Всегда возвращаясь домой

– А я из того же Дома, что и этот олень, – сказал Модона, приподнимая голову животного так, чтобы казалось, что он смотрит перед собой. Язык оленя распух и торчал из почерневших губ. Танцовщица отшатнулась и двинулась прочь, срывая помидоры с высоких остро пахнущих кустов.

– А что вы будете играть сегодня вечером? – спросил охотник.

Изитут ответила ему из-за кустов:

– Я это узнаю, когда вернусь к своим и принесу им помидоры. – И она двинулась дальше, продолжая рвать плоды.

Модона пошел на площадь для танцев. Возле своей хейимас он остановился, положил мертвого оленя на землю и отрезал своим большим охотничьим ножом все четыре копыта. Потом обчистил их, вытер об траву, скрутил веревкой и привязал к бамбуковой палке, а палку воткнул в землю возле юго-западного угла хейимас, чтобы копыта просохли на солнце. Потом спустился в хейимас – умыться и поговорить. Но когда он снова поднялся по лестнице на крышу, вылез наружу и спустился с западной стороны, то туши оленя не обнаружил. Он изумленно огляделся, но ее там не было.

Он обошел всю хейимас кругом, потом всю площадь для танцев, торопливо и жадно ища глазами хотя бы следы. Несколько человек подошли к нему и поздоровались, и он спросил:

– Тут у меня мертвый олень лежал, да вот только куда-то подевался. Вы не знаете куда?

Они засмеялись.

– Учтите, тут двуногий койот бродит, – сказал тогда Модона. – А если увидите остророгого оленя, что сам ходит без копыт, дайте мне знать! – И бегом бросился мимо Стержня на городскую площадь.

Труппа актеров из Ваквахи в полном составе сидела кружком в тени галереи и угощалась хлебом, овечьим сыром и желтыми и красными помидорами, запивая все это сухим бетеббес. Изитут тоже была с ними, ела и пила. Она сказала:

– А, вот и ты, мужчина из Дома Синей Глины! Здравствуй! А где же твой братец?

– Вот это и мне бы знать хотелось, – промолвил он. И осмотрел палатки и галерею. За галереей в воздухе висела целая туча мух, и Модона глянул, что там, но это оказались всего лишь останки мертвой собаки, над которыми мухи и устроили свое пиршество. Никакого оленя видно не было. Модона снова подошел к актерам и сказал им:

– Хорошо, что вы и к нам заглянули, жители Долины! Я рад вашему приходу! Не видел ли кто из вас случайно мертвого оленя? Он тут мимо не проходил?

Модона старался говорить как ни в чем не бывало, однако выглядел рассерженным, да и руки выдавали его гнев. Актеры смеяться не стали. Один из мужчин вежливо ответил:

– Нет, мы ничего такого не видели.

– Это был мой вам подарок. Если увидите этого оленя, забирайте его себе, он ваш, – сказал охотник. И посмотрел на Изитут. Она спокойно ела и даже не взглянула на него. Он повернулся и пошел назад, на площадь для танцев.

На сей раз он заметил на земле кое-какие следы у юго-западной стены хейимас Синей Глины. Он очень внимательно все осмотрел и увидел, что чуть дальше примята и поломана сухая трава, а след тянется прочь от хейимас. Он пошел по следу и на самом берегу Реки, точнее, под берегом, увидел что-то белое. Модона подошел ближе, глядя в оба. Белое существо шевельнулось. Потом встало во весь рост и повернулось к охотнику лицом. У его ног лежал мертвый олень, которого оно ело. Потом существо показало зубы и громко закричало.

И тут Модона увидел женщину в белых одеждах. Но потом в голове у него что-то перевернулось, и перед ним оказалась большая белая собака.

Он наклонился, подобрал с земли несколько камней и что было силы стал швырять ими в собаку, крича:

– Уходи! Оставь оленя в покое!

Когда камень угодил собаке в голову, она пронзительно взвизгнула и побежала прочь, бросив оленя. Бежала она вдоль ручья, к домам.

Мать этой собаки была хечи, а отец – дуи [22] , так что собака выросла необыкновенно крупной и сильной, мех у нее был густой и белый, без единого пятнышка, а глаза – синими. Она с детства очень привязалась к Уэтт, когда-то они играли и повсюду ходили вместе, и когда Уэтт уходила куда-нибудь из города, она всегда брала собаку с собой. Она звала ее Лунной Собакой. Выйдя замуж за Камедана, Уэтт уже гораздо реже звала собаку на прогулку или просила что-нибудь посторожить, а остальных людей собака за хозяев не признавала и ни за что не желала ни с кем дружить, даже в собачьей стае держалась особняком. Теперь Лунная Собака сильно постарела и утратила остроту слуха; с недавних пор она стала худеть. Голод и придал ей сил утащить мертвого оленя от хейимас и сволочь его вниз на берег Реки. Она почти полностью объела одну ляжку, когда ее настиг Модона. Обезумев от боли, ибо камень рассек ей морду от глаза до уха, собака бросилась к дому, где жила Уэтт.

22

…Мать этой собаки была хечи, а отец – дуи. –Породы собак; см. главу «Некоторые из прочих народов Долины» в Приложении.

Шамша и все, кто был в доме, услышали ее царапанье и подвывание под дверью, которая специально была закрыта, чтобы и в полдень в доме сохранилась прохлада. Фефинум, услышав, как воет и плачет собака, воскликнула испуганно:

– Она вернулась! Она пришла обратно! – И забилась, съежившись, в самый дальний угол комнаты.

Шамша вскочила и громко заявила:

– Да это просто дети играют на крыльце, и чего ты боишься – стыд какой! Здесь у нас никогда тихо не бывает, – пояснила она Дьюи и загородила своим телом перепуганную дочь.

Дьюи посмотрела на них, подошла к двери и приотворила ее чуть-чуть, чтобы посмотреть, кто там просится в дом.

– Это всего лишь белая собака там плачет, – сказала она. – По-моему, Уэтт раньше часто брала ее с собой.

Подошла посмотреть и Шамша.

– Да, но только это было уже давно, – сказала она. – Дай-ка я ее прогоню. Она, должно быть, спятила – чего это она вдруг сюда явилась да еще в дом влезть старается. Старая совсем, из ума выжила. Уходи, уходи, убирайся, тебе говорят! – Шамша взяла метлу и замахнулась ею на Лунную Собаку, но Дьюи остановила ее и попросила:

– Пожалуйста, погоди-ка минутку, не гони ее. Мне кажется, эта собака поранилась и просит о помощи.

Она вышла на улицу и внимательно осмотрела голову Лунной Собаки, заметив у нее кровь на белой шерсти повыше глаза. Лунная Собака сперва попятилась и зарычала, но потом поняла, что Целительница совсем ее не боится, успокоилась и стояла неподвижно. Когда руки Дьюи коснулись ее, собака почувствовала исходившую от них добрую силу и вовсе не возражала, когда Дьюи принялась обследовать ее рану.

– До чего же ты красивая, старая собака! – сказала ей Дьюи. – Хотя для собаки окрас у тебя довольно необычный, такой бы скорее овце подошел; к тому же ты явно не предавалась обжорству в последнее время, насколько можно судить по твоим торчащим ребрам. Ну, что же с тобой случилось? Налетела на ветку? Нет, пожалуй, больше похоже, что в тебя кто-то камнем запустил, а ты увернуться не успела. Ничего, это не очень больно, старая собака. Шамша, дай мне, пожалуйста, немного воды и чистую тряпочку, чтобы ей ранку промыть.