Всем стоять на Занзибаре (сборник)

Впрочем, факт моей несомненной кредитоспособности был зафиксирован документально, и после часовой беседы с моим поверенным местные власти почувствовали себя не лучшим образом. Дело в том, что контора моего адвоката вела не только дела концерна, владеющего отелем, где я поселился, но и двух банков, входящих в консорциум с «Островкредом», на который, естественно, ложилась вся ответственность за это гнусное, бесчестное обвинение, выдвинутое против вполне обеспеченного и весьма уважаемого туриста.

Когда адвокат добился, чтобы в мою камеру принесли телевизор и местную газету (в то время на острове ещё печатали настоящую газету — бумага из древесной массы и жуткая чёрная краска, липнущая к пальцам), я узнал, что один из юных предпринимателей с главной улицы скормил историю моего ареста какому-то корреспонденту телеграфного агентства, а поскольку новостей в тот день было негусто, моё имя прозвучало в международных информационных сообщениях. Облачка, туманившие лица представителей местных властей, превратились в чёрные тучи.

Не исключено, что я несколько преувеличиваю, но в моём родном городе эта история действительно наделала немало шума. Один тип, точивший на меня зуб ещё с третьего класса, позаботился, чтобы обо мне передали по программе кабельного телевидения, которую обычно смотрели мои родители и их друзья. Однако более существенно, что новость распространилась и в том районе, где я рассчитывал получить работу. Это и послужило причиной звонка моему поверенному с вопросами о финансовых затруднениях его клиента.

К вечеру я буквально брызгал слюной от бешенства, но тут мой банк передал по фототелеграфу заверенное нотариусом свидетельство моей кредитоспособности, и поверенный потребовал моего полного освобождения. Однако дежурный судья уже ушёл, и нам удалось добиться лишь освобождения под залог, после чего мы отправились в редакцию газеты и на телестудию, где сообщили, что я сей же час покидаю остров, чтобы по приезде домой немедленно поведать всему миру, что я думаю об их паршивых делишках и в особенности об «Островкреде». Но, сказал я им, моя душа ликует при мысли о скором возвращении к началу судебного процесса, ход которого (уж об этом я позабочусь) будет широко освещаться репортёрами, а когда меня признают невиновным в обмане отеля, пункта проката автомобилей и прочих истцов, я в свою очередь вчиню иск «Островкреду» и обдеру его как липку!

Не успели мы выйти из студии, где давали интервью для вечернего выпуска новостей (немыслимая удача для ведущего — он полгода не имел в руках такой сенсации), как перед нами вырос учтивый господин, явно не из местных, и, выразительно показав на выпуклость под пиджаком, пригласил нас в длинный чёрный лимузин.

Мы благосклонно приняли приглашение.

Через четверть часа мы предстали перед неким типом — судя по властному тону, важный птицей, — который сообщил нам, что он беседовал со многими из своих партнёров и они единодушно выразили глубокое сожаление по поводу случившегося. Виной всему, повидимому, была неисправность в компьютерной системе «Островкреда», над устранением которой уже работает группа специалистов. По всей вероятности, компьютер принял меня за известного мошенника, орудовавшего на острове, а номера моих кредитных карточек перепутал с теми, которыми пользовался этот жулик. И так далее и тому подобное. Не соблаговолим ли мы принять его извинения вместе со скромной компенсацией за причинённые неудобства?

К этому моменту я завершил переход от состояния примитивной ярости к некой разновидности холодного гнева. Я сказал, что потеря столь высокой зарплаты, которую я рассчитывал получить, потребует отнюдь не скромной, а весьма значительной компенсации. И как быть с моим отпуском? Оставшаяся неделя оказалась совершенно отравленной. Наивно полагать, что я буду удовлетворён чем-то вроде бесплатного номера и питания в том самом отеле, где моей репутации был нанесён столь чувствительный урон, где… Ну, вы представляете себе всю сцену…

— Кроме того, — заверил его мой приятель-законник, — передав дело в суд, мы могли бы рассчитывать на весьма солидную сумму. Объявление кого-либо некредитоспособным посредством компьютерной системы, пусть даже в результате непреднамеренной ошибки, неоднократно квалифицировалось судом как грубая клевета в тех случаях, когда общественная репутация пострадавшего терпела значительный ущерб…

— А я вам что говорил? — прервал я адвоката.

