Вспоминалки
Шрифт:
В конце учебного года классная руководительница выдала мне написанную на нескольких тетрадных листах характеристику. В райкоме ВЛКСМ мне сказали, что на её обсуждении меня должен представлять член комсомольского бюро школы. Помочь мне вызвался мой друг. Мы пришли, сели рядом за стол, где уже собрались члены бюро. Секретарь райкома протянул моему другу характеристику, перепечатанную на машинке, и сказал, чтобы он зачитал её. Хотя она была положительной, одна фраза, вкравшаяся в неё, могла привести к совершенно непредсказуемым последствиям. В нужный момент я под столом слегка надавил ногой на ботинок друга, и он эту фразу пропустил.
Когда я сдавал документы в приемной комиссии института, случилось происшествие, которое могло изменить мою судьбу. Очень
– Здесь написано про зрение, что у вас левый глаз минус 3,5 диоптрии, правый – минус 5. А у нас ограничение после минус 3,5. Поэтому я не могу принять Ваши документы. Здоровье – главнее (через семь лет с таким зрением, плоскостопием и сколиозом меня без проблем взяли в армию, сказав, правда, устами военкома: «Бывают же такие больные люди!»).
Расстроенный, я отправился в школу и, случайно зайдя в кабинет химии, рассказал о своей неудаче учительнице. Она взяла в руки мою справку и сказала:
– Сейчас мы что-нибудь придумаем.
Взяв какую-то склянку, она капнула на верхушку пятерки, растворила её, а потом исправила ручкой на тройку. Забегая вперед, скажу, что нашёл дома в книге «Глазные болезни» проверочную таблицу для зрения, выучил наизусть восьмую и девятую строки (я помню их до сегодняшнего дня – КНШМЫБИ, БКШМИЫН) и успешно прошел дополнительную медкомиссию в поликлинике МГУ.
Во время второй попытки сдачи документов я постарался сесть за столик подальше от той очень строгой женщины. Их начала изучать симпатичная девушка. За её спиной стояли три других, которые, как потом выяснилось, были студентками.
– А что это тут у Вас написано…, – сказала первая из них и зачитала упомянутую выше нелицеприятную фразу из моей характеристики.
Я что-то невпопад ответил, но она не стала углубляться в эту тему.
– А кем Вас записать, историком или филологом?
Я за десять секунд решил, что я больше люблю, историю или литературу, и сказал:
– Филологом.
– А какой язык Вам написать? – спросила она.
– Не знаю (к этому вопросу я тоже был не готов).
– Возьмите арабский. Мы его изучаем, и нам нравится, – сказала одна из девушек, стоявших у неё за спиной.
– Хорошо, – ответил я.
Так в течение нескольких минут решилась моя судьба.
Перед вступительными экзаменами мы проходили собеседование, на котором часть абитуриентов была отсеяна. Мы стояли в коридоре и обсуждали возможные вопросы – вспоминали столицы многочисленных арабских государств, говорили и о недавнем (25 марта 1975 г.) убийстве короля Саудовской Аравии Фейсала собственным племянником. На собеседовании я рассказал о своих многочисленных увлечениях, всё был хорошо, пока речь не зашла о Саудовской Аравии. Недаром школьники и студенты говорят в таких случаях, что «перед смертью не надышишься». В голове у меня была пустота, и я промямлил:
– Саудовская Аравия? Ну, нефть там.
– Если не знаете, лучше молчите, – сказал мне с укором мужчина, но собеседование я прошёл.
На сочинении список провалившихся увеличился ещё больше. Потом был устный экзамен по русскому языку и литературе.
– А кто придумал термин "социалистический реализм"? – спросил меня преподаватель.
– Не знаю.
– Сталин.
Об этом в учебнике "Советская литература" для 10-го класса не писали.
На экзамене по истории произошло одно примечательное событие. Как-то в 10-ом классе меня вызвали отвечать по теме «Кровавое воскресение. Революция 1905-1907 гг.». Потом к моему большому удивлению, это же задание попалось мне в билете на выпускном экзамене. Что же я должен был подумать, когда и на вступительном мне попалась всё та же Первая русская революция? Я сразу подсчитал, что, если на обоих экзаменах было по 30 вопросов, то вероятность этого события составляла всего 1/30 х 1/30 = 1/900. Редкое совпадение! Казалось, тогда попутный ветер дул в мои паруса.
