Всемирный следопыт 1929 № 07

Судзуки из-под ладони посмотрел на лодку:

— Это Микимото-сан и его гость, американец. А вон и твоя невеста, Накамура-сан. Видишь, она надевает очки. Сейчас бросится в море.

Девушка прыгнула через борт и исчезла под водой.

Судзуки пристально смотрел в воду. Вдруг он указал на что-то рукой товарищу.

— Нехорошо…

Накамура вздрогнул. Вглядевшись в воду, он отчетливо различил в зеленоватой глубине огромного осьминога.

— Проклятый, прямо плывет на джонки! — вскрикнул Судзуки.

В одно мгновение Накамура сбросил с себя кимоно. Он не слышал криков встревоженных ныряльщиц. Он видел только прозрачную зеленоватую воду и исчезавшее в ее глубине чудовище.

Накамура бросился за борт. Он был хороший пловец и сразу достиг значительной глубины. Вот он уже различает песчаное дно. Ровными рядами, как борозды на вспаханном поле, лежат черные раковины. Внизу держится таинственный полумрак, среди которого мелькают длинные темные тени. Впереди он заметил черный силуэт огромного осьминога. Три женщины боролись с чудовищем. Уцепившись за его хоботообразные щупальцы, они кололи и резали их ножами. Вот одна из ныряльщиц ракетой взвилась вверх, оставляя за собой белый след из мелких пузырей. Напрягая силы, Накамура приближался к осьминогу. Одно из щупальцев чудовища отвалилось и, извиваясь как огромный червяк, стало опускаться на дно. За ним упало второе и третье.

Накамура ясно видит выпяченные словно телескопы огромные глаза осьминога. Вот и вторая ныряльщица метнулась кверху, оставив подругу один на один с чудовищем. Бедняга выбилась из сил. Щупальцы спрута обвились вокруг ее беспомощного тела. Она висит вниз головой в их мощных объятиях. Очки и полумаска скрывают ее лицо. Кто она?.. Да не все ли равно!

Накамура задыхается. Он давно не оставался так долго под водой. Вокруг осьминога кишат пузыри и расплывается темное облако. Накамура близок к потере сознания. Его глаза заволакивают зеленый туман. Он собирает последние силы. Вытянув вперед руки и поджав к животу колени, он делает отчаянный прыжок в сторону осьминога. Он уже ничего не видит и чувствует только, что его руки крепко уцепились за тело девушки. Израненный осьминог разжал тиски…

Через несколько минут неподвижное тело О-Таки лежало на дне джонки. Возле нее, жадно захватывая ртом воздух, сидел Накамура. Ныряльщицы возились над спасенной подругой. Ее повернули на живот и отводили за спину руки. О-Таки захрипела. Из ее рта вместе с пеной хлынула вода. Раздался тяжелый продолжительный стон. Девушка жадно потянула воздух, приподнялась и закашлялась. Она кашляла долго и тяжело, придерживая одной рукой бок, другой — голову. Потом обвела кругом обезумевшими глазами, закрыла лицо руками и зарыдала.

Кто-то осторожно отнял ее руки от лица:

— О-Таки-сан!

— Накамура-сан. Вы!.. — вскрикнула девушка, широко открыв узкие глаза.

На позеленевших ее щеках вспыхнул румянец. Она припала головой к ногам своего спасителя.

Подошел Такеда.

— Хозяин требует вас к себе, Накамура-сан. Он все видел.

Зрачки рыбака гневно сверкнули:

— Пусть он убирается к чорту!

— Что?

— К чорту проклятого паука! Иди и ты с ним заодно туда же, продажная шкура!

Такеда стоял, глупо улыбаясь.

— Убирайся, тебе говорят!

Рыбак сильно толкнул в грудь озадаченного подрядчика. Тот потерял равновесие и упал в воду.

Ныряльщицы поспешили на помощь беспомощно барахтающемуся у борта джонки Такеда.

