Всемирный следопыт, 1928 № 11
Шрифт:
Мы не имели представления о том, сколько времени потребуется «Красину» на спасение групп Мальмгрена и Вильери. Наше продовольствие с трудом можно было растянуть на несколько дней; Чухновский телеграфировал вам, что у нас хватит припасов на две недели, только для того, чтобы понудить вас, не заходя за нами, итти прямо к замеченной группе… Необходимо было пополнить наши запасы охотой.
Я забыл вам сказать, что как только мы сели и выяснилась полная невозможность взлететь, Джонни Страубе вытащил из кармана десять червонцев и, прыгая на одной ноге, весело заявил: «Ну, ребята, деньги есть — по двадцати целковых на брата — по целых сорок крон! Если у медведей цены такие же, как у норвежцев, то мы будем сыты и, быть может, даже сумеем приодеться». Однако лавок на Кап-Вреде медведи не построили, и нам пришлось отправиться в глубь полуострова в поисках пищи. Недалеко
Распластавшись на животе, мы ползли по глубокому снегу к «единорогу», который спокойно шел по ущелью. При ближайшем рассмотрении «единорог» оказался полярным оленем. Страубе выстрелил. Олень остановился, повернул голову в нашу сторону. После второго выстрела он побежал. Еще шесть патронов выпустил Страубе ему вслед, Наконец девятым патроном он свалил оленя. Мы вскочили на ноги и, утопая по пояс в снегу, бросились к лежащему зверю. Однако он поднялся и, припадая на колени, стал карабкаться на утесы. Я выхватил у Страубе винтовку и последним патроном второй обоймы добил оленя.
Невозможно было вдвоем дотащить тушу оленя до самолета. Решили, что Страубе пойдет за людьми, а я останусь охранять тушу от посягательств птиц и медведей. Для этой цели в моем распоряжении имелся один патрон, и думаю, что если бы действительно явился медведь, то мне пришлось бы входить с ним в сделку с уплатой за оленя червонцами Страубе или позорно удирать. К счастью, вместо медведя я увидал второго оленя. После недолгого колебания я выпустил в него мой единственный патрон. Вы знаете, что я далеко не блестящий стрелок. Однако на этот раз я оказался почти Теллем: олень упал, судорожно дергая ногами. Мне пришлось проделать неприятную операцию добивания зверя финским ножом. Это не прошло мне даром. Миниатюрное копыто оленя раскровянило мне левую ногу. Наградой послужили мне вот эти рога.
Я до сих пор с содроганием вспоминаю гнусную операцию свежевания оленьих туш. Зато мы надолго были обеспечены свежим мясом. Если, бы мы не забыли взять с собой соль, мы питались бы совсем не плохо. Мы пробовали варить суп из пресной воды, но оленье мясо без соли отвратительно. Джонни предложил употреблять для супа морскую воду и принялся усердно черпать консервной банкой воду из полыньи. Когда мне пришло в голову попробовать, не слишком ли горчит морская соль, то я остолбенел… Вода была абсолютно пресной и в ней не было и сотой доли тех привкусов, которыми изобилует наша красинская «пресная» вода! То же самое повторилось, когда мы достали воду на уровне нижней кромки ледяного покрова. Так продолжалось до глубины двух метров. Наконец с большим трудом нам удалось достать соленую воду. Не скажу, чтобы этот суп был вкусен. Морская соль по вкусу напоминала английскую соль из аптеки нашего добрейшего Анатоликуса…
В общем было бы не так плохо, если бы можно было спать. У нас не было спальных мешков. Спать на снегу — мокро и холодно. Мы пробовали спать в самолете, но это также оказалось невозможно, так как металлические стенки казалось излучали мертвящий холод. Кроме того, кабины самолета так малы, что приходилось Складываться перочинным ножом. Вы представляете меня и Алексеева [10] ), спящими вдвоем в кабине длиною в полтора метра?.. За пять суток мы, вероятно, проспали не больше пяти часов.
10
А. Д. Алексеев, летчик-наблюдатель, — человек огромного роста.
