Всего 33 звезды мировой кинорежиссуры

Чего стоит затянувшаяся экспозиция — когда четверо мужчин (все университетские учителя истории) готовят изысканный ужин для своих подруг — в то время как те проводят выходной в косметическом салоне. Как одни, так и другие непрестанно говорят о сексе, но мужчины больше об уловках и тактике (как склеить новую партнершу и обмануть жену), женщины же скорее о сексуальной гимнастике, которая должна приносить максимум удовольствия и пользы телу.

Вещи и здесь и там называются своими именами без ложного стеснения. Правда, когда обе компании, разъединенные по половому признаку, воссоединяются, они резко скучнеют и становятся внешне похожи на сборища так называемых интеллигентных людей. Но очень ненадолго: одну из дам вдруг прорывает провоцирующим признанием, и от ритуального статус-кво между полами (пресловутая мужская или женская солидарность) ничего не остается. Впрочем, еще больше, чем "свои", шокирован единственный чужак, случайно сюда затесавшийся: после всех алчных разговоров о сексе он ожидает по меньшей мере оргии, на самом же деле общество, словесно удовлеторив похоть, приступает к размеренной трапезе.

Обреченность и отчужденность в красивой упаковке — внутренний сюжет этой почти веселой картины. Человек отчуждается не только от своего труда, но и от своей сексуальности, причем трое гетеросексуалов в этом смысле ничем не отличаются от гея, выходящего вечерами на охоту в поисках смутного анонимного объекта своего желания.

Все эти лейтмотивы в гипертрофированном виде вернутся через несколько лет в фильме Аркана "Остатки любви и человечности". Но сначала возникнет "Иисус из Монреаля" — возникнет, кажется, в стороне от освоенной режиссером дороги. Замысел этого фильма родился, когда Аркан снимал "Закат Американской империи" — вернее, даже не снимал, а подбирал будущих исполнителей. Один бородатый актер на пробах сказал, что готов сбрить бороду, но вот беда: именно в этот летний период он подрабатывает, играя Христа в религиозных пьесах по мотивам Священного писания. Представления разыгрываются на холме в центре Монреаля. Аркана поразил еще один открывшийся ему вид профессионального отчуждения: с точки зрения режиссера, это то же самое, что озвучивать документальные или дублировать порнографические фильмы.

Между идеей "Иисуса из Монреаля" и ее воплощением с Арканом произошла метаморфоза: после выхода на экраны "Заката" он в свои сорок пять проснулся знаменитым. Это феерическое ощущение аутсайдера, отдавшего два десятка лет идеалам юности, а потом вдруг обнаружившего себя в лимузине, мчащемся к "Оскару" под управлением "Парамаунт пикчерз", сообщило новому фильму одновременно легкость и напряженность.

"Иисус из Монреаля" — история неудачника, вошедшего в образ Христа и поднятого усилиями масс-медиа до уровня городского символа. Но это еще и образец постмодернистской археологии, обнажающей основные слои современной аудиовизуально-гедонистической культуры.

Религия в ее сегодняшних формах срастается с шоу-бизнесом, а последний все больше пропитывается ритуальным, мифологическим духом. Новые культы возникают, кажется, самопроизвольно, однако на самом деле не без помощи закулисных дирижеров. Некоторых из них Аркан карикатурно вывел в своем фильме, который лишь в силу процветающего в нашей стране невежества был противопоставлен "Последнему искушению Христа" Скорсезе (со скандалом снятому с телепрограммы НТВ в Пасхальную ночь и замененному уж никак не менее "кощунственной" картиной Аркана).

Если Скорсезе — достаточно ортодоксальный католик, Аркан вообще равнодушен к религиозной проблематике. Но он — и не воинствующий атеист. Позиция пытливого наблюдателя, отслеживающего процесс как бы из будущего, приходит на смену позе гневного обличителя "прогнившей системы". Гниение? Да. Но именно оно способствует перемешиванию слоев почвы, которую тем интереснее разрыть и научно исследовать.

При этом режиссура Аркана не становится холоднее, а его моральный ригоризм поворачивается неожиданной гранью. Он может на протяжении половины фильма развлекать аудиторию скабрезными диалогами или показом того, как снимаются порносцены, — для того, чтобы резко сбить комедийный тон лобово публицистическим кадром: герой в гневе разбивает магнитофон и, подобно Иисусу, изгоняет бизнесменов из храма искусства.