Джонка накренилась и начала тихо удаляться. На корме стоял Накамура…

Американец и Микимото наблюдали разыгравшуюся сцену, стоя на носу моторной лодки. Они видели, как к джонке ныряльщиц подошла рыбацкая джонка, как в нее усаживались О-Таки и ее спаситель.

Микимото не выдержал и крикнул:

— Куда же ты, О-Таки-сан? Наш гость хочет наградить тебя и твоего отважного спасителя. — Он помахал желтой бумажкой в двадцать иен.

Парус, медленно повернувшись по ветру, закрыл девушку. Джонка накренилась и начала тихо удаляться. На ее корме стоял Накамура. Сложив руки рупором, он крикнул:

— Оставь себе свои деньги, жемчужный паук! Нам их не надо. Прощай!

— Вы видели, как они отплатили мне за добро? — повернулся Микимото к американцу. — Я ей платил двойное жалованье. Инвалида-отца устроил на место. Жаль. Всего пять жемчужин принесла девчонка. Надо же было так не во-время подоспеть этому молодчику!

— Но ведь он ее спас, Микимото-сан!

— И без него ныряльщицы управились бы с осьминогом. Им не впервые.

Солнце красным шаром спускалось к горизонту. Сквозь поднимавшуюся над морем мглу виднелся освещенный алыми отблесками парус. Микимото смотрел вслед удаляющейся джонке и думал: «За удар, нанесенный Синдо, и за „жемчужного паука“ я упрячу молодца на полгода в тюрьму, а там пусть себе женится, когда будет нищим».

Он взглянул на часы:

— Едемте обедать, мистер Говард. Я думаю, вы порядочно проголодались.

Загадка озера Кара-нор. Рассказ В. Яна.

ОТ РЕДАКЦИИ

Урянхаем раньше называлась плодородная долина в верховьях Енисея, замкнутая с севера Саянскими горами, с юга — хребтом Таннуола, за которым начинается Монголия. Теперь Урянхай является независимой Народной Республикой Танна-Тува. Население республики — около 100000 человек, из них большая часть танна-тувинцы, иначе называемые «сойоты», или «урянхи» около 18000 русских переселенцев. Танна-тувинцы — тюркского происхождения, говорят на языке, близком киргизскому и татарскому. Они носят одежду, заимствованную у монголов, и китайские косы, при чем до Революции были в религиозном подчинении у невежественных буддистских монахов-лам, совершенно не заботившихся о просвещении народа. Коренные реформы при новом строе должны вызвать быстрый расцвет юной республики.

Нижеследующий рассказ написан автором со слов партизан, вернувшихся из Монголии после боя с белыми на Улясутайской дороге в 1921 году. Желательно, чтобы лица, бывавшие в том районе, помогли разгадать описанное в рассказе странное явление и выяснить, имеет ли оно под собой какую-нибудь реальную почву.

I. У партизанского костра.

Под деревьями на берегу Енисея горело несколько костров. Вспышки красного пламени озаряли обветренные лица, желтые полушубки, шапки с наушниками. Блестки играли на темных дулах ружей. Партизаны пили баданный чай, пересмеивались, чинили сбрую и одежду. В нескольких шагах от костров было уже темно. Там стремительно неслась бурная и мрачная река.

— Эй, гвозди! — хриплый голос покрыл шум разговоров. — Укладывайся на боковую. Парома, видно, не дождаться. Завтра чуть свет начнем плавить коней.

— Ладно, Турков, дай уздечку справлю. Коли она не выдюжит — коня потеряю.

Из-под лохматой папахи торчал непослушный белокурый завиток. Молодое лицо Кадошникова склонилось над сыромятными ремнями. Ловко работало шило, всучивалась дратва.

Рядом с ним на черном изогнутом корне корявого тополя сидела синяя монгольская шуба. На широкой груди, расшитой черным плисом, распласталась рыжая борода. В голубых глазах прыгали искры костра. Заскорузлая пятерня доставала из розового ситцевого мешка сухарные крошки, сыпала в деревянную миску, поливая мутным чаем из прокоптелого жестяного чайника. Огонь костра и тихая ночь располагали к мечтательности.