковничий ор оказал некое терапевтическое воздействие. Ор да стакан спирта, который чуть не силком был в меня запихнут. Так что через десять минут из мрачного, но нормального человека я превратился в расплывчатое существо на подгибающихся ногах. Если учесть, что сейчас уже вечер, а ел в последний раз утром у СМЕРШевцев, то развезло меня не по-детски. Гусев было уволок мычащее тело в люлю, но, немного полежав, пьянючая тушка сначала прорыгалась во дворе, а потом уже по темнякам начала жаловаться Серёге на несправедливость жизни. Мысли при этом вроде были чёткими и ясными, только язык не хотел нормально шевелиться, что очень раздражало.

Вообще человек я малопьющий. Можно сказать, совсем не употребляющий. Пьянеть не пьянею, просто, превысив определённый порог, отрубаюсь и всё. Оказывается, всё дело было в дозе… C этого стакана на голодный желудок меня так торкнуло, что, сидя на каком-то бревне и ухватив Гусева за погон, принялся изливать ему душу:

— С-ссерега, вашу маму, ведь у меня тут никого нет… вообще! Даже папы нету… да что г-говорить, тут совершенно ни-че-го нету! Даже трубок сотовых. А ведь будь связь, я бы просто позвонил Лехе и узнал, как у него дела…