Всегда говори «всегда» – 3

Барышев снился ей каждую ночь – холодный, равнодушный, надменный. Да что там снился – она им бредила во сне и наяву, и это было невыносимо, потому что бредить должен он, он обязан быть несвободным от нее…

Бабка-колдунья пообещала, что так и будет. За кругленькую сумму, разумеется. Она сожгла локон Оксаниных волос, что-то бормоча над огнем, а потом по-тайски заверила, что «он твой раб навсегда»…

Но раб улетел в Москву с женой и детьми.

А она осталась в теперь уже ненавистном Таиланде – с долгами, злостью, жалостью к себе и невозможностью что-то изменить.

Если это и есть любовь, то к черту ее…

– Ноу смокинг, мэм! – жестами помогая себе, громко сказал ей уборщик.

– Да пошел ты! – на русском огрызнулась Оксана и, с ожесточением затушив сигариллу в цветочном горшке, стремительно пошла к лифту.

На какое-то мгновение ей показалось, что там стоит Барышев. Но видение растворилось, ощерившись пустой кабиной.

Я отомщу за свое унижение, глотая слезы, решила Оксана.

И за это видение отомщу.

Не знаю как, но отомщу…

Он делал глупости, как мальчишка.

Одну за другой…

Если бы Ольга была чуть подозрительнее, чуть испорченнее, она давно усмотрела бы в его поведении не переутомление и не раздражительность от усталости, а паническое бегство от самого себя, попытки выскочить из собственной шкуры и удрать, удрать от зависимости по имени Оксана.

Как бы он был рад дикой и некрасивой сцене ревности – с битьем посуды, с пощечинами, с угрозами в адрес соперницы…

Но Ольга была не такая. Она восхищалась красотой этой самой соперницы и даже ее рисовала.

Она думала о людях только хорошее, несмотря на то что люди не раз наказывали ее.

Вот и он тоже… наказывает. За то, что она любит его без ревности, без подозрений.

Сегодня утром, собираясь на работу, он взял с собой портрет.

Украл. С мыслью, что закроется в кабинете и порвет его в мелкие клочья.

Но не порвал.

Не смог оторвать глаз от утонченного, хищного, соблазнительного лица. Сидел, смотрел, как загипнотизированный, и думал – чего больше в этом портрете, Ольгиного таланта или Оксаниной красоты…

В дверь кто-то стучал, но он не мог встать и повернуть ключ.

– Сергей Леонидович, с вами все в порядке? – послышался встревоженный голос Петра Петровича.

– Нет, – тихо сказал Сергей, смял портрет и бросил его в мусорную корзину. – Со мной все очень плохо…

Он встал, чтобы открыть дверь, но вдруг увидел, что из корзины на него насмешливо и порабощающее смотрит Оксанин глаз.

– Минуточку! – крикнул он заму, схватил портрет, наспех разгладил его помятости и спрятал в стол. – Я сейчас…

Руки дрожали, когда он открывал замок.

Петр Петрович посмотрел на него так, будто понял – генеральный прячется за закрытой дверью от самого себя…

Новая няня оказалась сущим монстром.

Ольга ожидала увидеть все, что угодно, только не поджарую суровую тетку с мужеподобным лицом.

– Меня Анна Алексеевна зовут, – с порога представилась тетка, даже не взглянув на хозяйку и не затруднив себя улыбкой.

– Здравствуйте, – сказала растерянно Ольга и вынуждена была попятиться, потому что няня вошла в прихожую с напором и скоростью бронепоезда.

– Плечиков не найдется? – Анна Алексеевна сняла пальто и недовольно осмотрела вешалку.

– Что? – не поняла Ольга, потому что внешний вид и манеры няни вогнали ее в ступор.

– Плечики! – гаркнула та.

– А! Да, конечно. Вот, пожалуйста. – Ольга достала из шкафа вешалку и протянула Анне Алексеевне.

«Да, это не Мэри Поппинс, – подумала Ольга. – Это фрекен Бок…»

Как бы ей поделикатнее отказать? У Петьки от одного ее вида случится истерика.

Няня тем временем, недовольно осмотрев плечики, медленно и обстоятельно повесила на них свое драповое пальто с воротником и манжетами из чернобурки, а потом все это богатство водрузила на крючок с таким видом, будто вынуждена доверить драгоценности бомжу.

– Простите, я бы хотела сразу сказать… – довольно резко начала Ольга, но Анна Алексеевна не дала ей договорить.

– А вы не спешите, – так ни разу и не взглянув на нее, фрекен Бок по-хозяйски прошла в гостиную и, словно оставшись недовольной увиденным, отрезала:

– Может, чаю для начала предложите?

– Чаю?

– А лучше кофе.

Ольге показалось, что она ослышалась. Ее вдруг стал разбирать смех – в ее дом вломилась какая-то хабалка, представилась няней, развалилась на диване, требует чая, потом кофе, а она, Ольга, слова не может вымолвить, чтобы ее послать. Надьке расскажи – обхохочется. Нужно достать мобильный и начать снимать – может, это собьет с няни спесь и заставит ретироваться.

Но мобильник остался в спальне.

– Извините, я правильно поняла? Вы по поводу работы? – на всякий случай уточнила Ольга. А то вдруг… Вдруг это налоговая инспекторша, проверяющая жизнь главы «Стройкома» изнутри? Или дама из органов опеки, изучающая условия жизни детей – одного приемного и троих родных?

Это для Ольги они все родные, а для опеки…

Анна Алексеевна порылась в сумке и достала кипу бумаг.

Точно инспекторша. Или из опеки.

– Вот. Рекомендации! – тетка сунула бумаги Ольге в руку. – Да вы возьмите, возьмите! Вам же их прочесть нужно.

И все-таки фрекен Бок.

– Это, конечно, хорошо, что у вас есть рекомендации… – Ольга положила бумаги в нянину сумку, – но я…

– А про вас мне все данные дали в агентстве, так что вы можете мне ничего не рассказывать… Ну так что, дадите кофе?

Надьке расскажи – обхохочется.

Еще минута, и эта, с позволения сказать, няня ноги на стол положит и прикажет опахалом ее обмахивать.

«Очень попрошу вас выйти вон», – приготовилась сказать Ольга, но тут в гостиную забежал Петька.

Заметив няню, он замер, прижавшись к Ольгиной ноге.

– Ест хорошо? – сурово спросила Анна Алексеевна, оглядев Петьку. – А то не люблю с уговорами возиться!

– Очень попрошу вас… – собралась с духом Ольга. – Видите ли, Анна Алексеевна, я не думаю, чтобы мы с вами могли…

– Кашу любишь? – не слушая ее, спросила няня Петьку.

И тут произошло невероятное – Петька с разбегу запрыгнул Анне Алексеевне на колени, схватил ее за руку и спросил:

– А ты какие сказки знаешь?