Всемирный разум

Диаграмма взята из работы Ф. Гюнтера и его коллег «Кортикальные интеракции, составляющие основу воспроизведения звуков речи» [96] .

После того, как библиотека звуков и звуковая зона коры головного мозга завершают свою работу, в действие вступает обратная связь (feedback loop). Она представлена в светло-сером блоке справа. Взгляните также на условное изображение рта в нижней части диаграммы: информация исходит из него точно так же, как и входит, а затем устремляется наверх – к ушам и сенсорной зоне коры. Речь относится к функциям, обеспечивающим выход информации из системы («output» function), однако немалая часть участвующих в этом трафике нервных импульсов направляется как вверх, так и вниз.

Неискушенный человек может подумать, что Кеннеди и Гюнтера интересуют только те данные, которые поступают непосредственно из мозга Эрика. Да, речь – это функция, полностью реализующаяся на выходе из системы. Тем не менее, по ходу дела требуется немало и входящих данных. Мозг слышит речь, которую сам же генерирует, и постоянно, в режиме реального времени, корректирует то, что человек произносит. Вспомните, как, придя на вечеринку, вы невольно начинаете говорить громче обычного. А все потому, что ваши уши слышат ваш голос и посылают сигналы об этом в ваш мозг – в звуковую зону его коры. Та сравнивает услышанное с тем, что предполагала услышать. И нередко посылает сигнал в двигательную зону – с требованием что-то отрегулировать или улучшить. Громче! Тише! Быстрее! Медленнее! Точно так же язык и губы посылают сигналы в соматосенсорную область коры, которая сравнивает текущее положение языка и губ в каждый момент с желаемым. («Сома» означает «телесная», поэтому подразумевается та зона коры, которая отвечает за возникающие в теле ощущения). И вновь, если что-то происходит не так, как надо, посылается соответствующий корректирующий сигнал. А теперь представьте, что вы можете включиться в эту стратегически важную схему извне – перехватывая сигналы, следующие по каналам обратной связи. Иными словами, вы в состоянии участвовать в процессе исправления ошибок (error correction) – причем в режиме реального времени, перехватывая информацию по мере ее поступления. Это значит, что вам станет доступна критически важная информация, раскрывающая ментальные интенции: что именно хочет сделать мозг, а не только то, что фактически совершает ваше тело. Очевидно, что важность таких данных трудно переоценить.

Вероятно, вас интересует, каким образом звуковая и соматосенсорная зоны формируют свои ожидания относительно правильности и неправильности действий. Согласно модели Гюнтера, «звуковая карта» копирует для них данные, подобно тому, как мы копируем электронную переписку, желая направить сообщение не одному, а нескольким адресатам. Эти зоны как бы получают некие подсказки об ожидаемых звуковых сигналах и телесных ощущениях. При малейших расхождениях с тем, о чем «рапортует» тело, возникает запрос на корректировку определенных действий – и она мгновенно производится. Если вживленные в мозг электроды будут улавливать сигналы, связанные с такой корректирующей активностью, мы сможем лучше понимать, какие слова готов сказать наш мозг. В настоящее время исследователи работают с электродами, вживленными только в ту его часть, которая контролирует язык и рот, – на диаграмме модели она указана как «Скорость артикуляции и действия речевого аппарата» («Articulatory Velocity and Position Maps»). В будущем, поделился со мной Гюнтер, они надеются использовать большее количество электродов, размещая их и в других областях мозга.

За пределами схематического изображения модели остался один важный элемент: интенции в сознании Эрика. Если парень улавливает разницу между тем, что намерен сказать (интенция), и тем, что слышится в действительности, значит, он способен регулировать свою нервную деятельность. Как следствие, меняются и поступающие с электродов данные. «Фактически, – пояснял мне Гюнтер, – это Эрик существует в постоянном акустическом поле, а не мы «вытаскиваем» отдельные слова, анализируя активность его нейронов. Он способен в реальном времени слышать то, о чем думает, и может пытаться воздействовать на синтезатор речи. Мы наблюдаем своего рода кумулятивный эффект, поскольку Эрик тоже принимает к сведению ту информацию, которую мы записываем, снимая сигналы с его же нервных клеток. Таким образом, эффективность его усилий растет. Он своим влиянием меняет активность определенных нейронов, стремясь к тому, чтобы она лучше соответствовала звукам, которые выдает синтезатор речи».

