Всегда солдат
Шрифт:
– Правильно, Сережа!
– поддержало паренька несколько голосов.
– Он у нас только с виду здоровый, як бугай, - пробасил кто-то из заднего ряда в адрес рябого, - а в душе гниль, и в портках всегда мокро.
Кругом дружно засмеялись.
– Заржали, жеребцы!
– гаркнул рябой.
– Для вас же стараюсь!
– От твоего старания недолго и подлецом стать… [81]
Раздалась команда строиться. Я и Виктор заняли место в хвосте колонны.
– Пятнадцать конвоиров на восемьдесят пленных, - отметил Виктор.
– Плохо дело.
Я кивнул головой. Сопровождали нас хотя и не строевики,
В Карловку мы прибыли только к вечеру, сделав в пути три привала. Конвоиры устали не меньше пленных. Пятьдесят километров - расстояние немалое.
Разместили нас в пустовавшей конюшне. Ее тотчас окружили местные жители. Гитлеровцы, о чем-то посовещавшись, велели нам выстроиться в очередь. Жители встали напротив. Проходя в конюшню, каждый пленный брал то, что ему протягивали женщины и дети.
* * *
На другой день нас продержали взаперти до обеда. Люди заволновались. Кто-то стал утверждать, что из Карловки отправят в Полтаву на машинах.
Перевалило за полдень, когда наконец загромыхал засов и ворота распахнулись. Нас выстроили по трое в ряд и повели получать хлеб. Тут же мы узнали, что в Полтаву пойдем с наступлением темноты: конвоиры не захотели передвигаться днем по жаре.
Получив на двоих буханку хлеба, мы вернулись в конюшню. Только расположились, в углу начался какой-то шум, раздались приглушенные голоса - там дрались.
Оказывается ночью, когда все спали, тот самый молодой красноармеец, который в Кегичевке отчитал рябого верзилу, вместе со своим приятелем стал копать лаз под стену. Ребята действовали осторожно и с наступлением утра прекратили свою работу. Но они немедленно возобновили ее, как только все мы пошли получать хлеб.
И вот, наконец, впереди блеснул просвет. Парни прислушались и, убедившись, что постового поблизости нет, полезли в узкую дыру. В этот момент в сарай вернулись остальные пленные. К несчастью, одним из [82] первых в конюшню вошел рябой верзила. Чутье ли подсказало или он заподозрил что-то, только вмиг очутился около лаза. Увидев торчавшие из земли ноги, рябой ухватился за них и втащил Сережу обратно.
– Что надумали, гады!
– взревел рябой и стал избивать оплошавших беглецов.
Когда мы с Виктором подоспели на помощь, в углу творилось что-то невообразимое. Остервеневшие люди били друг друга смертным боем.
– Встать!
– гаркнул Клементьев.
Решив, что в конюшню ворвались конвоиры, пленные прекратили драку. Первым поднялся с земли рябой. Увидев Виктора, он выматерился и замахнулся на него. Я инстинктивно выбросил вперед правую руку и ударом в челюсть свалил рябого. Парень тут же поднялся, но снова очутился на земле. На этот раз с ним расправился Виктор.
На шум сбежались все пленные.
– Братцы!
– заголосил верзила, пытаясь вызвать сочувствие.
– Что же это? Два щенка подвести нас под расстрел хотели, а эти за них заступаются.
– А ну, тише, паскуда!
– вперед вышел пожилой красноармеец. На правой щеке его сквозь небритую щетину просвечивал косой шрам.
– Фрицев скликаешь?
– Ты мне рот не затыкай, не в армии. Захочу - позову конвоиров и на этих вот укажу, - рябой кивнул в нашу сторону.
– От них вся смута. Не иначе, как командиры.
Пленные угрожающе зашумели. Раздались выкрики:
– Шкура!
– Предатель!
Дружки рябого, почуяв неладное, незаметно ретировались в задние ряды. Верзила остался один против всех. Видимо, он был упрям, этот бугай, и злоба душила его. Лез напролом:
– А вот пойду и кликну конвой. Здесь свои законы!
Рябой решительно шагнул прямо на толпу, но кто-то подставил ножку. Он грохнулся на землю и завизжал. В тот же миг на голову верзилы набросили шинель, ремнем скрутили на спине руки. [83]
– Товарищи!
– крикнул Виктор, сдерживая наседавших красноармейцев.
Люди загудели, раздались возмущенные возгласы.
– Чего с ним миндальничать! Придушить гада!
– Все равно донесет!
– Иуда!
Пленные плотнее сгрудились вокруг нас с Виктором. Мы переглянулись - как быть? Атмосфера накалилась чересчур быстро. Еще секунда - и разыгралась бы страшная драма. Но случилось непредвиденное. Рябой верзила заметался по земле, пытаясь встать. Кто-то придавил его за плечи. Верзила притих на секунду и истерично разрыдался. В тот нее момент в воздухе растеклось зловоние.
Не поняв, откуда идет мерзкий запах, люди инстинктивно попятились.
– Да это ж бугай тот… - громко произнес кто-то и закончил фразу крепким словцом.
На мгновение воцарилась мертвая тишина. Взорвалась она дружным раскатистым смехом. Смеялись долго, и смех этот довершил наш суд над подлецом.
Траншеи за бараками
Во второй половине следующего дня наша колонна добралась до Полтавы. Мысль о побеге с этапа пришлось оставить. Конвоиры вели себя очень бдительно, через каждые три - четыре километра останавливали и пересчитывали пленных.
В Полтавском лагере находилось около сорока тысяч человек.
Бараков не хватало, и часть людей расположилась прямо под открытым небом.
В лагере нас зарегистрировали - записали на специальный бланк фамилию, имя, отчество, год рождения, место жительства до начала войны. Потом разбили на группы и развели по «тысячам». У каждой «тысячи» имелся свой полицай.
Порядок в лагере был строгий. В шесть часов утра нас поднимал на ноги удар гонга. Всех пленных выгоняли во двор. Начинался час так называемой уборки. Ею занимались рабочие команды, набранные из наиболее крепких людей. В обязанности рабочих [84] команд входило также рытье траншей для захоронения умерших.
В семь часов начинался «завтрак». Каждому выдавали поллитра баланды из сгнившего картофеля.
Мы с Виктором едва не лишились своего первого завтрака. Стоя в очереди, тихонько переговаривались, делясь нерадостными впечатлениями от лагеря.
– Вы что же, ребята, - обратился к нам сосед, - руками баланду собрались есть или надеетесь, что вам ее в тарелках подадут?
– А что делать?
– спросил Клементьев.
– Беги быстрее в барак. Там сейчас идет уборка. Полицай на месте. Попроси у него котелок - не откажет.