Аркан, похоже, весьма терпимо относится к священнику, который нарушает обет целомудрия и вступает в связь с актрисой. Но потом оказывается, что предательство (навязчивая тема Аркана) затрагивает этого типа на гораздо более глубоком уровне. Все это позволяет сделать вывод, что Дени Аркан не отказывается от своих радикальных позиций и по-прежнему изобличает пороки общества. Но он научился секрету, как подсластить лекарство, чтобы оно было проглочено.

Отсюда был только шаг, чтобы преодолеть квебекскую клаустрофобию и выйти в пространство международного — то есть англоязычного — кино. Для своего первого фильма, снятого по-английски, Аркан выбрал театральный шлягер под названием "Неопознанные человеческие останки и подлинная природа любви". Киновариант озаглавлен короче — "Остатки любви и человечности".

Вновь Аркан выступает аналитиком взаимоотношений небольшой группы людей — только одним поколением моложе, чем в "Закате Американской империи . Вновь, подобно археологу из будущего, он выискивает в микрокосме заблудших, сбившихся с орбиты планет остатки тех основ, на которых держалась жизнь прежде.

В хаосе бисексуальных любовных треугольников режиссер выбирает и укрупняет один: вчерашний кумир телешоу, ставший безработным бездельником; его брошенный любовник и его же подружка, которой он вечно изменяет. "Невыносимая легкость бытия" героев этой ленты оборачивается необычной даже для Аркана моральной тяжеловесностью.

Выясняется, что убийца-маньяк, терроризирующий женщин в округе, и есть не кто иной как брошенный любовник, не сумевший справиться с любовной катастрофой. Назидательная прямолинейность драматургии помешала фильму подняться над уровнем сегодняшнего канадского кино, которое отличается, с одной стороны, повышенным интересом к транссексуальности и насилию, с другой же — сентиментальностью и банальностью моральных рекомендаций.

Фильм Аркана нельзя не признать актуальным: он вышел на экраны вскоре после того, как Торонто, где происходит действие, пережил шок явления очередного серийного убийцы. В картине запечатлелись и другие данные археологического состояния общества, в частности, кризис феминизма. Однако попытки преодолеть водевильность театральной конструкции выглядят довольно робкими. И потому вершиной режиссерского стиля остается мозаичный, с маньеристскими вкраплениями и акцентами, "Иисус из Монреаля".

Когда в 1989 году он показывался в Канне, главным призом там наградили "Секс, ложь и видео" Стивена Содерберга — модернизированную версию "Заката Американской империи". Именно этот шедевр Аркана наверняка останется в анналах киноклассики. Он структурирован как барочный Concerto grosso:мужчины и женщины образуют отдельные оркестровые группы, и каждый персонаж получает право на соло, образующее контрапункт "хору".

Иначе обстоит дело в не слишком стройном хоре канадского кино. Аркан принадлежит к считанным единицам, кому не только удалось заговорить своим голосом, но и добиться, чтобы этот голос услышали. Будучи несомненным культурным героем франкоязычного Квебека, он, однако, не преуспел в попытке вписаться в то единственное кино, которое в современном мире считается массовым и универсальным. Кино, где говорят и думают по-английски, а точнее — по-американски.

27. Джоэл и Этан Коэны. Братья крови и огня, братья холода и льда

"И.о. Хадсакера"

"Бартон Финк"

"Развилка Миллера"

"Большой Лебовский"

"Фарго"

Звезда братьев Коэнов зажглась на мировом кинематографическом небосклоне 20 мая 1991 года.

Председатель каннского жюри Роман Полянский вручил им сразу три приза. Помимо "Золотой пальмовой ветви", фильм "Бартон Финк" был отмечен наградой за режиссуру и за лучшую мужскую роль. Для 37-летнего Джоэла и 34-летнего Этана это был суперуспех. Оба приняли его сдержанно, как будто ничего другого и не ожидали.

Другие участники конкурса, затаив дыхание, ждали вердикта жюри. Особенно нервничал датчанин Ларе фон Триер. Представленный им "нордический" фильм "Европа" должен был — что подчеркнуто уже в названии — сыграть роль тяжелой артиллерии европейского кино и в то же время имитировать жесткую фактуру заокеанского триллера. Ларе фон Триллер, как окрестили его шутники-журналисты, вынужден был довольствоваться в результате двумя второстепенными призами. На сцене он едва сдерживал бешенство, а потом в баре катил бочку на жюри, которое предпочло фильм несравненно худший. Услышав это, братья Коэны только пожали плечами: "Возможно, он прав, мы никакой "Европы" нс видели, ну да ведь что из этого? Мы победили, он нет, какая разница?"