Иными словами, наша система не читает сознание в прямом смысле слова, а лишь учит, как это делать все немного похоже на то, как два человека учатся игре фрисби [97] . Каждый из участников бросает летающую тарелочку все точнее и точнее, и оба побуждают друг друга играть все лучше и лучше. И еще Гюнтер сообщил, что у него уже есть версия самообучающейся компьютерной программы, которая как раз и применяется в работе с Эриком. Последняя манипулирует виртуальными органами речи, языком и ртом – для произнесения тех слов, которые она только что услышала. Затем она сравнивает то, что у нее получается на выходе, с тем, что только что было у нее на входе. С каждой следующей попыткой звучание искусственной речи все более приближается к речевому оригиналу. Параллельно на дисплее отображается, каким образом гипотетический мозг в процессе речи активирует различные участки своей коры, – и такое визуализированное моделирование происходящего весьма точно соответствует показаниям функционального магнитно-резонансного сканирования живого мозга.

В определенном смысле компьютерная программа Гюнтера, фактически, становится частью сознания Эрика. Она снимает заряд возбужденных нейронов непосредственно в двигательной зоне коры, она озвучивает фонемы, произнося их вслух, и она же обеспечивает парню прямую обратную связь. То есть делает последнюю постоянно действующей – точно таким же образом, как и обычное человеческое тело.

Но если взглянуть на дело с другой точки зрения, мы не можем считать такую программу частью сознания Эрика, поскольку по каналам обратной связи он не получает никакой двигательной информации. ПО не в состоянии посылать в соответствующую зону его мозга сигналы, связанные с теми ощущениями, которые возникают у человека при изменении положения языка или челюсти. Блок соматосенсорного статуса (somatosensory state map) показан на диаграмме справа. Конечно, эти ощущения остаются за скобками происходящего, потому что речевой аппарат человека заменен динамиком компьютера. Однако все же принципиальная возможность активировать нейроны в соматосенсорной зоне – как если бы язык и челюсть действительно совершали артикулирующие движения – сохраняется.

Модель, предложенная Гюнтером для исследования работы речевых центров, помогает декодировать сигналы, вызывающие возбуждение группы нейронов в головном мозге Эрика. По отношению к методике сканирования на основе магнитно-ядерного резонанса, позволяющей только соотносить общую активность нервных клеток с определенным поведением человека, это шаг вперед. Еще более перспективен метод Гюнтера в сравнении с электроэнцефалографией и описанным выше шлемом, поскольку в той методике нет вообще никакой модели. Человек просто рефлекторно «вздрагивает», когда на экране возникает задуманная буква, – и эта реакция фиксируется аппаратурой.

Использование вживленных электродов дает намного более детальную информацию о статусе отдельных нервных клеток, чем технологии, не требующие глубинного проникновения в мозг. Правда, в этом случае улавливаются сигналы, исходящие от многих нейронов, а не только от связанных с двигательной активностью. Это значит, что часть поступающих на компьютеры данных не относится непосредственно к интересующей нас деятельности. Это все равно что прятать микрофон на заседании ООН в надежде тайно записать, о чем говорят только представители США. Вы ведь при этом будете слышать не только английскую речь, но целое смешение – французскую, немецкую, голландскую, японскую, китайскую, корейскую, урду, хинди. А исследователям, которых мы имеем в виду, необходимо вести запись именно английской, исключая любую другую.В главе 8 мы рассмотрим оптогенетику, помогающую преодолеть этот барьер и позволяющую наблюдать за состоянием лишь строго определенных типов нервных клеток. Однако прежде нам необходимо сделать отступление в главе 7 и обсудить, каким образом Интернет противодействует непосредственным контактам людей друг с другом. Важно понимать, почему такое происходит и как уменьшить неизбежные издержки электронного общения. В противном случае даже такие захватывающие и высокоэффективные технологии, как оптогенетика, будут бессильны сделать нас счастливее. Они лишь заведут в мертвый тупик, забитый бесконечными сообщениями, поступающими по электронной почте.

