Всегда на страже (сборник)

А рвануться к ней ему, начальнику заставы, было рискованно, так как все время чувствовалось приближение чего-то тяжелого и ужасного. И оно угнетало и приглушало самые радостные и счастливые чувства…

…Она, должно быть, уже решила отложить свадьбу на следующий выходной день. Это еще ничего, если на следующий. А может, и совсем обиделась и больше не верит ему?… Как бы ей сообщить, как передать, что сейчас происходит на границе, что творится у него на душе…

…Спи, девушка, и лучше ничего не знай! Спи аж до восхода солнышка, до того первого луча, что заглянет в твое окно. Пускай сон твой будет спокойный и крепкий, как в самое счастливое время твоей жизни. А мы тут постоим за этот покой…

До слуха долетело клекотание аиста, отчаянно-тревожное,- аист как бы подавал сигнал - сначала резкий, громкий, а потом приглушенный, отдаленный. Видно, хозяин дуба-великана, делая большие круги, все еще летал над своим гнездом, где оставались бескрылые, беспомощные аистята и аистиха-хозяйка ласково прикрывала их своим живым пухом. Временами он подлетал к месту обороны, а то и на ту сторону границы; летал и клекотал, будто оповещал тревогу, будто искал спасения у пограничников, к которым привык, с которыми подружился.

Почему аист так встревожился ночью, что прервало его спокойный семейный сон, что заставило подняться из буслянки? Этого Черепанов не мог разгадать, хотя уже считал себя опытным пограничником. Когда еще раз приблизилось аистиное клекотание, начальник заставы привстал и, стоя на коленях, попытался навести бинокль на аиста. В этот момент громкий клекот заглушила пулеметная очередь, а по лесу и зарослям шугануло острое, свистящее эхо. Казалось, что оно срывало с травы росу и разбрызгивало ее вокруг, с деревьев - листья и разносило их, рассыпало по земле. Черепанов понял, что открыл огонь наряд Новикова, который дежурил возле дуба. Значит, произошло что-то опасное, ошибиться этот человек не может.

На противоположной стороне реки пока что было тихо, но Черепанов подал команду своему отряду подойти ближе к берегу и, когда двинулся сам, чуть ли не передним, то в это время встретил Храмцова, который бежал навстречу. Младший лейтенант был до того встревожен, что ничего толкового от него нельзя было и ожидать, но все же Черепанов спросил:

–  Что такое там у тебя?

–  По-моему, началась война!
– не останавливаясь, ответил Храмцов и помчался дальше.

–  Да брось ты!
– крикнул Черепанов вдогонку.

Но эти слова не долетели до Храмцова, не услышал их и сам Черепанов, так как в этот момент неподалеку от них так громыхнуло, что содрогнулась земля, несколько деревьев и кустов взлетели корнями вверх, а потом, падая, стали ломать, крошить сучья, свои и чужие, подминать молодняк. Казалось, что вся пограничная полоса вдруг задрожала, заходила ходуном, приподнялась и начала рушиться, заваливая деревьями все проходы, тропки и даже реку. Одним взрывом будто было уничтожено все, и трескучий, оглушительный гул не только не утихал, а, казалось, все больше нарастал и охватывал все вокруг. Уже не слышно было даже самой громкой команды; от непривычки к такой обстановке, от внезапности леденело все внутри, звенело в ушах, деревенели ноги, руки инстинктивно искали поглубже выемку в земле и прикрывали голову и лицо. Прошли какие-то мгновения, пока Черепанов понял, что поднялась вражеская авиация, что из-за реки начали обстреливать из пушек и минометов пограничную зону. Понял начальник заставы и то, во что еще минуту назад не мог поверить,- действительно началась война! Возле него рвались мины и снаряды, под ним дрожала и стонала земля, но больше всего захолодело сердце, когда взрывы послышались и в тылу заставы, там, где была подшефная пограничная деревня, где размещалась такая близкая его душе начальная школа. Какое-то время Черепанов не мог преодолеть охватившее его страшное ощущение внезапной гибели всего, что создано на земле. А если это так, то, может быть, и самому не стоит жить, не стоит бороться…

