Все. что могли

— Дурной же ты, Петя, — мягко сказала Соня. — Кого надумал обманывать?

Надя обернулась от двери. Соня скинула шапку, склонилась к Петру. Пушистые волосы упали ему на лицо. Он припал к ним губами, что-то шептал. Собственно, идти Наде было некуда. Главное, нашла смешной предлог оставить ребят вдвоем. Врачебный обход, видимо, закончился, из палат появились «ходячие» раненые, потянулись к курилке.

— Надежда Михайловна, голубушка!

Удивительно знакомые и голос, и обращение. Ну, конечно, это военврач Зарецкий в госпитальной одежде. Байковая пижама свисала с узких плеч. Правый глаз, а с ним и полголовы были забинтованы.

— Рад видеть вас живой и здоровой. Впрочем, вы снова в фельдшерах и привезли кого-нибудь?

— Наоборот, Борис Львович, забрать хотела своего снайпера. Помните Гудошникова из нашего полка?

— Припоминаю, сибиряк, кажется. Агитировал, чтобы я отпустил вас в снайпера, — Зарецкий поправил сползающие очки.

— Домой на поправку едет.

— Присядем где-нибудь.

Они вышли в вестибюль, сели на жесткий деревянный диван, какие обычно стоят на вокзалах, и Зарецкий поведал, что случилось с ним. Его комиссовали подчистую. По зрению. Нелепое ранение доконало. Рядом взорвался снаряд. Отлетевший комок мерзлой глины ударил по глазу. За мгновение до взрыва Зарецкий снял запотевшие очки протереть. Иначе осколками стекла глаз изрубило бы. Знающий специалист обнадежил, зрение может восстановиться. Через неделю, самое большее, через две, Борис Львович уедет домой, в Москву. Его ждут в заводской медсанчасти, откуда он ушел в ополчение. Случится Надежде Михайловне заехать в Москву, вот адресок, домашний и заводской, рад будет ей. Понадобится работа, определит, с жильем тоже устроит. Им со старухой хватит одной комнаты, другую отдадут ей… Просил писать, с нетерпением будет ждать весточки с фронта. Очень жалел, что Надежда Михайловна перевелась из полка. Он добился бы, чтобы ее назначили вместо него, у нее бы пошло дело не хуже. Староват он тянуть полковую медслужбу. Ей в самый раз.

Он был самим собой, ее прежний начальник. О себе чуть-чуть, весь в заботе о других.

В вестибюль вбежал шофер почтовой машины, на которой девчата приехали сюда. Поторопил Надю — нельзя ему опаздывать, от начальства нагорит.

— Прощайте, Наденька, — Зарецкий по-отцовски обнял ее. — Перекрестил бы… вам ведь снова на войну. Но не верую.

Петра и Соню Надя застала в конце коридора, у окна. Те о чем-то оживленно разговаривали. Опираясь на костыли, Петр шагнул навстречу ей, взял ее руку в свою и молча поцеловал.

Когда уже тряслись в кузове почтовой полуторки, Соня сказала, дескать, договорились с Петром, удалось убедить его — пока это единственный выход, — он поедет к ее матери под Астрахань. Места там рыбные, прокормятся. Мужик он работящий, руки у него сноровистые. Его Ленинград освободят — будет видно, как поступить дальше. Пока он один на белом свете, если не считать ее, Соню Мальцеву.

«Как же не считать? Обязательно считать, не один он, а двое вас», — думала Надя, глядя в сияющие глаза подруги.

Почему-то в этот момент она вспомнила старшего лейтенанта-артиллериста. Вспомнила, и теплом окатило ее. Усмехнулась сама себе. Ишь ты, какая. Погладили, приласкали кисоньку, она и замурлыкала. Но не хотелось именно в эту минуту осуждать себя. Ведь что бы с нею ни случилось раньше, как бы ни истерзала, ни надругалась над нею война, что бы ни ожидало ее впереди, Надя чувствовала, как в ней пульсировали здоровые токи жизни, бродила кровь, кружила голову еще нерастраченная молодость.

