Вспоминать, чтобы помнить

Сейчас кажется, что этим двум странам предназначено уничтожить друг друга, и, похоже, так и случится. А в процессе борьбы они разрушат и большую часть цивилизованного мира. Англия слаба, Франция беспомощна, Германия распростерта у ног победителей — только Япония будет радостно взирать на эту борьбу, выжидая и набирая силы. Из всех участников последней войны Япония лучше всех усвоила ее уроки. Запад будет еще лежать в руинах, а она уже встанет на ноги, вторгнется в Европу и приберет ее к рукам.

«Чепуха! Бред!» — завопят критики. Зарыв головы в песок, они будут насвистывать ту же песню из своих задниц. На этот раз объединятся все — демократы, республиканцы, фашисты, коммунисты. «Это невозможно!» — будут надсаживаться они. Ну что ж, это мое личное мнение. У меня нет никаких корыстных целей, я не принадлежу ни к одной партии и не придерживаюсь ни одного философского течения. Все, чего я добиваюсь, — это свободы, безопасности, мира и согласия, то есть всего того, о чем так много говорят и что обещают конфликтующие стороны. Но я не хочу, чтобы все это наступило после моей смерти. Я хочу этого прямо сейчас. Именно эта цель определяет все мои действия.

Я не прошу никого принести себя в жертву ради моих идей. Не требую верности, налогов, ревностного служения. Я только говорю: освободи себя, насколько можешь! Чем больше ты освободишь себя, тем больше сделаешь для меня, для каждого! Я хочу, чтобы ты получил все, чего жаждешь, и надеюсь, ты того же желаешь и соседу. Я призываю тебя трудиться и делить плоды труда с тем, кому повезло меньше. Если кто-то попросит тебя отдать ему голос на очередных выборах, спроси у него, прошу, что он сделает для тебя такого, чего ты не можешь сделать сам. Поинтересуйся, за кого он голосует. Если он скажет правду, тогда иди и голосуй за себя. Большинство из тех, кто сейчас читает эти слова, будет вести дела лучше выборных политиков. Зачем они вообще нужны? Зачем просить заниматься своими делами постороннего? Что такого уж важного ты делаешь? Этот человек, что просит отдать ему голос, разве он обеспечит твою семью кровом и пищей, оденет тебя, даст необходимое образование... да что говорить, он даже не позаботится, чтобы тебя достойно похоронили. Ты его интересуешь только потому, что можешь принести ему деньги. Ты зарабатываешь немного, но он и на это хочет наложить лапу. Утверждая, что трудится для твоего блага, он не дает тебе выбраться из нищеты. Ты же слишком ленив, чтобы протестовать, хотя и знаешь, что он ни о ком не думает, кроме себя. Тебе с детства внушали, что передавать свои полномочия другому правильно и справедливо. А ты никогда не подвергал это сомнению, потому что все, чему тебя учили в школе, преследовало одну цель — прославление твоей страны. Однако, хотя это твоя страна, ты не играешь в ней никакой роли, пока ей не потребуется твоя жизнь. Вся твоя жизнь проходит в ожидании, когда тебе позволят высказаться. Вечно торчишь на пороге и никогда не попадаешь внутрь.

Повсюду в так называемом цивилизованном мире происходит одно и то же. Маленький человек, тот, что делает всю черную работу, подлинный производитель, не играет в обществе никакой роли, о нем никто не думает — его только вечно просят принести жертву. Однако все зависит именно от этого всеми забытого человека. Ничего с места не сдвинется без его участия и поддержки. И эти-то люди, которых множество в нашем мире, не имеют никакого голоса при решении международных дел. Считается, что эти дела выше их понимания. Им предназначено только трудиться, а вот другим, политикам, — управлять. Но однажды несчастный маленький человек, этот пасынок, этот не имеющий никакого веса бедолага, на чьем груде держится мир, разгадает этот фарс. Несмотря на всю свою неосведомленность, он прекрасно понимает, насколько богата наша земля и как мало ему нужно для счастья. Понимает он и то, что нет никакой необходимости убивать себе подобных; понимает также и то, что его с незапамятных времен обманывают и грабят и что никто за него не будет вести его дела. Горечь этого знания душит его. Он продолжает ждать, надеясь, что со временем все изменится. Но постепенно приходит озарение: время ничего не меняет — все только ухудшается. И в один прекрасный день он решит действовать. «Подожди! — опять скажут ему. — Подожди еще немного!» Но он и секунды ждать не будет.

Когда придет этот день, берегитесь! Если всех малых мира сего доведут до такого отчаяния, что они не смогут больше ждать ни минуты, ни секунды, тогда берегись, мир! Как только он решит действовать самостоятельно, его больше не удастся держать в узде. Ничто из того, что вы предложите ему тогда, не сможет соперничать с радостным ощущением свободы, с освобождением от тяжелого бремени. Сегодня он пока еще ваш, пока еще пешка, которую можно двигать взад-вперед, но завтра все может измениться, и вы содрогнетесь от страха. Сегодня вы еще можете объясняться на языке пещерных людей, сегодня вы еще можете рассчитывать, что молодежь поддержит вас в очередном конфликте, сегодня вы еще можете убедить слепых и невежественных людей, что они должны быть довольны тем, что у них отсутствуют вещи, которые сами вы считаете жизненно необходимыми, сегодня вы еще можете разглагольствовать о своей собственности, своих колониях, своих империях. Но ваши дни сочтены. Вам место в музеях вместе с динозаврами, каменными топорами, иероглифами, мумиями. С приходом нового века вы исчезнете с лица земли.