Но такое состояние быстро исчезло. В коротком промежутке между взрывами он услышал, как опять застрекотал пулемет Новикова. Черепанов закричал изо всех сил, подавая боевую команду. В голове его звучала воинская уверенность и решимость: застава на самом краю земли, но она на своей, советской, родной земле. Поэтому ни одна вражеская нога не должна студить на эту землю. Самолеты - это еще не все, это еще не земля, а воздух. Вот-вот наперерез вражеским ринутся наши самолеты… А вот земля… Ни одной пяди своей земли!…

И он решительно вскочил и, выпрямившись во весь рост, с командным кличем и призывными жестами, подался вперед, к реке. Убежден был в одном: враг и на этом участке попытается переправиться через реку, как и там, где стоит наряд Новикова, Но там отмель, можно идти вброд. А тут вброд не перейдешь, надо переплывать, на чем-то переправляться. Новиков удерживает отмель, а тут мы во что бы то ни стало удержим, убережем плес, уничтожим все, что бы там ни появилось: вражеские челны, лодки, хотя бы даже и понтоны.

Тихая речка текла, как и прежде, спокойно, на ней уже хорошо был заметен отблеск утренней зари. Но ни на чистом, подернутом предрассветным серебром, плесе, ни на берегах с густым аиром и камышом ничего и никого не было видно. Пулемет Новикова тоже затих, временно или, может, потому, что отбил врага? Гул самолетов отдалился, и снова стал слышен аистиный клекот, еще более сильный, взволнованный. Черепанов отвел глаза от реки, вгляделся на подсиненное близким рассветом небо и увидел там целую стаю аистов. Они, наверно, слетелись отовсюду, в тревоге покинув свои гнезда, своих аистят. Птицы кружились над приграничным лесом, над рекой, над белым монастырем, видневшимся по ту сторону реки. Некоторые долетали до того места, где в напряженном ожидании лежали Черепанов и его бойцы. Оказавшись на большом отдалении от своих гнезд, аисты вдруг замолкали, даже не шевелили крыльями, и плыли над приграничьем тихо и осторожно, будто выслеживая, высматривая, что происходит на земле.

Черепанову начинало казаться, что вот пройдет еще какое-то время и аисты перестанут тревожиться, возвратятся в свои гнезда. Может, что произошло - временное, случайное… Новиков отбил какую-то провокацию. И самолеты вражеские далеко не ушли. Не может быть, чтобы вдруг война… Вчера привезли на заставу еще «теплый» номер пограничной газеты, там писалось о летней спартакиаде в войсках.

Сердце сильно билось, порой неудержимо трепетало, резко и остро стучало в висках. Нет, нет, это не война! Не может быть, чтоб это была война!…

В ту же минуту прибежал Храмцов и доложил, что немцы уже в деревне, в тылу заставы.

То, что произошло потом, сохранилось в памяти Черепанова на всю жизнь. Бывает, что некоторые незабываемые эпизоды оживают во сне, и тогда наступает тревожная тоскливая ночь. Немало времени потребуется, пока успокоятся холодная дрожь в теле, тревожный и затяжной звон в ушах. Но сон уже не приходит, тяжелые, мучительные, неотступные воспоминания нарастают, порой всплывает в памяти и то, о чем и не помнилось раньше. Тогда иной раз кажется, что это вовсе и не он был там, а кто-то другой, может быть, более смелый, более решительный и отчаянный.

Разве это он, сам Черепанов, поднял, повернул назад всю свою боевую группу и побежал впереди всех… Ему под ноги упал подстреленный аист… Наверное, тот самый, что вещал тревогу… Хозяин векового дуба…

Как подстрелили враги честного вестуна, неутомимого защитника границы? Может, снизу, а может, сверху, так как вражеские самолеты пошли вскоре снова. На земле аист казался очень большим, намного большим, чем в воздухе или даже на буслянке. Широко распластанные крылья еще пытались сделать взмах, поднять птицу в воздух, но ноги уже не держали тело, не могли дать необходимую опору, пружинистый подскок. Черепанов подхватил аиста на руки и почувствовал на ладонях теплую кровь. В тот же момент ощутил пальцами, как резко и прощально застучало сердце аиста… Застучало и стихло… Куда же теперь деть мертвого аиста?…