Без одежды

Ведущие семинара попросили нас закрыть глаза, дабы каждый мог принять собственное решение о том, что ему или ей делать по собственному побуждению, а не под влиянием стадного чувства.

Я закрыл глаза. Послышались какие-то шуршащие звуки, поскрипывание спинок сидений и шорох снимаемой одежды.

«Нет, ни за что», – думал я.

Я быстро приоткрыл глаза. Наставник и наставница сбрасывали с себя одежду. Образцами телесной красоты они не были. Мужчина в приступе искренности однажды сообщил нам, что лишнего веса у него – килограммов под 40. Женщине на вид было лет 60, и она как-то говорила, что страдает от жестокого артрита в коленных суставах, которые вечно болят.

И я сказал себе: «Если эти люди готовы раздеться, сможешь и ты».

Эта мысль как будто вдохнула в меня дерзкую и безрассудную смелость: «Я здесь не для того, чтобы останавливаться на полпути. Я должен подстегнуть себя и до отказа жать на газ». Я словно пришел к согласию с собой, решаясь исследовать необычные возможности и открыть для себя новый жизненный опыт. В частности, обнажить как можно больше свою кожу. Пусть я буду максимально открыт для мира. Хочу распахнуть себя для других и ощутить, что означает их открытость для меня самого.

«Вперед!»

Глава седьмая. Освободимся от Интернет-зависимости!

Все эти фантазии о том, чтобы укрыться в самодельном коконе, оставив себе только виртуальную связь с миром и воспринимая его лишь посредством нейронных сетей, когда человек не выходит из лаборатории или еще какой-нибудь стеклянной штуки, в которой, черт ее побери, можно от всего отгородиться, – ведь это же все просто безумие, знаете ли. Опасные плоды больного воображения, вызванные неприятием окружающих и такой нелюбовью ко всякому проявлению физической стороны человеческой жизни, что это граничит с порабощающим душу страхом смерти.

Билл Маккиббен, из интервью о проекте «ХХII век»

Люди никогда не прикасаются друг к другу. Этот обычай вышел у них из употребления и теперь принадлежит Машине.

Э. М. Форстер. «Машина останавливается», 1909 год.

Сама мысль о возможности общения людей посредством вживленных в мозг имплантов глубоко возмутила Билла Маккиббена (Bill McKibben), автора книги «Довольно! Останемся людьми в наш инженерный век» (« Enough: Staying Human in an Engineered Age»). Его реакция привела меня в восхищение, и я громко рассмеялся. Безумная, несущая вред идея, исполненная ненависти к человеческому телу и страха смерти, – ну можно ли было высказаться красноречивее?

Однако в чем-то он, возможно, и прав. Как показал Роберт Путнэм в книге «Боулинг в одиночку» (Robert Putnam, «Bowling Alone») , «виртуальные отношения» занимают в нашей жизни более значительное место, чем несколько десятилетий назад. Мы все реже бываем на людях или в клубах, и друзей у нас остается все меньше и меньше. Коммуникация типа «сознание-к-сознанию» (mind-to-mind communication) может сделаться настолько легкой и многообещающей, что только подстегнет обе эти тенденции. У нас есть основания для беспокойства, ибо мы действительно можем прийти к такому существованию, картину которого нарисовал Э. М.Форстер в своей антиутопии «Машина останавливается» (E. M. Forster, « The Machine Stops» ): каждый горожанин проводит свою жизнь под землей в полном одиночестве, непрестанно участвуя в телеконференциях [98] . Почему электронное общение так притягательно, а порой переходит в пагубную привычку? И что предпринять, дабы люди не потеряли потребности прикасаться друг к другу – причем в самом буквальном смысле этого слова?

Разумеется, электронная почта – штука полезная. Допустим, ваша дорогая супруга ждет вас к обеду, а вы тем временем успеваете узнать, что именно намерены сообщить вам друзья или чего хочет от вас ваш соавтор. Однако для многих людей работа с e-mail выходит за пределы, обусловленные чувством ответственности или дружелюбием, и становится частью компульсивного поведения . И иногда чтобы остановиться, требуется сверхчеловеческое усилие. Большинство моих знакомых считают недопустимым оставаться вне общения по электронной почте более чем на несколько часов и готовы сделать исключение лишь для времени отпуска – но даже тогда они тайком поглядывают на свои смартфоны Blackberry или iPhone.

