Всевидящее око

Что делать? Кричать? Темный шкаф поглотит все звуки. Броситься на моего противника? Стена нарядов практически лишала меня такой возможности. Одно неверное движение, и я окажусь еще уязвимее, чем сейчас. Но та же причина удерживала от броска и моего противника.

Итак, правила были установлены. Можно начинать игру.

Он отвел лезвие… удар… дзинь! В задней стенке недоставало доски, и сабля царапнула по штукатурке (совсем рядом с моим правым бедром). Вскоре последовал второй удар. На этот раз лезвие вонзилось в дерево.

Ты спросишь, читатель, что делал при этом я? Двигался, перемещаясь влево и вправо, приседая и распрямляясь. Я старался предугадать очередной выпад того, в чьих руках была сабля.

Пятый удар едва не угодил мне в живот. Седьмой пришелся рядом с шеей. Десятый попал в узкое пространство между туловищем и согнутой рукой.

Промахи сильно разъярили моего противника. Похоже, он забыл о смертельных ударах и теперь старался хоть как-нибудь меня покалечить. Дюйм за дюймом, его сабля опускалась все ниже, к моим ногам. Мне не оставалось иного, как подпрыгивать, будто плясуну на сельской ярмарке. Вряд ли тебе, читатель, встречался человек, пытавшийся пляской в темном шкафу спасти себе жизнь.

Я чувствовал, что надолго меня не хватит. Мне угрожала не только сабля. Были еще два противника: удушье и усталость. Не стратегия, не надежда на отмщение свалили меня на пол. Измождение. Я обессилел.

Я лежал и по свисту воздуха чувствовал, как острие сабли выкалывает на стенке мой силуэт. С меня будто снимали мерку… для гроба. Я больше не считал удары. Вот сабля опять вошла в дерево. Сейчас мой противник вырвет лезвие и снова ударит. Доска протестующе скрипнула, и вдруг стало тихо.

Я коснулся лезвия и почувствовал, что до моего левого глаза ему не хватило какого-то дюйма. Лезвие тряслось, но оставалось на месте. Мой противник не рассчитал силу удара. Сабля пробила стенку шкафа и застряла в штукатурке.

Судьба давала мне последний шанс. Я выполз из-под сабли, сорвал с вешалки платье, обмотал его вокруг лезвия и начал тянуть саблю на себя. Наше равенство с противником длилось секунду или две. Едва стена отпустила лезвие, противник вновь оказался в выигрыше. Он держал саблю за рукоятку и мог менять положение. У меня не было ничего, кроме собственных рук и платья, которое легко распороть.

Он делал все, чтобы вырвать лезвие из моих рук. Мои пальцы, кисти, предплечья неотвратимо слабели. Но я не выпускал саблю, ибо понимал: если только разожму пальцы – мне конец. И я держался. Пальцы горели от боли, неистово колотилось сердце, рот глотал воздух, которым уже невозможно было дышать. Я держался.

Да, читатель, я держался, пока мог. А когда не смог… лезвие вдруг обмякло. Оно покорно лежало в моих исцарапанных руках, будто дар с небес. Я ждал, что в любое мгновение оно оживет. Но нет, мой противник исчез. Я еще какое-то время просидел на полу и только тогда сумел разжать руки.

Рассказ Гэса Лэндора 26

Я нащупал в темноте шкафа свой сюртук и ночник. Подхватив их одной рукой, на локоть другой я навесил офицерскую форму и выбрался наружу. К счастью, ночник был цел. Чиркнув спичкой, я зажег его и осмотрел себя, ища следы борьбы. Странно: ни царапин, ни крови. Только пот, обильно капавший у меня со лба.

– Простите, мистер Лэндор, что заставил вас ждать.

Он стоял в проеме двери, скрытый от меня коридорным сумраком. По голосу это был Маркис-старший, а по облику… В темноте я мог легко спутать отца с сыном. Меня охватило замешательство: я не знал кому верить – глазам или ушам.

– И вы простите меня, доктор, – сказал я, дабы не затягивать паузу. – Вот, поддался любопытству, захотел получше рассмотреть эти часы. Стал снимать ночник со стены и… видите, распорол себе сюртук. Ничего не оставалось, как совершить второй самовольный поступок – позаимствовать форму вашего сына, которую я нашел в шкафу.

