Все зависит от нас
Шрифт:
Только пока я соображал, Хелен успела подойти к скамейке, и все сомнения решились сами собой. Браун, встав навстречу девушке, поздоровался первым:
— Добрый день, фройляйн Нахтигаль! Разрешите представить вам моего собеседника…
Я тоже поднялся, после секундной заминки сдёрнув с себя эту дурацкую шляпу, кинул её на скамейку и, шагнув вперёд, протянул руку:
— Рад познакомиться с самой прекрасной девушкой Германии.
Да что же у неё за привычка такая?! Чуть что — сразу кулак в рот и только смотрит огромными, как у анимэшных мультяшек, глазами. Но глазищи-то какие красивые… Я их сейчас в первый раз при свете дня разглядеть смог. Разглядел и утонул. И всё вокруг кроме этих глаз исчезло… А потом серо-зелёные омуты вдруг наполнились слезами, которые
— Извините, господа, я только что вспомнила — у меня срочное дело…
И круто развернувшись, почти побежала по выложенной красным кирпичом дорожке. А я, как дурак, так и остался стоять с протянутой рукой, глядя ей вслед. Оба фрица от такого поворота тоже несколько оторопели, но Клабке соображал быстро и уже через секунду рванул за сестрой. Браун, глядя, как медик, догнав девушку, быстро удаляется по аллейке в сторону выхода, потёр лоб и, кашлянув, сказал:
— Прошу меня извинить за это недоразумение. Я не представляю, чем была вызвана такая реакция. Фройляйн Нахтигаль — очень уравновешенная и серьёзная девушка, и я никогда не видел, чтобы она так себя вела.
Хм… Я вообще-то тоже пребывал в зависе. Интересно, чего это она от меня так рванула? В прошлый раз мы расстались очень даже по-дружески, во всяком случае, мне так казалось. Но у Хелен, выходит, есть своё мнение на этот счёт… Меня увидеть она явно не ожидала, но и особой радости от встречи тоже не высказала. Хотя реакция действительно достаточно странная… С другой стороны, у барышень бывают такие завихрения, что нам их в жизни не понять.
Только сейчас, наверное, всё проще. Так как её называют фройляйн, то Ленка, выходит — не замужем. Но ухажёр наверняка есть, поэтому, опасаясь возможной компрометации, она и дёрнула от меня, как чёрт от ладана. Биомать! Я достал сигарету и, поломав несколько спичек, смог наконец прикурить. Вот и закончились мои, блин, романтические бредни. Тоже мне, Казанову из себя вообразил — один раз зажал девчонку в кустах и теперь весь в мыслях, что она от этого вся растаяла и трыпешшет в ожидании новой встречи. Сплюнув табачную крошку, сказал подполковнику:
— Кто этих женщин поймёт. Я так думаю, что когда мы сможем хоть чуть-чуть в них разобраться, то будем столь стары, что девушки нам будут уже неинтересны. М-да… Пойдёмте, Гельмут, проводите меня до гостиницы.
— Конечно, Илиа, и ещё раз прошу прощения.
Мы пошли к выходу, а я брюзгливо думал, что фриц, гадский папа, всё-таки переврал моё имя…
Квартал прошли в молчании, только Браун иногда странно поглядывал в мою сторону и в конце концов, неправильно истолковав мрачный вид советского посланца, решил дать пояснения. А так как шли по улице, то имя коверкать не стал, а обращался как к дельцу из Парагвая:
— Господин Кольем, я понимаю вашу озабоченность, но поверьте, эта встреча ничем нам не грозит. Доктор Клабке уже почти три месяца является членом нашей антигитлеровской организации. Он очень порядочный человек. Два года назад Гюнтер не побоялся подать в суд на одного крупного гестаповского чина, когда тот в Бретани изнасиловал французскую девушку, а потом уничтожил всю её семью. Только дело повернули так, что сам Клабке чуть не оказался виноватым в клевете на члена партии, но в конце концов его просто перевели в этот городок.
Немец ещё что-то говорил, а я чуть с шага не сбился, внезапно вспомнив слова одного надушённого до неприличия фрица. Точно! Я тогда возле госпитальной беседки стоял, а гестаповец — Нахтигаль клеил. Он ведь тоже про Бретань говорил и какого-то прощелыгу Гюнтера вспоминал. Надо же, какая земля, оказывается, маленькая! Куда ни плюнь — везде знакомые обнаруживаются. Пусть даже и опосредованно знакомые. Получается, не зря мне этот Клабке при первом же взгляде понравился. А теперь подтверждается, что он действительно нормальный парень. Вспомнив ту весеннюю ночь и запыханную Хелен, которая вместе с вещмешком с размаху влетела ко мне в руки, решил прояснить ситуацию до конца:
— А девушка? Честно говоря, она произвела странное впечатление.
