Всевидящее око

– И что же нам делать? Заточить вашу Лею в монастырь?

– Только не это! – завопил По, размахивая руками. – Честное слово, Лэндор, я не знаю. Я лишь записывал приходящее ко мне. Я не в состоянии постичь глубинного смысла этих стихов.

– Не открещивайтесь! – рявкнул я на него. – Какая скромность! Вы «лишь записывали». Автором стихов являетесь вы, а не ваша мать, да упокоит Господь ее душу.

Никто свыше ничего вам не диктовал. Все это написали вы.

Он скрестил руки на груди, затем плюхнулся в кресло-качалку.

– Вам ведь не чуждо логическое рассуждение? Так давайте порассуждаем. Вы непрестанно думаете о Лее. Вы опасаетесь, как бы с ней чего не случилось. Тоже вполне понятно: вы не успели привыкнуть к своему счастью и боитесь его потерять. Естественно, все эти страхи и опасения выливаются в ваш излюбленный способ выражения – в стихи. К чему искать какие-то таинственные и неизъяснимые причины?

– Тогда скажите, почему мне так долго не давался конец этого стихотворения? Сколько я ни брался – рука отказывалась писать.

Я пожал плечами.

– И на то имеется достаточно простое объяснение. Стихи требуют определенного душевного настроя. Как говорят, посещения музы. А музы – существа капризные. Уж в этом-то, думаю, вас убеждать не надо.

– Лэндор, – простонал По, – вы столь проницательны. Мы с вами так много говорили. Я надеялся, вы поняли, что я не верю ни в каких муз.

– Во что же вы верите?

– В то, что не являюсь автором этого стихотворения.

Читатель, он завел меня в самый настоящий тупик.

По замер в качалке, словно каменная статуя. Я расхаживал по комнате, думая… нет, не о нем и не о стихах. Я наблюдал за игрой света и теней у себя на лице и думал, почему свет ничуть не теплее. Тем временем мой мозг искал решение и нашел.

– Если вы относитесь к этим стихам как к посланию свыше, давайте сделаем маленький опыт. Вы помните начальные строки?

– Разумеется, – встрепенулся По. – Они врезались мне в память.

– Пожалуйста, напишите их в верхней части листа. Места должно хватить.

По не возражал. Он присел к столу и, взяв перо, без единой помарки написал все недостающие строки. Затем он вернулся в качалку.

Я долго глядел на бумагу. Потом – еще дольше – на автора.

– Ну и как? – спросил меня По.

Глаза его заметно округлились.

– Так, как я ожидал, – ответил я. – Все произведение является аллегорией вашего ума. Дурной сон, облаченный в поэтическую форму.

Я выпустил лист из рук. Он падал очень медленно. Опустившись на кровать, лист несколько раз вздрогнул и замер.

– Если встать на позицию читателя, – сказал я, – в этом стихотворении не мешало бы сгладить кое-какие шероховатости. Так сказать, провести редакторскую правку. Конечно, при условии, что ваша мать не будет возражать.

– Редакторскую правку? – переспросил По, готовый засмеяться.

– Да. Взять хотя бы эту строчку: «Безысходность мне сердце терзала». Красивая фраза, но до чего ж затертая.

– Я бы этого не сказал.

– А я говорю… Или вот еще: «Исторгая безумные звуки, она руки простерла с мольбой». Получается, ваша героиня разумна и безумна одновременно. Как-то это неправдоподобно.

– Помилуйте, Лэндор. Вы от меня еще доказательств потребуйте, как на занятиях по геометрии!

Доказательств требовать не стану, а вот ваше обоснование хочу услышать. Объясните, почему вы избрали для героини такое имя – Леонора. Что оно вообще значит?

– Ну… оно мелодично. Легко рифмуется.

– Я не об этом. Оно из тех имен, что встречаются лишь в стихах. Хотите знать, почему люди вроде меня читают стихи? Не из-за словесных красот. Из-за таких вот странных имен, как Леонора.

Скривив челюсть, По вскочил с кресла, схватил лист, торопливо сложил и запихнул к себе в карман. От его рук шел пар, будто он только что вытащил их из чана с бельем.

– Вы не перестаете меня удивлять, Лэндор. Вот уж не думал, что вы разбираетесь в таких тонкостях языка.

– Друг мой, обойдемся без лести.

– Я думал, что у вас просто не было времени на подобные пустяки. Боюсь, так вы в любом моем стихотворении отыщете кучу ошибок.

– Я лишь указал вам на кое-какие нелепости.

– Благодарю, Лэндор, этих… нелепостей было вполне достаточно, – буркнул По. – Больше я не стану докучать вам поэзией. Отныне я постараюсь вообще не говорить при вас о стихах.

Я думал, что после столь решительного заявления он уйдет. Но он не уходил. Он провел в номере еще около часа, однако его присутствия почти не ощущалось. И почему я тогда не рассказал По о моем приключении в шкафу Артемуса? Наверное, счел излишним. Его уши все равно ничего не слышали, кроме имени возлюбленной. Но что заставляло По и дальше сидеть у меня? Может, в, его душе что-то происходило и полумрак номера как нельзя лучше отвечал его состоянию? Что теперь гадать?

Очень скоро мы оба впали в глубокое молчание. Я с некоторым раздражением думал, что сегодня вполне мог остаться дома, где никто не нарушил бы моего уединения.

Вдруг По вскочил и без единого слова вышел из комнаты.

Нет, он не хлопнул дверью. Он оставил ее полуоткрытой. Мне было лень вставать, а потому к моменту его возвращения дверь по-прежнему была приоткрыта.

Да, через час с небольшим влюбленный кадет По неожиданно вернулся. Он весь дрожал, шмыгал носом. На голове вместо кивера белел мокрый снег. По вошел почти на цыпочках, словно боясь меня разбудить. Затем он озорно улыбнулся и величественно махнул рукой.

– Терпеть не могу извиняться, но придется. Второй раз за этот вечер. Прошу вас, Лэндор, извините меня.

Я ответил, что извинения ни к чему. Скорее это мне нужно извиниться перед ним. Никто не давал мне права столь бесцеремонно копаться в таком приятном стихотворении… Слово «приятный» показалось мне неправильным, и я заменил его другим, назвав творение По «в высшей степени поэтическим».

Он вежливо выслушал мои оправдания и сказал, что пришел не за этим. Я было подумал, что парень не прочь выпить несколько глотков монангахилы, однако и здесь я ошибся. Едва шевельнув пальцами, По перевернул пустой стаканчик, затем сел на пол и обхватил руками колени. Он разглядывал давно знакомый узор коврика – переплетение золотистых узоров и зеленых лилий.