На третьи сутки над нами со стороны Кингсбея прошли три самолета, не заметив нас, На обратном пути один из самолетов заметил нас и сделал над нами два круга. Это был швед. Через пять суток мы увидели трех человек, приближавшихся к нам со стороны моря. Это были Нойс, Матеода и Альбертини, притащившие нам большие нарты с запасом теплых вещей и продовольствия. Все это посылала нам «Браганца», которая не смогла к нам подойти.
Нам было даже немножко досадно, когда часа через два после прибытия Нойса подошли Юдихин и Кабанов. Так и не удалось нам попробовать заморских лакомств!.. Ну, а теперь спать, спать и спать!.. Будьте добры, посмотрите, чтобы не сломали, поднимая на борт, штатив моего аппарата. Теперь это не просто штатив — это радиомачта, на которой была натянута антенна нашей аварийной станции на Кап-Вреде…
Блувштейн отправился в каюту врача, где и заснул, не раздеваясь, прямо на полу. Его койка была занята спасенным итальянцем.
За столом кают-компании между красивым худощавым Альбертини и смуглым, как мулат, чернобородым Метеода сидел человек, напоминавший героя клондайкских рассказов Джэка Лондона. Ростом выше среднего, коренастый; иссиня-багровое лицо оттенено пятнами нависших рыжих бровей; плоские белесые вихры волос. Из-под воротника брезентового пиджака выглядывала толстая вязаная фуфайка, а из рукавов торчали крепкие узловатые, поросшие рыжими волосами, пальцы. Это был норвежец Хельмар Нойс, проводник группы лыжников с «Браганцы», шпицбергенский охотник.
Сын рыбака, Хельмар провел свое детство в Анденесе, крошечном поселке на крайнем севере Норвегии. Поселок этот прилепился на голом неприютном мысе у подножия маяка Анденес. Когда Хельмар научился ходить, ему была предоставлена полная свобода. Целыми днями бродил он по прибрежным камням… Лишь в очень бурные дни маленького Хельмара привязывали длинной веревкой к забору, чтобы мальчика не смыло приливной водой. Десяти лет Хельмар уходил уже со своими сверстниками в море на несколько миль. Лицо его рано стало краснеть под действием соленого ветра. Скоро пришла пора ходить и на настоящую ловлю на моторном боте отца, а зимою бегать на лыжах за 12 километров в окружную школу.
Мореходная школа в Тромсе была преодолена молодым Нойсом без особого энтузиазма. Подначальное плавание на промысловых судах было Нойсу не по душе. Его смущали в портах рассказы о том, как вольно и широко живут «настоящие» люди: каждый из них сам себе хозяин, господин своего времени и желаний. Такими людьми были, по словам рассказчиков, охотники и контрабандисты. И когда у молодого Хельмара Нойса, по причинам, известным лишь ему и полиции, появилось в биографии пятно, из-за которого полиция захотела лишить его права свободного передвижения, он, недолго думая, в компании двух таких же крепких, пропитанных ветром и жаждой свободы, молодцов отправился на Шпицберген. Нойс сделался охотником. Два ружья, сани и восемь собак составляли его движимость, а недвижимость он создавал себе сам сооружая избушки-зимовья через каждые 40–50 километров. Спустя год Нойс имел одиннадцать таких зимовий. В них складывались запасы продовольствия, патроны, теплые вещи.
Лишь здесь, на толстом снежном покрове, на скользкой поверхности ледяных рек-глетчеров, Нойс по-настоящему оценил ту лыжную тренировку, которую получил мальчуганом, бегая ежедневно за 12 километров в школу. Теперь ему приходилось преодолевать огромные расстояния: налегке он проходил до 80 километров в день. Колоссальная трата энергии, какой требует такая жизнь, восполняется хорошим питанием, так как на своих базах охотники содержат самые питательные продукты. В погребенном под снегом зимовье после тяжелого трудового дня они подкрепляются вяленым мясом, рыбой, овощами; нередко они лакомятся ананасами и персиками, конечно, в консервах. Эту роскошь они могут себе позволить, так как Шпицберген представляет собой неисчерпаемый источник богатств. Основное— это песцы, медведи и олени. У Нойса выдавались годы, когда он отправлял своим контрагентам на материк до 110 песцов, 170 оленей и 8 медведей. Это вполне обеспечивает его и семью, продолжающую жить в Тромсе.