27

Из-под кирпичной стены хлестали тяжелые пулеметы. Уже четверо бойцов лежали посредине улицы, так и не смогли подобраться к пулеметному гнезду даже на бросок гранаты. Старший лейтенант Сапронов зло кусал губы, матерился в бессилии что-либо изменить. Близок локоть, да не укусишь.

С маневренной группой к нему на усиление подошел Ильин. Сапронов воспрянул, снова поднял батальон, но и эта атака захлебнулась. «Вот тебе и отощал немец, — вспомнил Ильин залихватские разговоры тех, кто настраивал себя на легкую победу, надеялся единым махом смять окруженных немцев. — Из одного дома выковырнуть их не можем».

Справедливости ради надо сказать, «выковырнули» их из многих других зданий, споткнулись на этом, потому что заранее не нащупали пулеметы, которые немцы поставили очень удачно, тактически выгодно. Ударили из них кинжально, в упор, перекрыли улицу на целый квартал.

Досада брала за свою беспомощность. Ильин понял, что обычной атакой дом не возьмешь, нужна какая-то хитрость, обходной маневр. Он послал Горошкина поискать обход, но поиск затянулся.

Наши войска наступали на окруженную группировку немцев с запада. Окончательный разгром ее, очевидно, не за горами. Тем нелепее было топтание здесь. Но все в этом мире имеет свое начало и конец. Придет и немцу конец. На что он надеялся, на какие сверхъестественные силы уповал? Кто-то разорвет кольцо, освободит? На это еще можно было надеяться в ноябре. Однако минул декабрь, наступил новый, сорок третий год, чуда не произошло. Наши фронты отодвинули немецкие войска на запад от недавно еще осажденного города на двести с лишним километров.

Вспомнилось Ильину девятое января. Многие дни обороны города врезались в память, но этот стал особой вехой, потому что с него начался окончательный разгром окруженной армии Паулюса. Накануне полковник Стогов собрал командиров.

— Вчера советское командование предложило немцам сложить оружие. Не нужны нам новые потери, — командир полка подправил сползавший с плеч полушубок. — Командующий немецкой армией не принял ультиматум. Ждать больше нельзя. «Котел» держит наши войска, а они нужны на других фронтах. Настал решающий момен^т. Пошел в наступление Донской фронт.

Мелькали день за днем, кипели ожесточенные бои, и вот передовые части фронта ворвались в западную часть города. Вместе с армейскими частями настилал и пограничный полк Стогова.

«Не наступаем, а буксуем, — недовольно думал Ильин, потому что и мангруппа не внесла перелома в действия сапроновского батальона. — Где же та щель, в которую можно забить клинышек?»

К сожалению, немцы такие щели в наших порядках находили, просачивались к нам в тылы. Остальные батальоны полка вынуждены были задерживать или уничтожать прорвавшиеся группы немцев.

Из недалекого переулка слева бойцы выкатили пушку-сорокапятку. Ее длинный ствол нашаривал пулеметное гнездо, но снаряды напрасно долбили толстую кирпичную стену. Немцы мгновенно ответили Где-то впереди, за зданием, заухали тяжелые минометы. Вдоль улицы заметались взрывы. Возле пушки вскинулся огромный огненно-дымный столб. Видимо, мина попала в зарядный ящик, орудие перевернулось.

— Товарищ майор, — вывел Ильина из нервно-возбужденного состояния боец Горошкина. — Меня младший лейтенант послал. Он просит человек десять для подкрепления. Я проведу.

Ильин приказал Сапронову ждать его сигнала. Боец понял, что майор решил сам вести людей, с сомнением покачал головой.

— Что еще?

— Там одно место тесное, вы не пройдете.

— Младший лейтенант прошел?

— Вы потушистее будете, опять же, плечи у вас помогутнее.

— Попробуем. Веди.

Пробирались по развалинам. Ильин заметил, не приближались к цели, отдалялись от нее. Оказались на соседней улице, с которой вышибли немцев еще вчера. За поворотом боец подвел к канализационному колодцу.