С минуту особа, пригласившая нас для беседы, переваривала услышанное, потом попросила подождать и удалилась в другую комнату, чтобы по телефону обсудить ситуацию со своими партнёрами. Безмолвный лакей принёс напитки. Мы молчали, предавшись тягостным размышлениям.

Вскоре хозяин вернулся и назвал цифру. Мы согласились. По его тону и манере поведения было ясно, что нас ожидало в случае отказа. Тот же лимузин доставил нас в аэропорт. По приезде домой мы убедились, что своё обещание он выполнил.

Итак, я отдал Джеффу его долю и…

— Стойте! — крикнул я и, вспомнив, что собеседник меня не слышит, отбил то же на клавиатуре, добавив: — ТАК ЭТОТ ВАШ ПОВЕРЕННЫЙ И ЕСТЬ ДЖЕФФ ПИТЕРС-МЛАДШИЙ, КОТОРОГО Я ЗНАЮ ПО СЕТИ?

— ХА-ХА, — отозвался экран. — КАК БЫ Я ЕЩЁ СМОГ СКОЛОТИТЬ КАПИТАЛ, ЧТОБЫ ОСНОВАТЬ КОСМОСЕТЬ?

— ТАК ВЫ ПРИЗНАЁТЕ, ЧТО ВСЁ ЭТО ПОДСТРОИЛИ САМИ?

— ВЫ ЖЕ СЛЫШАЛИ: «Я» — МЕРТВЕЦ. ДА И В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ЗДЕСЬ ПРИЛОЖИМ ЗАКОН О СРОКЕ ДАВНОСТИ, ИНАЧЕ НИКТО НЕ ПОЛУЧИЛ БЫ ДОСТУПА К ЭТОЙ ПРОГРАММЕ. ПРИЯТНО БЫЛО ПОБЕСЕДОВАТЬ С ВАМИ, МИСТЕР ГЕНРИ.

— ПОДОЖДИТЕ!

— СЛУШАЮ ВАС.

— НО ЕСЛИ ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОСНОВАТЕЛЬ КОСМОСЕТИ, ТО…

Тут он перебил меня:

— Я ВОВСЕ НЕ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ МОЯ УЛОВКА НАВСЕГДА ОСТАЛАСЬ ТАЙНОЙ. ДА, Я БЫЛ ТЩЕСЛАВЕН. Я И СЕЙЧАС ТЩЕСЛАВЕН, ЕСЛИ ХОТИТЕ. НЕ БУДЬ Я ТАКИМ СПЕСИВЫМ СУКИНЫМ СЫНОМ, НИ ЗА ЧТО НЕ ДОДУМАЛСЯ БЫ ОСТАВИТЬ ПОСЛЕ СЕБЯ ЭТУ ПРОГРАММУ. А ЖИВ Я ИЛИ НЕТ — КАКАЯ В КОНЦЕ КОНЦОВ РАЗНИЦА!

СПОКОЙНОЙ НОЧИ!

Мертвец

Опыт посмертного соавторства

За Рио Галац, где пампа лежит грязным коричневым одеялом, постеленным сонным гаучо… только вместо блох по нему прыгают зайцы, я впервые услыхал о человеке, который некогда несомненно был мертв, но теперь разговаривал и ходил. Называли его по-разному – Энеро, Анакуэль, Ретрато или Розарио, но, выспрашивая заново посетителей в очередной унылой лавчонке, я ощущал, что собеседники мои прекрасно знают его имя, только звуки не шли с их губ.

Однажды вечером перед грозой я прибыл в угрюмый город, имени которого не хочу здесь называть. Священник приютил меня. Пожилая женщина – неразговорчивая, загорелая, с щелью между передними зубами – подала нам тортильи, обжаренное мясо и жесткие недоваренные бобы; трапезу мы запили кислым пивом. Потом, прикуривая от медной почерневшей лампы одну из трех моих последних сигар, священник проговорил:

– Вы прибыли сюда из-за Лазаря.

– Почему вы так решили? – возразил я, стараясь скрыть облегчение, – это было то самое имя.