От неё не может быть проблем?Браун отрицательно покачал головой:
— Я сам не представляю, что с ней произошло и чем было вызвано такое поведение. О её железном характере легенды ходят, а тут вдруг такое. Хотя женщина на войне… сами понимаете… Может, это был запоздалый нервный срыв? Ведь она служила в госпитале на Восточном фронте, а что там творится, вы хорошо осведомлены…
— Хм… Такие нервные срывы очень хорошо лечатся, как бы сказать помягче — пониманием близкого человека.
Я подмигнул Гельмуту, но он ответил серьёзно:
— В этом-то и проблема. Мы даже в шутку ей говорим, что она себя готовит к монастырской жизни. У такой красивой девушки нет не только жениха, но и, как вы выразились — близкого человека. Она даже с братом поссорилась, когда тот, имея дальний прицел, попытался её познакомить с нашим общим другом. Мне кажется, что там, в госпиталях, она получила сильнейшую душевную травму, каждый день видя изнанку войны. Но опасаться её всё равно не следует, да и что она может сделать? Ну увидела меня, беседующего на лавочке с незнакомцем. Чего в этом может быть предосудительного?
— А она что, продолжает и здесь работать в военном госпитале?
— Да, только у нас почти не бывает раненых. Правда фройляйн Нахтигаль всё равно пропадает там с утра до вечера. Как сама говорит — повышает квалификацию. Она даже квартиру сняла поближе к месту работы, почти прямо напротив входа в свою любимую больницу.
Я шёл, внимательно слушая и кроя себя последними словами. Кр-р-етин! Идиот! Недоумок! Чего же я, блин, ожидал? Откуда ей знать, с какой миссией тут Лисов находится? Она, видя советского офицера здесь, во Франции, что должна была сделать? На шею мне броситься? Чтобы нас обоих потом в гестапо замели? Хелен ведь не знала, что Гельмут осведомлён, кто я такой! Да и, судя по всему, про антифашистскую деятельность братца тоже не в курсе. Вот Нахтигаль и смогла что только очень быстро сбежать, побоявшись меня выдать. И потом небось брату наплела с три короба, чтобы объяснить внезапные слёзы. А я-то хорош, придурок! Последние мозги потерял при виде белобрысой врачихи и чуть было не стал её за руки хватать. Но Ленка какая всё-таки молодчина! Как быстро сориентировалась!
…Браун, уже говоря совсем на другую тему, задал вопрос, и пришлось встряхнуться, отвечая ему:
— Нет, Гельмут, в Бога у нас верят многие, как бы коммунисты с этим ни боролись. Особенно сейчас. Сам знаешь — на войне не бывает атеистов. Я тоже верю, только вот в церковь не хожу — мне посредники для общения с Создателем не нужны.
Оберст-лейтенант моих слов про посредников не понял и захотел разъяснений.
— А что тут понимать? Церкви являют собой яркий образец инструмента подавления. Уже то, что тебя там называют чьим-то рабом, должно настораживать. Да плюс ко всему они ещё и сбором денег занимаются. Как ты считаешь — Всевышнему деньги нужны? Вот и я тоже думаю, что нет. Деньги нужны именно церкви, и как всякий посредник она заботится только о своём благе. Так что если мы своих попов разогнали, не надо считать нас поклонниками сатаны, просто было убрано совершенно лишнее звено между Богом и человеком.…
Браун от этих слов несколько обалдел и, видно, хотел поспорить, но мы уже стояли на крыльце гостиницы, поэтому я протянул руку и сказал:
— Счастливо оставаться, Гельмут фон Браун. Надеюсь, что всё задуманное у нас получится!
Немец, сжав мне ладонь, ответил, что он тоже хочет так думать, и выразил надежду на последующую встречу.
— Без базара — увидимся!
— Что?
— Я говорю, если всё получится, обязательно встретимся! И не раз!
Попрощавшись с потомком королей, двинул на доклад к Санину. Тот, опасаясь установленных прослушек, опять вытащил меня на улицу. Я только кашне успел захватить, так как начал потихоньку подмерзать. А усевшись на лавочку, подробно пересказал весь наш разговор. Артём Сергеевич слушал, одобрительно кивая, потом похвалил, сказав, что пока всё идёт, как планировалось. Но я его слегка обломил: