Всего лишь измена

Смартфон начинает звонить. Вижу Майкино фото.

— Извини, — говорю я Никите. Беру.

Майка на том конце провода чем-то шуршит:

— Мамуль! Слушай, я принесу тебе вещи свои? Постираешь?

— Ну, конечно, неси, — соглашаюсь, — Во сколько ты будешь?

— Не знаю, часикам к шести, наверное, приду, — отвечает она.

— Хорошо.

— Мамуль, а возьми из кафешки вкусняшку! — тянет дочка, как в детстве.

— Какую?

— Ну, какую-нибудь! У тёть Милы всё вкусно.

— Конечно, возьму, — улыбаюсь.

Сегодня она обещала зайти и поужинать с нами. Рассказать об успехах. Надеюсь, о том, с кем встречается…

Прощаемся с Майкой до вечера. Кладу телефон вниз экраном на стол.

— Дочь? — вопрошает Никита.

— Угадал, — говорю, — Шумилова Майя Константиновна.

— Красиво звучит, — отвечает без тени сомнения.

«Пожалуй, что лучше, чем Майя Никитична», — думаю я. Никита. Я всегда обожала его имя. Оно ему шло! Вот только отчество из него получается так себе.

Глава 8

Пристыженная подругой, я честно пыталась вернуть ему эта серёжки. Но это оказалось не так уж и просто! Богачёв появлялся в салоне нечасто. Спрашивать девочек было чревато. Могли слухи пойти! А моя мама всё же работала там. Не хотелось бы портить её репутацию.

Так что я просто ждала. Приходила туда, сразу после занятий. И сидела. Порой, отвлекая девчонок примерками и болтовнёй. Но чаще всего, просто на лавочке, возле подъезда соседнего дома. И вот! Мне, наконец, повезло.

Богачёв подкатил на своей иномарке. Точнее, не он сам. Его привозил водитель. По совместительству тот же мужчина, который его охранял. Я проследила, как тот распахнул ему дверь и остался стоять, ожидая снаружи.

Подскочила, достала коробочку. Ещё раз посмотрела на них.

«Вот же, суки, красивые», — подумала с горестью. Погладила камушки пальцем. Защёлкнула «ящик Пандоры» и сделала вид, что гуляю неспешным шагом вдоль тротуара.

Когда Богачёв появился в дверях. Весь такой на понтах! В длиннополом пальто и ботинках, блестевших сильнее, чем надпись «Салон ЗлатаРус». Я ускорила шаг и окликнула:

— Стойте!

Он не расслышал. А, может быть, сделал вид? Машина была припаркована чуть в стороне от центрального входа. Под раскидистой ивой, в то время года уже растерявшей листву.

— Никита Григорьевич! — крикнула я, подбежав.

Он обернулся:

— Георгиевич, — взглянул на меня сверху вниз.

— Простите, — смутилась. Протянула коробочку, — Вот! Заберите, пожалуйста.

Он был, как будто расстроен. Возможно, не мой легкомысленный жест стал причиной тому. Но Никита Георгиевич хмыкнул досадливо:

— Что, не по вкусу?

— Почему? Очень даже по вкусу, — заверила я, — Просто… я не могу их принять!

Охранник стоял у машины. Точно робот, не глядя на нас. Он готов был открыть ему дверь. Но Богачёв не спешил. Он сунул руки в карманы пальто:

— Почему?

Я устала держать на весу свою руку, и ладонь задрожала:

— Это слишком.

— Слишком что? — уточнил, склонив голову.

«Да он издевается», — гневно подумала я. Захотелось оставить её и уйти. Но я подавила обиду.

— Это слишком дорогой подарок, — объяснила с нажимом.

Он шумно вздохнул, ноздри забавно раздулись:

— Наверное, это дарителю решать, а не вам.

Мы снова были на «вы». А я так не к месту припомнила, как он обращался ко мне, называл Виталиной. Когда мы качались под музыку там, в ресторане, у всех на виду…

Тогда я сама ему «тыкнула», кажется? А теперь было трудно сказать даже «вы».

— Ну, в любом случае, я не могу их принять! — покачав головой, я опять протянула ему коробок.

Досада читалась в глазах. Он до сих пор держал руки в карманах. Тогда я решительно сделала шаг в направлении авто. Выпирающий тёмный капот был начищен до блеска.

«Он, наверное, моет её каждый день», — удивлённо подумала я. Ведь на улице после дождя очень грязно.

Поставив коробочку, я ещё раз посмотрела. Простилась.

«Простите, красивые! Но мне вас никак не оставить себе», — и развернулась, чтобы гордо уйти…

Богачёв незаметно приблизившись, оказался почти тык впритык. Отступать было некуда! Сзади — капот. Сбоку стоит его хмурый охранник. До сих пор бессловесный, совсем равнодушный. Реши его босс затолкать меня внутрь, он и бровью не поведёт.

Я задохнулась от неожиданности, издала тихий вскрик.

— Изумруд — это символ любви. Это камень Богини Исиды. У древних народов она называлась богиней тысячи имён, — он стоял очень близко, и ставший знакомым уже, запах мужского парфюма, будоражил, пленил, вынуждал трепетать.

— П-почему? — уточнила я робко.

— Потому, что она олицетворяла собой очень многое, — он говорил не спеша, нараспев, как будто пытался затмить мою бдительность.

— Ч-то например? — я сделала шаг, ощутив задом твёрдый капот. Поняла, мне не вырваться! И потому, как могла, я старалась отсрочить момент.

Богачёв улыбнулся. Из кармана пальто вынул правую руку. Лёгким жестом отвёл от лица мои рыжие пряди. На мне была шапочка, вязаный контур которой почти доставал до бровей.

— Например, плодородие, жизнь, и домашний очаг, — продолжал он, как будто баюкал. А лицо становилось всё ближе и ближе…

В последний момент я успела вдохнуть. Словно мне предстояло нырнуть в глубину! С какой-то стороны, оно так и было. Я потеряла счёт времени, когда его губы коснулись моих. Я невольно закрыла глаза, не желая поверить. Всё моё естество состояло из губ. Вся чувствительность, на которую был способен мой организм, в тот момент оказалась в губах.

Только губы. Всего лишь они приоткрылись навстречу горячему, властному рту. Он захватил мою нижнюю, чуть помассировал и отпустил. Затем то же сделал и с верхней. Будто пробуя каждую. Я не ответила, я побоялась ответить ему. Но и отказать в тот момент не смогла! Он целовался не так, как целуют мальчишки. Он целовал как мужчина. Обычно ровесники сразу совали язык ко мне в рот и старались как можно сильней обслюнявить.

Никита всего лишь касался губами. Но как… Так, что ноги мои подгибались! А сердце почти перестало стучать…