Всемирная история в 24 томах. Т.6. Римский период
Шрифт:
стремится —
Вялым становится тот; кто величия ищет —
надутым;
Кто осторожен, боится упасть, — тот влачится
во прахе;
Ну, а кто пожелал пестротою рискнуть
непомерной,
Тот пририсует и вепря к реке, и дельфина
к дубраве:
Если науки не знать — согрешишь, избегая
ошибки!...
Во времена правления Августа ораторское искусство, которое очень высоко ценилось при Республике и которое достигло тогда наивысшего расцвета, стало
Вообще для римской элегии характерна такая жанровая структура, которая выражалась в системе ограниченных сюжетных ситуаций и мотивов, в ряде традиционных образов-масок ( бедный поэт, его возлюбленная, богатый соперник, сводня). В творчестве Тибулла много автобиографических мотивов, которые органично растворяются в его поэтических образах.
Элегии всегда группировались в циклы (в книги), которые объединялись вокруг имени вымышленной возлюбленной. Так первая книга Тибулла носит имя Делии, вторая — Немезиды. Делия — это эпитет богини Дианы, рожденной на острове Делос, а Немезида — богиня возмездия. Элегия создавала ирреальный мир любви и поэзии, в который поэт пытался уйти от действительности. В поэзии Тибулла это находит отражение в образах мирной сельской идиллии, любви как основы и смысла существования, в резком осуждении войны, золота и всех сил, разрушающих жизненные идеалы. В качестве примера процитируем одно из произведений Альбия Тибулла, которое вошло во вторую книгу его «Элегий»:
Вижу я, быть мне рабом: госпожа для меня
отыскалась;
Ныне навеки прощай, древняя воля отцов!
Рабство печальное мое, и цепи меня удручают;
Но горемычному впредь путь не ослабит
Амур!
Так, неповинен ли я или в чем прегрешил, — он
сжигает.
О, я горю! Отстрани, дева, свой жгучий
огонь!
Чтобы не знать никогда таких жестоких
страданий,
Камнем хотел бы я быть оледенелых вершин
Или в безумии бурь стоять нерушимым утесом
В море, где хлещет волна, утлым грозя
челнокам.
Горек отныне мне день, а ночи тень — еще
горше,
Каждый час у меня мрачною желчью залит.
Ах, ни певец Аполлон, ни элегии мне не
помогут:
Тянет за деньгами вновь жадную руку она.
Музы, ступайте вы прочь, если нет от вас
пользы влюбленным:
Чтил ведь я вас не затем, чтобы войну
прославлять,
Не воспевал я ни солнца путей, ни того, как
сияет,
Круг свой закончив, Луна, вспять возвращая
коней.
Нет, я стихами ищу к госпоже моей легкой
дороги.
Музы: ступайте вы прочь, если бессильны
стихи!
Ах, дары добывать я должен грехом и
убийством,
Чтобы в слезах не лежать возле закрытых
дверей!
Иль воровать из храмов святых богов украшенья.
Только Венеру тогда раньше других
оскорблю:
Учит злодействам она, госпожой моей хищницу
сделав.
Пусть святотатственных рук дело узнает
теперь!
Сгиньте же все, кто себе изумруды зеленые
копит,
Кто белоснежную шерсть красит в тирийский
багрец!
Все это вводит в соблазн, и блестящий из
Красного моря
Жемчуг, и косская ткань жадных красавиц
влекут...
(Перевод Льва Остроумова.)
Умер Альбий Тибулл в 19 г. до н. э., когда ему не было еще тридцати лет.
Секст Проперций, который умер через два года после Тибулла и прожил чуть больше тридцати лет, родился в маленьком умбрском городке Ассизии, на западных склонах Апеннин. Приехав в Рим, он сблизился с некоторыми из известных поэтов и таким образом оказался в литературном окружении Мецената. Как и Тибулл, Проперций писал элегии и, подчиняясь требованиям жанра, обращался к тем же самым темам, сюжетным ситуациям и образам. Но на этом заканчиваются общие черты этих двух поэтов. В отличие от прозрачных и ясных стихов Тибулла, поэзия Проперция усложненная, стиль его вычурный, перегруженный мифологическими сюжетами, характерный для Александрийской школы в Греции. Стихи его горят пафосом и темпераментом. Вместо картинок сельской жизни Тибулла, в поэзии Проперция мы видим увлечение городской суетой. Проперций, вступив в кружок Мецената, постепенно отошел от элегической темы и в конце концов стал поэтом официального направления, поэтом, прославляющим идеологию принципата. Вот цитата из третьей книги «Элегий» Секста Проперция в переводе Льва Остроумова:
Общий я смех возбуждал за столом многолюдного
пира;
Всякий, кто только хотел, мог надо мною
трунить.
Сил у меня набралось пять лет прослужить тебе
верно:
Ногти кусая, не раз верность помянешь мою.
Слезы не тронут меня: изведал я это искусство, —
ты, замышляя обман, Кинфия, плачешь всегда.
Плачу и я, уходя , но слез сильнее обида.
Нет, не желаешь ты в лад нашу упряжку влачить!
Что же, прощайте, порог, орошенный слезами
молений,
гневной рукой моей все ж не разбитая дверь,
Но, да придавит тебя незаметными годами
старость,
и на твою красоту мрачно морщины падут!
С корнем тогда вырывать ты волосы станешь