Вспоминай меня ночью...
Шрифт:
– Всё правильно… – ухмыляясь, начинает она. – Неуравновешенный избалованный нарк, который сам не знает, чего хочет. А я почти поверила, что все было у тебя по-настоящему. Аплодирую стоя! – делает она несколько показательных хлопков ладонями, отправляя струйку дыма в мою сторону.
Сжимаю челюсти, но молчу…
– А ты знаешь, я больше не хочу тебя спасать, – по ее щекам текут слёзы. – Её хочу, а тебя нет!
Молчу…
– Я принесла тебе кое-что… – снова ухмыляется и кидает мне на столик пакет с коксом. – Давай милый… разнюхаемся… Это же проще, правда? Ты что – думаешь, я
Трясущиеся пальчики дергают пакет. Кокс рассыпается по лакированному дереву. Пальчик в рот, потом в порошок и быстрым отточенным движением втирает в десну.
Мои руки дрожат от желания повторить маневр.
– Давай, давай… – сладострастно облизывается она, подгоняя меня. – Это наш с тобой потолок!
Всё так…
Выдергивая из заднего кармана кредитку, зло и показательно выравниваю себе жирные рельсы в страну синтетического счастья.
– Хороший мальчик… – улыбается она широко, одними губами.
– Не отказывай себе в удовольствиях! Напрягаться, соответствовать – это не наше… У нас нет будущего. – Вдох… удар холодом…ускорение… Sshhh… кайф…- Пусть Ольваре напрягается… Он достойней.
Медленно падаю лбом на стол, пытаясь проморгаться от маяков в глазах – кокс или..?
Блять…
– Мучить меня пришла?
– Ну не одному ж тебе развлекаться! – срывается она. – Давай! Жри свое «счастье»!
Высыпает рядом с моим лицом горсть разноцветных колёс.
– Всё не так, Кроха… – поднимаюсь я.
– Аха… давай, – ухмыляется она сквозь слезы. – Расскажи мне про своё очередное горе. Разорви снова нахуй мою душу!
Отворачивается…
Её плечи вздрагивают одновременно с рваным дыханием.
Обняв сзади, начинаю тихо укачивать…
– Уходи от Валери, Элли… – начинаю нашептывать я ей. – Ты замечательная… Тебя надо любить… Заботиться…
И она качается вместе со мной, затихнув и зависнув, смотрит вперед.
– Нет… мое место здесь, – качает она головой. – Не хочу, как ты… попробовать и не суметь. И жить с пониманием своей ничтожности. Я лучше буду верить, что «Сумерки» – это мой выбор, а если захочу, то все смогу. Но пробовать не стану никогда!
– Ты сможешь…
– Не надо, блять, мне рассказывать. Ты мне уже все показал. Мы все тут шлюхи, слабаки и наркоманы. Ты лучший из нас, но и ты ничтожество…
– Элли… – пытаюсь объяснить я ей. – Я просто не могу ТАК. Когда каждый день… это как ожидание смерти! Я больше не могу… Я выбираю самоубийство.
– Я… Я… Я… А ОНА?!? Вот она твоя любовь, Лекс, – ее руки отталкивают мои. – Это всё херня и отмазки! Ты просто съехал! Устал и съехал! Вот и вся твоя любовь… Может она вообще такая – любовь… Спасибо, что показал…
Пару шагов к двери, и я срываюсь, перехватывая её и рывком разворачивая к себе:
– Не смей, Кроха, топтаться по мне!
– А то что!? – толкает она меня в грудь. – Добавишь порцию амфетамина, чтобы не грустить!?
– ДА!
Да! Она сильная, я слабый! Да! Давай, презирай меня за это! – ору я ей в лицо.Боковое зрение ловит чей-то алый силуэт, и мы резко оборачиваемся на открытую дверь.
Валери…
Мы с Крохой оба пятнами, и в ярости стоим друг напротив друга, словно перед рывком.
– Лекс… – делает шаг внутрь Царевна, и ее взгляд падает на стол с нашими «конфетками». Кисти резко сжимаются в кулачки, мелькая алым маникюром, и губы превращаются в жесткую кровавую линию. – Брендон, выйди, – тон такой, что Элли мгновенно дергается к двери. – Нет! – тормозит её Вэл. – Лекс, погуляй-ка ты…
Выдернув из рук Алисы сигареты, вылетаю за дверь.
В клубе аншлаг… Всё правильно. Сегодня жгут молодые и знаменитые. И я не в последних рядах. Только они идут на сцену, а я на эшафот. Каждый должен исповедаться перед смертью. И мой концерт – это попытка переписать на чистовик и оставить, только самое-самое, а еще он – моя исповедь… Жаль, что ни ей...
Говорят самоубийство – это слабость… И если это так, то Элли во всем права!
Во всем, кроме одного.
Да – я «игрушка», я наркоман… неуравновешенный придурок… слабак… кто там еще?
Но…
И если я сейчас совершаю ошибку, то кто должен остановить меня, если не она!?
Почему она не рядом, когда я так слаб!?
Да, да… я и сам знаю, ответ на этот вопрос… я сам её подставил перед отцом. Дал повод для шантажа…
Всё так, но сердце иррационально чувствует – НЕ ТАК!
И я не доверяю моим спаленным химией мозгам, а ему верю…
Верю – быть рядом в её силах!
Но она не рядом...
И нахуй не надо мне тут никакой логики!
Скоро мой выход и голова начинает кружиться. Стробоскоп превращает мой внутренний коматоз в сюр, но мне не страшно – я не забуду ни одной строчки. Они впечатаны в меня…
Кто-то толкает в спину, желая удачи, и я чувствую руки ребят, которые пытаются поддержать перед выходом, хлопая меня по плечам. Конферансье чего-то там орет со сцены и зал взрывается гулом и аплодисментами.
Слышу первые тяжелые ноты своего трека…
Открываюсь, выходя под прожектор, и толпа затихает под тяжестью всего, что я принес им.
И, пробегаясь слепыми глазами по залу, я впиваюсь ими в знакомый силуэт… Может, мне это, конечно, кажется… даже наверняка…
Но я буду думать, что это она там, в толпе и я буду рассказывать сейчас свою версию нашей истории.
Зачем?
Не знаю… У исповеди нет логики…
Передо мной лежит красивая и нежная,
Я сфоткаю её на память...
Будет слайд шоу.
И мы друг друга изнасилуем тут бешено,
Она полюбит меня может,
Но ей не узнать, что...
Не вспомню я её...
Нахально и грубо
Мы займёмся с нею тем, что называешь ты любовь.
Она одна проснётся в этой спальне под утро,
Ведь не даст мне с нею быть незаживающая боль...
Перед глазами прокручиваются первые моменты нашей встречи: ее пластика... ее испуг... смущение... улыбка... летящие в коридор кроссовки…
Ее мокрые волосы, ее губы, пьющие отраву прямо из горлышка… Ее глаза!