На заре каждого нового века всегда появляется некая лучезарная фигура, воплощающая дух времени. Появившись в самый темный час, она, словно солнце, освещает все вокруг, разгоняя мрак и косность, в которой погряз мир. Я не сомневаюсь, что и сейчас в окутывающей нас черной завесе зреет новое бытие, и будущий герой ждет назначенного часа, чтобы объявить о своем пришествии. Надежда никогда не умирает, страсть невозможно до конца уничтожить. Тупик будет преодолен. Сейчас мы крепко спим в коконе — на создание этой паутины смерти потребовались целые столетия. А вот разорвать ее можно за считанные секунды. Сейчас мы находимся на ветке, свисающей над пропастью. Если она обломится, мироздание мгновенно погибнет. Что же заставляет нас приблизить час нашего рождения? Что дает нам в нужный момент знание и силу, помогающие взлететь, хотя до этого мы умели всего лишь постыдно ползать на брюхе? Если гусеница во сне преображается в бабочку, то уж человек-то сумеет за время долгой ночи, полной тяжкого труда, обрести нужные знание и силу и освободить себя.

Архитектор Барда

Городок Монтерей отдаленно, очень отдаленно напоминает живописную рыбачью деревушку, которых так много на юге Франции. В настоящее время от его былого очарования мало что осталось. Теперь он стал похож на все остальные города, отличий почти нет. Вот разве только краски, живые, яркие краски. Монтерей немыслим без ярких сочных красок, он требует их так же, как требует ярких красок смуглая женщина с грубыми, первобытными чертами лица. А единственный по-настоящему оригинальный дом на всем полуострове — это красный амбар по Готорн-стрит, 320, в Новом Монтерее. Здесь-то и живут Джин Варда и его жена Вирджиния, здесь они живут, работают — и играют.

Согласно одной из теорий Варды, с архитектурной точки зрения самые интересные строения в Америке — конюшни. Услышав это суждение, вы не можете не согласиться с ним — настолько оно точно. Часто у наших конюшен и амбаров такие благородные и чистые линии, какие мы видим в работах итальянских примитивистов. Что касается жилых помещений, то они, напротив, часто отражают бессознательный садизм наших беспомощных архитекторов, которые, отчаявшись воплотить в жизнь свои заветные мечты, получают противоестественное удовольствие, создавая пожизненные тюрьмы для своих ближних.

Когда Варда приобретает новый дом, он первым делом разрушает стены, чтобы внутри было больше света. Ведь он грек, и свет для него — то же, что и для физика, а именно — все.

Если бы ему позволили, не сомневаюсь, что он поступил бы так же с прославленными полотнами старых художников. «Мастера черного и белого» — так он их называет, и главные среди betes-noir* Рембрандт и да Винчи.

* Ненавистных людей (фр.).

Последние десять лет Варда практически не берет кисть в руки. Сейчас его излюбленные художественные средства — коллаж и мозаика. Сомневаюсь, что какой-нибудь другой художник до такой степени исследовал возможности коллажа, как Варда. Когда знакомишься с ним и с его теориями в области искусства и метафизики (а также их взаимодействия), то понимаешь, как основательно и убедительно эти идеи выражаются с помощью такой техники. Для него коллаж никогда не был тем, чем для Пикассо и других французских художников, — экспериментом или знаменем, с которым шли на решающее сражение. Для Варды он самодостаточен, как и прочие живописные средства. Используемые при этом материалы, будь то обрывки цветной бумаги, лоскутки или что-то другое, по словам самого Пикассо, столь же долговечны, как и краска. Поэтому нет никаких причин не относиться к коллажу — такому же продукту человеческого разума и рук — с тем же вниманием и почтением (если возможно), как и к живописи. Помимо всего прочего, в коллаже меньше возможностей смошенничать, чем в работе маслом. Есть и еще одно преимущество: пока материал окончательно не приклеен, композицию можно менять по собственному усмотрению. Всего лишь втыкай себе чертежные кнопки — и никаких лишних трудов и волнений.

Есть одна вещь, крайне ненавистная Варде, — бессмысленно пропадающие отходы. Это объясняет, почему он с таким наслаждением совершает набеги на мусорные кучи, создавая из награбленного там жилища, полные света и радости. Поселившись у него, я первым делом усвоил, что никогда не надо выбрасывать консервные банки и пустые бутылки, а также тряпки, бумагу, веревки, пуговицы, пробки и даже долларовые банкноты. И еще кухонные отбросы, потому что куда бы Варда ни шел, за ним повсюду, как за незабвенным персонажем Жионо — Боби, следуют птицы и звери. Как и в Боби, в Варде тоже есть что-то от saltimbangue*. Он все делает легко и непринужденно, все — не важно, что это: задача на сообразительность, геркулесов подвиг, демонстрирующий силу, или сложное балетное па. Я видел, как он ухаживал за больной женой и в то же время готовил еду для нескольких гостей, перед этим сбегав на берег моря за дровами, а потом — в скалы за мидиями; стряпая, он наставлял гостей и развлекал их; в промежутках между приемами пищи создавал композиции для будущих коллажей, складывал и убирал постели с балкона; когда гости поднимались, читал отрывки из любимых книг и так далее и тому подобное; и все это он делал радостно и легко.