Всемирный следопыт, 1929 № 03
Шрифт:
Делать нечего, приходится рассчитывать только на себя, и мы покидаем тунгусское становище. Однако не прошли мы по оленьей тропе и километра, как впереди показались ветвистые рога, а рядом с ними — человек с ружьем за плечами. Это и есть тунгус Павел…
Тунгус, повидимому, ничуть не удивлен нашим появлением, — он не задает вопросов — зачем и почему мы едем в тайгу. Его больше интересует практическая сторона нашего предложения, — сопровождать нас в Страну Мертвого Леса. Пришла самая пора добывать белку, — как ему бросать промысел? Не будет у него белки — не будет и хлеба, сахара, масла…
Мы предлагаем ему подумать, сколько он добыл бы белки за дни, которые потеряет с нами. Стоимость
— Джян пуд мука.
Джян — это десять. Белку Госторг принимает в этом году за 1 рубль 45 копеек, и если принять во внимание, что тунгус добудет в день самое меньшее пять белок, то он запрашивает не много. На фактории мука стоит три рубля 16 килограммов.
Сделка заключена. Тунгус получает записку, по которой он получит на фактории муку, и отправляется на свое становище, чтобы собраться в путь и сделать в хозяйстве необходимые распоряжения. Когда через несколько часов он догоняет нас, с ним уже не олень, — там, куда мы идем, нечем кормить оленя, — а «мурен» (конь), и в руках у него «пальма».
Пальма — это национальное орудие тунгуса, с которым он никогда не расстается в своих странствованиях по тайге. Представляя из себя большой стальной нож, насаженный на длинную, метра в два палку, пальма является незаменимым оружием в борьбе с лесной чащей. Ею прокладывают лесные люди себе путь через таежные дебри. Пальма хороша и против амикана (медведя): тунгус, если он не принадлежит к числу трусов, одним ударом раскраивает зверю череп, как только тот покажется из берлоги.
Тайга с каждым километром становится все более болотистой. Болота или, как их здесь называют, «курьи», поросшие богульником и ерником, занимают в северной тайге огромные пространства. Окинешь с высоты сосновой гривы взглядом такую курью, кажется, пройти по ней совсем легко, — она убегает вдаль ровной безобидной полосой. Но горе тому, кто, доверившись этой кажущейся безобидности, сунется в курью. Там сплошная топь. По утрам космы тумана населяют курью фантастическими призраками.
Но тунгус чувствует себя в тайге так же уверенно, как москвич на Тверской улице. Нужды нет, что он тут не бывал, но по каким-то ему одному известным признакам он знает, где лучше переправиться через речку, как пройти через курью. Я скоро убеждаюсь, что без Павла мы тут застряли бы надолго.
Мы прошли тайгой с вьюками больше трехсот километров, но только здесь начинаем чувствовать тайгу по-настоящему. Тунгус ведет нас по таким дебрям, что без его пальмы пробиться через них было бы невозможно, а его ловкость во владении этим оружием изумительна. Одним ударом он перерубает ствол толщиной в пятнадцать сантиметров. И все же, несмотря на пальму, лошади часто застревают между деревьями, и от вьюков летят клочья. У одного из нас всегда наготове иголка и шпагат, чтобы зашивать мешки. Иначе растеряем весь свой багаж.
Тунгус ведах нас по таким дебрям, что без его «пальмы» пробиться через них было бы невозможно.
В довершение всего погода с каждым днем ухудшается. Впрочем, на это нельзя жаловаться: за восемнадцать дней пути небеса были к нам милостивы. Сегодня дождь идет вперемежку со снегом, и мы вдвойне
мокры — от дождя и собственного пота. Ведя непрестанную борьбу с тайгой, согреешься даже в сорокаградусный мороз…XII. Мы шаманим.
Длинные языки пламени жадно лижут сухие сучья; искры роем блестящих мотыльков улетают в темноту. Где-то в ночи одиноко и жутко кричит филин. У костра в позе китайского Будды, скрестив ноги и положив на них руки, сидит человек с непокрытой головой. Волосы взъерошены, глаза полузакрыты, что еще более делает его похожим на идола. На его лице не движется ни один мускул. Но вот он медленно поворачивает голову вправо, и рот раскрывается в широком зевке. Через некоторое время голова его поворачивается влево. И вдруг резкие гортанные звуки нарушают тишину.
«Шаман» поет, наклоняясь всем корпусом и качая головой в такт своей песни. Слов не разобрать, но в них преобладают звуки «ааа, эээ, ооо». Первый куплет окончен, но его подхватывают присутствующие. А когда снова водворяется тишина, «шаман» начинает новый куплет…
Тунгус, удивленно переводя глаза с одного на другого, смотрит на это «шаманство». Роль шамана исполняет Суслов, неоднократно наблюдавший тунгусское шаманство. Эту инсценировку мы затеваем с целью заставить Павла проявить свое искусство в шаманстве.
— Ой, чорт с тобой! — восклицает он. — Люче шаманит, как аваньки…
Мы смеемся и просим, чтобы теперь пошаманил он, но Павел упирается. Нет бубна, костюма, помощников, Для малого шаманства костюм и бубен не обязательны, а роль помощников, то-есть тех, которые повторяют куплеты шаманской песни, можем исполнить и мы. Павел — «маленький» шаман, в его распоряжении только три «духа»[25]), и обычно такие шаманы, чтобы приобрести популярность, охотно шаманят. Ссылка на отсутствие шаманского костюма и бубна — лишь отговорка, и «чтобы добиться своего, прибегаем к средству, которое обычно оказывает на тунгусов неотразимое действие.
— Вот этот люче, — говорит Суслов, указывая на меня, — большой русский шаман — самый гапка. Смотри, как он будет шаманить…
Я сажусь против тунгуса. Передо мной ставят небольшой фанерный ящик, в котором хранится наша дорожная аптечка. Суслов берет деревянную чашку, наполняет ее наполовину водой и протягивает тунгусу, говоря:
— Попробуй, что в этой чашке.
Тунгус пробует.
— Ну, что, вода?
— Самый вода есть.
— Теперь смотри.
Суслов ставит передо мной чашку, и мы затягиваем хором песню. Тунгус смотрит на меня, не спуская глаз, но все же мне удается незаметно достать из ящика флакончик с надписью «Spiritils vini» и отлить из него небольшую дозу в чашку с водой. Когда песня кончается, протягиваю чашку тунгусу:
— Попробуй и скажи, что тут теперь.
Тунгус недоверчиво берет чашку и нехотя подносит к губам. Внезапно его лицо расплывается в довольной улыбке:
— Ах, чорт с тобой, самый арака есть!
И без лишних церемоний опрокидывает чашку в рот..
— Самый большой мастер… Гапка! — говорит он, с почтением глядя на меня.
Он отлично понял мой фокус, и видит флакончик, вынутый из ящика, но удивлен моей ловкостью и делает вид, что принял мое шаманство за чистую монету.
Язык у Павла развязался, но все-таки сегодня шаманить тунгус не хочет. В тайге кричит филин, а «дух» этой птицы не находится в его распоряжении, — может помешать. Как следует он пошаманит на обратном пути, а сейчас только посмотрит в воду. Русский шаман, глядя в воду, заставил ее превратиться в «араку», а тунгусский шаман увидит в воде то, что хочет люче.