Всходил кровавый Марс: по следам войны

Мне не хочется вслушиваться. Иду, погруженный в свои заблудившиеся мысли. Вдруг смелый и решительный голос взводного Федосеева отчеканивает во всеуслышанье:

— Надо бы всем за ум взяться! Надо бы промежду наших ребят белого петуха пустить!

— Не люблю я энтих бумажек, — медлительно разносится задумчиво-насмешливый протест Семеныча. — Проку мало. Болтают разную пустяковину: рыбу в реке продают. Тут подмогу дать надобно, а не карася в речке.

— Боишься? — раздражённо бросает Федосеев.

— Чего бояться? Хуже смерти не будет. А от бунта все равно не уйдём.

— Коли по-другому не сменится — пойду бунтовать! — твёрдо заявляет Лагоденко.

Я глубоко и жадно вдыхаю пахучий воздух.

Ярким пурпуром сияет умирающий день.

Приближаемся к Молодечно. Парк устало тянется по шоссе. Навстречу медленно плетётся странная фура, погоняемая мужичком-белорусом с белокурой бородкой. За фурой с плачем бредут какие-то жалкие еврейки.

— Окуда?

— Из Молодечно.

— Что везёте?

Мужичок смотрит на меня пустыми глазами и криво усмехается. Еврейки молча и пугливо проходят мимо.

Наклонившись с седла, я одёрнул концом нагайки грязное рядно на телеге и отпрянул назад.

Под рядном лежали два трупа. Метнулись в глаза торчащие кверху бороды. Восковидное лицо старика с оскаленным ртом, багровое пятно под вытекшим глазом, вывороченные, перебитые пальцы и клочья окровавленного платья...

— Чего ты молчишь? — резко срывается у меня.

Мужик равнодушно смотрит в сторону и нехотя отвечает:

— Казаки... В Молодечно... погором делают... Жидов режут...