Наверное, вид у меня был весьма глупый.

– Но эта форма… – начал доктор.

Понимаю, – перебил его я, натянуто улыбаясь и размахивая смятым мундиром. – Как лицо штатское, я не имею право надевать военную форму. Только на время, чтобы не шокировать собравшихся своим рваным сюртуком. Не беспокойтесь, мне бы совесть не позволила разгуливать в этой форме по Вест-Пойнту.

Маркис-старший удивленно пялился на меня.

– Я не об этом, мистер Лэндор. Я хотел вам сказать, что это вовсе не форма Артемуса. Как вы знаете, он пока еще не офицер. Вы нашли в шкафу форму моего брата.

– Вашего брата? – с не меньшим удивлением переспросил я.

– Да. Его звали Джошуа. Бедняга умер буквально накануне сражения при Магуаге [147] . Инфлюэнца. Не повезло парню. Только эта форма и осталась у нас в память о нем.

Доктор нагнулся, провел ладонью по рукаву мундира, затем сосредоточенно почесал нос.

– Взгляните, мистер Лэндор. Мундир, конечно, выцвел, да и покрой немного устарел, а в остальном… Вполне мог бы сойти за новый.

– Вот и я так подумал. Мало ли, вдруг Артемус решил заранее обзавестись офицерским нарядом? Теперь вижу… Да, покрой и впрямь немного устарел. И нашивка, смотрю, оторвалась.

147

Одно из второстепенных сражений в американо-канадской войне 1812 г., произошедшее близ индейского селения Магуага (ныне г. Трентон в юго-восточной части штата Мичиган).

– Какая нашивка? – нахмурился доктор. – Ее никогда не было. Джошуа так и умер вторым лейтенантом.

Маркис-старший вдруг хмыкнул.

Вспомнили что-нибудь забавное из жизни брата? – осторожно спросил я.

– Нет. Я вспомнил, как Артемус любил облачаться в эту форму и разгуливать по дому.

– Да ну?

Жаль, мистер Лэндор, вы не видели. Презабавное было зрелище. Рукава свисали чуть ли не на пару футов, а брюки! Волочились за ним по полу. Он чуть не падал, но все равно ходил… Понимаю, я должен был бы объяснить ему, что офицерская форма – не карнавальный костюм. Но знаете, у меня язык не поворачивался. Мальчишка с большим почтением относился к дяде, которого никогда не видел. Артемус жадно слушал наши рассказы и мечтал быть похожим на Джошуа. Дядина служба – для него это были святые слова.

– И ваша служба тоже, – вставил я. – Разве Артемус не относился с уважением к вашей службе?

– Хм… да, конечно. Ему было любопытно, чем я занимаюсь, но не более того. Думаю, это и к лучшему.

– Не скромничайте, доктор. Ваш сын столько лет видел, как вы лечите больных. Неужели он не перенял хотя бы малую толику ваших способностей? Ведь дети великолепно учатся, подражая взрослым.

Доктор скривил свои изуродованные губы.

– Вы правы, мистер Лэндор. Действительно, кое-чему он у меня научился. В десять лет Артемус мог назвать по-латыни все кости и все органы тела. Уже тогда он умел пользоваться стетоскопом. Раза два помогал мне вправлять пациентам сломанную кость. Но вряд ли он серьезно ко всему этому относился. Так, игра «в доктора».

– Что вы здесь делаете?

Вопрос исходил от миссис Маркис. Она встала на пороге, держа в руках подмаргивающую свечку. Свет играл на ее птичьем лице, превращая глаза в две маленькие пропасти.

– Моя дорогая! – воскликнул доктор. – Неужели ты так быстро поправилась?

Да, Дэниел. Похоже, я ошиблась. Подумала, что меня опять одолел приступ этой жуткой мигрени. А оказалось – я всего лишь устала, и короткий отдых вернул мне силы. Я совсем неплохо себя чувствую… Я смотрю, Дэниел, ты решил совсем замучить мистера Лэндора своими высокоучеными статьями. А вы, мистер Лэндор, повесьте на место эту уродливую форму. Она вам совершенно не годится. И еще, джентльмены, проводите меня вниз. Наверное, все и так уже терзаются в догадках, куда мы исчезли. Дэниел, надо будет потушить огонь в камине. Гляди, у мистера Лэндора до сих пор весь лоб в поту от жары!