Всего лишь каприз

— Ого!

— Я справилась с ситуацией, — сказала Никки. — Даже выразила свое сочувствие. Поинтересовалась, насколько серьезно пострадал ребенок Джонатана, и выслушала детальное описание произошедшего. Затем я оставила сообщение одному из менеджеров фабрики Дюссельдорфа, в котором сообщила, что жена просит Джона срочно перезвонить ей. И попросила уточнить — сообщение передала Никки. Затем я съеха ла с нашей квартиры. Джонатан вернулся через неделю, а я уже успела переехать сюда, чтобы продолжить работу, но теперь уже через Интернет.

— Но ты все еще работаешь на него?

— Бизнес и личные дела не стоит смешивать.

— Я видел, как возникают отношения между членами моей команды. Это в любом случае отражается на общем моральном облике коллектива. И могу сказать наверняка: совместная работа не лучшим образом влияет на дальнейшее.

— Я очень хороший специалист. — Никки чувствовала, как внутри ее растет неуверенность и она уже не готова говорить так же убедительно. — Мне очень хорошо платят.

— Но ты ведь можешь работать на себя?

— Я работаю в специфической отрасли и не смогу составить конкуренцию Джону. Конечно, я смогу работать на кого-то еще… Но теперь у меня есть собака, — сказала Никки, понимая все безрассудство нынешнего своего положения. — И я теперь живу здесь. — Она глубоко вздохнула. — Но я задумалась о кардинальной смене рода деятельности.

— Какой смене?

Как сказать об этом? Это просто смешно! К тому же произнести слова «строительство каменных стен», зная, что он чувствует по этому поводу…

«Это всего лишь каприз», — сказала она себе. Каприз сегодняшнего странного дня. Завтра она не вспомнит об этом. Завтра она снова обретет утраченное благоразумие.

— Я не знаю, — уклончиво ответила Никки. — Просто мне нужно что-то новое. Женщинам нужны перемены. — Она обняла Коняшку, который все еще смотрел на море. — Женщинам нужны собаки.

— Никому не нужны собаки!

— Ты так говоришь, потому что недавно потерял своего питомца. Интересно, скучает ли владелец Коняшки по нему так, как ты скучаешь по Джемме?

— Никки…

— Не суй свой нос в мои дела, так? Ты повторяешь это весь сегодняшний день. Но теперь… Когда я рассказала тебе о своей любовной истории, может быть, ты объяснишь, почему мне нельзя закончить строительство каменной стены?

— Это стена моей мамы.

— И она была бы против ее завершения?

— Она умерла, когда я был совсем ребенком. Она не успела доделать ее.

— То есть дырка в стене стала для тебя своего рода памятником матери, — сказала она осторожно. — Я тебя понимаю. Но если бы я была на ее месте, то очень хотела бы, чтобы строительство начатой мною стены было завершено. Знаешь, я просто маньячка чистоты и порядка. Если я умру, не успев пропылесосить половину комнаты, прошу тебя, закончи это дело за меня. А если ты этого не сделаешь, мой призрак будет всегда преследовать тебя.

Уголков его губ коснулась улыбка. Едва заметная.

— Ты даже не представляешь себе, сколько шерсти будешь постоянно находить на полу теперь, когда у тебя появился Коняшка.

— Сначала ему придется отрастить эту шерсть, — миролюбиво ответила она. — Он отрастит, а я буду пылесосить. Мы уже договорились.

— Вряд ли ты оказываешь ему услугу, показывая, что лодка, которую он ждет, не появляется на горизонте, — сказал он.

Она кинула на него странный взгляд:

— Я не хотела совать свой нос в воспоминания о твоей матери.

— Да, конечно.

Надо было поскорее избавиться от подобных дурацких мыслей. С тех пор как Лизабетт бросила его, или даже намного раньше того, как это случилось, он закрылся ото всех.

— Я зациклился на этой истории со стеной, — признался Гейб. — Просто, взглянув в окно, я увидел тебя и собаку у твоих ног… Такой я запомнил свою мать. Она сидела часами, перебирая камни. Она была очень увлечена этим занятием. Она и Билли.

— Билли?

— У нее был колли. Он жил с нами, сколько я себя помнил. Он с ума сходил от тоски, когда умерла мама, и отец… пристрелил его.

— Он пристрелил собаку?!

— Отец так и не смог смириться с потерей мамы.

— Сколько тебе было лет?

— Восемь.

— Ты потерял мать, а твой отец застрелил ее собаку?

Ему было тяжело говорить. В день похорон, когда они вернулись домой, Билли жалобно скулил.

Его отец рявкнул:

— Иди в свою комнату, пацан!

Один-единственный выстрел…

Он не должен был ей этого рассказывать. Она коснулась его руки, и ее прикосновение унесло все страхи сегодняшнего дня.

Как так получилось? Он не мог себе объяснить. Еще минуту назад эта девушка ужасно раздражала его, потом она начала обсуждать с ним то, о чем он никогда не решился бы заговорить. То, о чем боялся даже думать.

По сути, она не сказала ничего нового и необычного, но ее взгляд на жизнь отличался от его собственных суждений.

Никки обняла Коняшку за шею и слегка притянула его к себе, и в какой-то момент Гейб испытал острую необходимость узнать, что бы почувствовал он сам, окажись сейчас на месте собаки?

Пес заскулил. Глупый…

— Вам нужно позаниматься с кинологом, — сказал он.

— Коняшке не нужны занятия. Он очень умный.

— Он лежит здесь и смотрит на пустынное море, — покачал головой Гейб.

— Он просто очень предан хозяину. Он переживет это. Должен пережить.

— И это говоришь ты, которая все еще испытывает боль от предательства своего босса?

— Я пытаюсь забыть эту историю. И я же не вою на пляже! Делаю все, что в моих силах. По-моему, мы все в одинаковом положении, не так ли?

Она поднялась и отряхнула песок со своих брюк. Ошейник Коняшки слегка ослаб, и пес неуверенно шагнул в сторону моря. Рука Никки опустилась на ошейник одновременно с его рукой. Их пальцы соприкоснулись. Оба вздрогнули, но ни один из них не попытался убрать руку. Так они и стояли рядом, соединенные этим чуть заметным, но очень волнующим соприкосновением.

Все налаживалось.

— Коняшке нужен хозяин, — сказал Гейб.

— У него уже есть я, — попыталась она защищаться. — При чем тут половая дискриминация? Почему именно хозяин?