Профессор психиатрии Гарвардского университета Джон Рейти (John Ratey) высказал предположение, что пребывание в онлайне создает своего рода привязанность, которая побуждает человеческий мозг страстно желать продолжения подобной стимуляции. Нейроны как бы омываются такими химическими веществами, как допамин, серотонин и окситоцин, которые вырабатывает головной мозг, – наподобие гормонов. Эти вещества проводят или гасят импульс возбуждения в синаптической щели, и подобный эффект может проявляться как в отдельных частях мозга, так и захватывать его целиком. Их можно рассматривать как информационную систему химического характера, которая работает в нашем организме параллельно с электрической информационной системой нервных связей. Обе они взаимодействуют дружественным и комплексным образом, и природу такого взаимодействия ученые, работающие в области нейронауки, только начинают понимать. Мне кажется, это очень похоже на то, как если бы 100 миллиардов (если вы помните, именно столько нейронов в нашем мозге) воздушных кондиционеров по всей планете взаимно регулировали бы друг друга, основываясь на локальных температурных показаниях.

В последние годы в допамине стали видеть едва ли не главную причину любого желания. Для эксперимента отбирались крысы, гены которых были изменены таким образом, чтобы их мозг не вырабатывал допамин. Как выяснилось, таких зверьков совершенно не беспокоило отсутствие пищи, хотя они охотно ели, когда их кормили с руки [99] . (Хотите верьте, хотите нет, но об удовольствии от еды ученые судили по мордочкам накормленных зверьков. Как выяснилось, крысята и человеческие детеныши выражают удовольствие или отвращение очень похожими выражениями мордочек или лиц). Иные объяснения (вроде слишком низкого уровня интеллекта) были отвергнуты: никто из ученых не думал, что обходиться без еды подопытным крысам мешает их глупость. Эксперименты показывали, что у них не было желания искать еду. Похоже, именно допамин, а не что-то другое, заставлял крыс хотеть получить пищу.

В повседневной жизни некоторые желания настолько естественны, что их просто незачем объяснять. Никто же не удивляется тому, что мы хотим есть. Однако тут есть, чему удивляться. Машины (автомобили, например) не мучает «жажда», когда в бензобаке остается мало горючего. Компьютер не испытывает «удушья», когда из-за недостатка места на жестком диске падает производительность. Так почему же нашему мозгу, со всеми его природными механизмами, нужны ощущения и желания? Нейроученые все еще ломают копья, споря о том, как лучше объяснить, почему он в качестве первостепенных выделяет те или иные задачи. Впрочем, при любой приоритетности ничто не мешает рассматривать наши желания, начиная с нейрохимического уровня. Если вы чувствуете, что голодны, это еще не значит, что вам нужна именно еда – возможно, вы просто хотите уменьшить неприятное ощущение, возникшее из-за изменения уровня допамина в мозге. По своему немалому прежнему опыту, вы знаете, что стоит съесть некоторое количество крахмалистых веществ, сахаров, минеральных веществ и жиров – и задача будет решена. А когда эти вещества будут переварены и усвоены, молекулы, из которых они когда-то состояли, вызовут ощущение удовольствия, которое возникнет благодаря очередному изменению уровня допамина. Вот это и есть то, чего вы действительно хотите. Потому и заказываете пиццу.

Должен предупредить: я несколько упрощаю роль допамина в деятельности мозга. Это вещество – нечто более серьезное, чем триггер, пусковой механизм для наших желаний. У него есть и множество других функций. Если недостаток допамина испытывают базальные ганглии, начинают дрожать руки и голова (тремор) и появляется ощущение скованности в движениях – болезнь Паркинсона. Поэтому мы знаем: допамин очень важен для нашего тела. Он также содействует тому, чтобы гиппокамп – своего рода главный центр мозга по управлению памятью – переводил часть данных, хранящихся в краткосрочной памяти, в долгосрочную.