Всего три дня

— Это мы мигом! — встрепенулся маленький связист, сидевший за пультом радиостанции рядом с новым командиром.

Неуставный доклад, как фальшивая нота, резанул слух майора Антоненко. Он не выдержал, поправил наставительно:

— В армии отвечают «Есть», товарищ Климов!

— Так точно! Есть! — деревянно отчеканил связист.

Майору послышалась нарочитость в этой чеканности, и он хотел было сделать замечание, но помешал Савельев. Повернувшись к нему с виноватой улыбкой, гвардии подполковник сказал сокрушенно:

— Василий Тихонович, голубчик, каюсь. Не поверите, совсем забыл про вас! Хорош хозяин, а? Вы уж не обижайтесь на старика, пожалуйста. Я тут мысленно баталии разыгрываю, а вы небось от скуки мрете.

— Да что вы, товарищ гвардии подполковник! Какие могут быть обиды! — Антоненко от этого обезоруживающего извинения даже совестно стало за недавние мысли. И раздражение уменьшилось. — Мне не скучно. Разглядываю пустыню. Интересно: только в кино барханы видел.

— Ничего, еще налюбуетесь ими. — Савельев поймал недоверчивый взгляд майора. — Я вполне серьезно говорю: есть в пустыне своеобразная красота. К ней, конечно, привыкнуть надо, чтобы понять. Это во всем так: что захочешь, то и увидишь. Но весной тут просто чудо: тюльпаны, маки, зелень яркая, нежнейших оттенков! Вот увидите, полюбятся наши места. А главное, — после небольшой паузы продолжал Савельев, не дождавшись ответа майора Антоненко, — пустыня еще и трудное испытание, на котором проверяются и воспитываются большие, настоящие человеческие качества. Здесь легче всего узнать, чего человек стоит, как много умеет, — нахватанности, душевной слабости пустыня не простит.

Антоненко припомнил свое недавнее раздражение и вновь почувствовал неловкость — Савельев будто разгадал его думы. Вон, мол, сколько отговорок нашел, чтобы посчитать поездку зряшной затеей. С самого начала дрогнул майор. Он хотел было перевести разговор на другую тему, но подполковник, видно, решил возместить долгое молчание:

— Возьмите хотя бы водителей. Машины старые, дорога — одно только название, что дорога. Пыль, жара донимает, а идут как? Любо-дорого, верно? Сказать, что асы за рулем, нельзя. У многих только курсы ДОСААФ за плечами. В лучшем случае — полгода-год езды по асфальту. В армии уже все наверстывают. И пустыня да еще горы в этом деле хорошие помощники: заставляют относиться к учебе серьезно. На прошлом выезде один солдат чуть поленился, поддался усталости, не обслужил до конца машину — и запорол двигатель…

А артиллеристам каково? — После короткой паузы Савельев продолжал посвящать своего преемника в особенности службы в местных условиях. — Ориентиров почти нет. Спрятать батарею на такой местности ох как трудно. Увидите, как наловчились гвардейцы. Хоть сейчас их в бой веди!

— Алфей Афанасьевич, а на том перевале, что полк будет брать, вам приходилось бывать прежде?

— Тут их не густо, перевалов-то. Приходилось. Зимой тоже боевыми стреляли, — неохотно ответил Савельев. И Антоненко понял, что нечаянно задел его больное место. Говорил же комдив, что зимой стрельба неудачная вышла. — Крепкий орешек. Разведку тяжеловато вести. Посмотрите, — подполковник очертил пальцем район на карте, — какая тут ловушка. Но ничего, организуем наблюдение с нескольких НП, и все обойдется.

— Не скажите, — не удержался от возражения Антоненко, разглядывая карту через плечо Савельева, — вон каким амфитеатром сопочки расположились. Да на них такую оборону можно отгрохать, что наших сил не хватит, чтобы «противника» выкурить.

— Эта не наша с вами забота, — резковато ответил Савельев и сердито сунул карту в сумку. — Не хватит наших сил, подбросят еще. У мотострелков огневых средств достаточно. Пусть у них голова и болит. А мы получим задачу, дадим свое решение. Подойдет — хорошо, нет — будем вместе кумекать, что к чему.

