Всего лишь измена

— Подложи что-нибудь! Не сиди на холодном! — суровеет Витка.

— Да оставь ты её, пусть сидит, — говорю, — Она в джинсах, они у неё очень толстые, я проверял.

— Кость! Ну, хоть ты не мели ерунды! Какие джинсы? Камень холодный, придатки застудит. Потом будет сильно болеть, — недовольно бурчит Виталина.

— Всё правильно, — мама кивает, — В юности все мы беспечны. Проблемы приходят потом. Уж поверь!

Я хмурюсь. Болеть? Не хочу, чтобы Майка болела.

— Май! А ну встань со ступеньки! — повышаю я голос. Беззлобно. Всего лишь давая понять. Я делаю это достаточно редко и Майка, услышав, встаёт.

— Хорошо, хорошо, — причитает она недовольно, идя мимо нас.

— Тебе ещё деток рожать! — вспоминает бабуля.

— Ой, бабуль, да когда это будет? — отложив телефон, дочь собирает назад свои рыжие волосы.

Мама считает в уме:

— Как когда? Я вон отца твоего родила в двадцать два.

— Так, когда это было? Ещё в прошлом веке? — Майка смеётся. У неё на щеках уже проступают веснушки. Скоро их будет так много, что только лови!

Помню, в 16 она избавлялась от них. Она много чего натворила в шестнадцать! Перекрасила волосы, красилась ярко, одевалась чёрт знает во что. Вот же они с Витой ссорились! А я вечно был миротворцем. Только я мог унять этот женский конфликт. Объяснить и одной, и другой, что они очень любят друг друга.

— Ты права! В прошлом веке. А вот мамка твоя родила тебя в двадцать три. Правильно, Вит? — смотрит мать на мою Виталину.

Я чувствую, как под рукой её плечи становятся твёрже.

— Да, правильно, — отвечает она.

Вита сперва собиралась сказать моим папе и маме всю правду. Но я запретил! Не хотел даже думать о том, что родители будут считать меня вором, решившим присвоить чужое. Пусть лучше считают, что мы переспали до свадьбы! Задолго до свадьбы. Она согласилась, сжимая в руках нашу дочь…

— Значит, ты народишь мне правнучка в двадцать четыре, — констатирует мама, — Нормально! А что? Я буду не старая. Подумаешь, семьдесят лет!

— Бабуль, прекрати! Ты и в восемьдесят не будешь старой ещё, — хмыкает Майка. Заправив за ухо упавшую прядь.

— Здрасте! Это что же мне до восьмидесяти ждать? Тогда, глядишь, и Антоха поспеет, — смеётся мамуля.

А отец подзывает:

— Антох! Подь сюды!

Сын прибегает, держа в руках палку. Капустин, желая его обогнать, машет рыжим хвостом. Он у нас не бегун. Лапки слишком короткие. Зато как эти лапки умеют копать…

— Чё, деда? Звал? — сын хватает с тарелки кусок шашлыка. Откусив сам, бросает на землю Капустину.

— Антон! Не корми его мясом. Мы для него итак кости оставили, — напоминает Виталя.

Слегка захмелевший отец изрекает:

— Пойдём ремонтировать чайник?

— Сейчас? — удивляется мать.

— А когда же? — в недоумении смотрит мой папа.

— Ночь на дворе! Старый, ты совсем потерялся во времени? Чего ты сейчас там напаяешь? Ещё и ребёнка научишь чему? После семи выпитых стопок? — сыплет вопросами мама.

— Пяти! — возражает отец.

Она усмехается:

— А то я не видела? Можно подумать!

— А у тебя что, глаза на затылке? — взрывается он.

— С тобой жить, так появятся! — издевательски хмыкает мама.

— Не ругайтесь, бабуля, дедуля! — вступается Майка.

— Да мы не ругаемся, солнышко! Это мы так, — машет мама рукой.

«Милые бранятся, только тешатся», — это точно про них. Не бывает и дня, чтобы мама и папа не ссорились. Но у них ссоры быстрые, словно укус комара. Покусали друг друга, обнялись, всплакнули. И дальше идут рука об руку. Так бы и нам…

Когда детвора собирается спать. Папа, решив, что чинить лучше завтра, качается в такт старой песне по радио. Мама и Вита сгребают остатки еды. И в какой-то момент Виталина решает наведаться в дамскую комнату.

— Костяшь, у тебя всё нормально? — интересуется мама.

Я пожимаю плечами:

— Да вроде, а что?

— Какой-то смурной ты сегодня, — вздыхает она. Папа прав, что у мамы чутьё на людей! И особенно, близких.

— Ты же знаешь, настала пора. Скоро сессии, я устаю, вот и всё, — я пытаюсь прикрыть за улыбкой свою вновь обретённую горечь.

— Смотри мне! — смеётся она.

Я обнимаю её, бегло чмокаю в щёку:

— Всё нормально, мамуль, всё нормально.

Вдруг откуда-то сверху доносится крик:

— Ай! Антон! Убери! Убери! Перестань! Ты урод! Не сажай на меня!

Собачий лай, перекрыв Майкин голос, становится глуше.

— Чего там? — бросаю с волнением Витке, которая вышла из дома. Веранда ещё не погашена на ночь. Вдоль садовой дорожки горят огоньки батарей.

— Да Антошка жука притащил, посадил Майке на спину, — Витка смеётся.

— Вот жучара! — ловлю её руки в свои, — Ты устала?

— Немножко, — она прижимается носом. Раньше бы я пошутил, что холодный. А холодный нос — признак здоровья! А сейчас не до шуток. Боюсь, подведёт мой взволнованный тон.

— Идём спатки? — шепчу.

— Сейчас, — отвечает, — Иди, я сейчас.

Я поднимаюсь наверх, и в тишине пустой комнаты долго стою у окна. Что же мне делать? Как быть? Предъявить ей всё то, что я знаю? А что я, собственно знаю? Только то, что напел Комаров. Богачёв приезжал. Она виделась с ним. Но как долго? Как… тесно общалась? Узнать бы побольше. Для этого нужно за ней последить. Никогда не любил детективы! Но, пожалуй, придётся им стать.

Глава 33

Квартира, которую он подарил, была в центре города. И там, как царевна в своём новом замке, она принимала гостей. Все квартирники отныне проходили на базе Виталькиной хаты.

— Насосала, — сказал кто-то из общих друзей. За что получил от меня «щедрый взрос» прямо в нос.

— Ты совсем берега попутал, Шумилов? — прогундосил обидчик.

Я не стал отвечать. Посмотрел на кулак. Что я делаю? Бью его, а представляю себе физиономию этого хера. Его бить зассал, а своим прилетает за правду.

Теперь мы тусили «у Витки». И фразочки, вроде: «У Витки отметим», «Ты к Витке идёшь?», стали нормой. Я бесился и думал: он знает, не знает? Что его квартирёнку она превратила в притон?

Хотя, нет! Я утрирую. Аккуратистка по жизни, Виталя всегда содержала свой дом в чистоте. И на правах полноценной хозяйки перед каждым приёмом гостей оглашала свой «маленький список» запретов.

— Не мусорить! Не царапать обои! Разуваться при входе! Курить выходить на балкон! Не горланить! И целиться в центр унитаза! Это для мальчиков, — подняла она вверх большой палец, и ткнула им в нас. В Толю, в Мишку, в меня.