О том, что экзамен по французскому языку перенесли на более ранний срок, я узнал случайно. Я всё это время находился на даче. Тётя пошла звонить двоюродной бабушке, телефон которой я оставил в приёмной комиссии. Ещё один сюрприз ждал меня на самом, якобы, устном экзамене по иностранному языку. Одним
из заданий был письменный перевод двадцати предложений с русского на французский. Последние два года в интернате мы перешли с программы спецшколы на обычную, и выполнить такое сложное при изучении любого языка задание было для меня тяжёлым испытанием. И хотя часть слов мне подсказал хорошо знавший язык абитуриент, который впоследствии учился со мной в арабской группе, но перешёл на журфак, ошибок я наделал много. Я сносно прочитал текст, затем меня вдруг попросили рассказать о своём дне рождения. Такой темы среди двадцати, заученных мною наизусть ещё в интернате, не было, поэтому пришлось с ходу придумывать, что сказать. Но всё закончилось благополучно – в институт я поступил и даже набрал лишних полбалла.Специфический институт
Факультет наш был специфическим уже по одному своему названию – Институт стран Азии и Африки при МГУ. Он так назывался, поскольку, в свою очередь, делился на два факультета – историко-филологический и социально-экономический (ист.-фил. и соц.-эк.) и во главе его был не декан, а ректор (позднее – директор). На ист.-фил. принимали 100 чел., на соц.-эк. – 40. Учитывая восточную специфику, женщин в институт брали немного и у них был свой, повышенный проходной балл. Ист.-фил. делился на историков и филологов. Выбрав филологию, я оказался в женском коллективе, потому что большинство мужчин пожелали стать историками, а женщин – филологами. Затем нас разделили на лингвистов и литературоведов, в зависимости от темы дипломной работы. Всех мужчин попросили специализироваться на языкознании: женщины предпочитали литературоведение.
Распределение по языкам оказалось принудительным, но поскольку женщин-филологов надо было как-то разбавить мужчинами, моё подсказанное девушками в приёмной комиссии пожелание насчет языка удовлетворили. Наиболее престижным был, конечно, японский. Самым трудным – китайский, на нём постепенно отсеялась половина студентов (это камень в огород нынешних школ, которые, следуя модному поветрию, начали вводить у себя китайский как второй иностранный). Между 4-ым и 5-ым курсами была заграничная стажировка (от неё я отказался, ввиду рождения первой дочери). Таким образом, полный курс обучения составлял шесть лет.
Обычной стипендией в то время было 40 рублей. В ИСАА при МГУ с 1-го курса платили 55, потом 60. Начиная с 4-го, я получал повышенную стипендию – 75 рублей. Затем нам добавили еще 10 за дополнительные олимпийские курсы, которые проходили в нашем здании, на проспекте Маркса, и в актовом зале МГИМО, возле станции м. «Парк культуры». Поскольку теперь моя стипендия превышала минимальную зарплату в 75 рублей, из неё начали вычитать подоходный налог (но не бездетный, поскольку у меня уже родилась старшая дочь). Диплом нам выдали раньше, в мае. В июне нас ознакомили со всеми вновь построенными спортивными объектами, а уже 19 июля начались Игры. Меня приставили в качестве переводчика к делегации Олимпийского комитета Ирака.
Что касается досужих разговоров о какой-то сверхсекретности работы выпускников ИСАА при МГУ, то они не имеют под собой никаких оснований. Все эти барьеры, которые надо было преодолеть ещё до сдачи приёмных экзаменов (см. описание их в предыдущей вспоминалке), имели целью лишь одно – предстояла работа за границей, поэтому проверялись здоровье и благонадежность будущих студентов.
Служба в сирийской армии
Помню, в 9-ом классе нас привезли на стрельбище, где-то в Подмосковье. Солдаты, школьники, обросшие парни из ПТУ и техникумов, столпились возле тира. Нам предстояло произвести девять выстрелов по мишени боевыми патронами. Все автоматы лежали готовыми к стрельбе и были заранее поставлены на одиночные выстрелы. По приказу «Огонь!» нажимаю на спусковой крючок. Внезапно автомат будто срывается с места, дуло приподнимается, и он начинает палить очередью. Военрук подбегает ко мне, но поздно: я израсходовал все патроны. Оказалось, что автоматы были слишком поношенными и старыми, а два из них совсем не стреляли. Более удачной оказалось для меня аналогичная поездка во время учёбы в институте, когда нам пришлось стрелять не только из автомата Калашникова, но и из пистолета Макарова.