И, сев прямо, Савельев снова замолчал. Антоненко выругал себя за невыдержанность: «Дернуло же за язык — Савельеву экзамен устраивать! Предупреждал ведь генерал, так нет же — прямо тянет эрудицией щегольнуть. Савельев десятки раз стрелял здесь, что там одна промашка! Может, и его вина, да не переучивать же подполковника. Установка была другая — самому учиться. Вот и помалкивай».

Но внутренне Антоненко все же не мог согласиться со взглядом Савельева: как это — ждать, что скажут мотострелки? А сам он что, не способен разобраться в их замысле, заранее определить в нем свой маневр? Ну что сам к себе привязался? Не может Алфей Афанасьевич, не может, раз так говорит! Чего здесь неясного?

Дорога тем временем повернула влево, выскочила на асфальт и пошла параллельно с широкой водяной полосой, одетой в бетон и обсаженной с двух сторон какими-то мелколистными деревьями. Барханы неожиданно пропали, а на противоположной стороне канала потянулись темно-зеленые, с желтыми цветами, поля хлопчатника. После серого пустынного однообразия это буйное зеленое море, расстилавшееся до самого горизонта, показалось майору Антоненко райским уголком. Он сам себе поразился: никогда раньше внимания не обращал на всякую там флору, а здесь залюбовался! Было бы хоть от чего в восторг приходить! Так, на контрастах, глядишь, и научишься природу любить.

Колонна нырнула в прохладный и сырой тоннель под каналом, проехала еще немного и оказалась в роще. Газик остановился. Савельев молча вышел из машины, устало опустился на бугорок под раскидистым деревом, прислонился спиной к стволу и закрыл глаза. Антоненко выбрался следом, отошел в сторону, стряхнул с гимнастерки и галифе беловатый налет пыли, протер сапоги бархатной тряпочкой. И лишь потом, бросив украдкой взгляд на Савельева, заметил, какое болезненно бледное лицо у командира дивизиона. «Нытик ты, майор! — решил Антоненко. — Ни стыда у тебя нет, ни совести! Вот кому следовало бы дома остаться, а он поехал, не жалуется. А ты еще со своей эрудицией к нему липнешь как банный лист…»

— Алфей Афанасьевич, как вы себя чувствуете? — спросил он с участием.

— Спасибо, полегчало немного, — отозвался, не открывая глаз, Савельев и попросил: — Климов, сбегайте-ка на канал, холодненькой водички принесите, угостите товарища майора.

— Это мы мигом! — с готовностью ответил связист, но сразу же поправился, глянув на Антоненко: — Есть! — И, захватив две фляги, убежал.

Хвост колонны втянулся в рощу, машины рассредоточились по ее краю. Гул двигателей оборвался, и наступила необычная тишина. Майор Антоненко снова удивился себе — несколько часов в пустыне, а взгляд стал острее и слух чутче. Вон даже шелест листьев слышен, пичужка приятно щебечет. Хорошо! Вике бы сейчас эту тишину послушать…

Спрыгнули на землю артиллеристы с серыми от пыли касками и лицами — одни глаза блестят. Первым делом принялись осматривать орудия, помогли водителям обслужить тягачи и только после этого стали чиститься, побежали за водой к каналу. И майору Антоненко понравилось, что все в дивизионе делается споро, без лишних напоминаний. Видно, что в батареях хорошо отработан порядок привала, каждый знает свои обязанности. Всего каких-то несколько минут прошло, а ветровые стекла машин протерты, тягачи заправлены. И вот уже все расселись на взгорке — майор Трошин о чем-то беседует с ними.

Такого у него в батарее не было: сам бегал вдоль колонны, проверял. Приметившийся ему еще в районе сбора чернявый комбат так и делал. И майор Антоненко его одобрил: за эту батарею можно быть спокойным. А за другие трудно сказать — доверять надо, но контроль не помешает, чтобы совесть была чиста. Ничего, остальные обожгутся разок — тоже будут перепроверять.

Командиры батарей подошли к подполковнику Савельеву, доложили о готовности продолжать марш, с любопытством посматривая на незнакомого майора. Савельев представил им Антоненко: