Вспомни обо мне
Шрифт:
Глава 15
Рид
Я не был уверен, было ли то, что я слышал, воспоминанием, разыгравшимся во сне, или это действительно происходило в реальности, но, когда туман сна рассеялся и я окончательно проснулся, в доме было тихо.
Олли спал на боку, лицом ко мне, и я улыбнулся, глядя, как он дышит. Одна его рука была под подушкой, а другая лежала между нами, как будто он тянулся ко мне.
С тех пор как я появился на пороге его дома под утро, прошел целый день, и, хотя мое тело ныло от желания снова почувствовать его, нам обоим не помешало бы несколько часов отдыха.
Когда я добрался до кухни, погром, который меня встретил, заставил меня усмехнуться. Джинсы Олли все еще валялись кучкой на полу возле пианино, отчего меня бросило в трепет от возбуждения, когда я вспомнил, как они снимались в пылу страсти. Я сложил их и положил на стойку, и только тогда я увидел его бумажник и ключи, разбросанные по плитке. Больше, похоже, ничего не выпало, и когда я поднял их, из открытого бумажника выпал сложенный листок бумаги. Он был такой измятый и тонкий, как будто его открывали слишком много раз, что, едва коснувшись пола, он развернулся. Нахмурившись, я потянулся за ним, пораженный, увидев свой собственный почерк на вырванной странице.
Это было мое письмо Олли. И пока я читал, все тревоги и страхи того дня нахлынули с поразительной ясностью, и я рухнул на колени.
— Можно мне ручку и бумагу? Поторопитесь, пожалуйста, — сказал я медсестре, прежде чем она вышла из палаты.
Мои родители стояли у кровати и смотрели на меня с беспокойством и страхом в глазах, хотя и пытались скрыть это успокаивающими словами.
— Ты здесь, врачи тебе помогут, — сказала мама, держа меня за руку и поглаживая ее. — Все будет хорошо.
— Я знаю, — ответил я, хотя совсем не был уверен в том, что все будет хорошо. Страх заполнял каждый дюйм моего тела, предчувствие, от которого я не мог избавиться.
— Хорошо, что ты был с Олли, когда это случилось, — сказал отец.
Олли... мне нужно поговорить с Олли. Я не хотел, чтобы он выходил из палаты, когда приедут мои родители, но он любезно дал им время побыть со мной, пока он... где он? Я хотел, чтобы он вернулся. Все происходило так быстро, и все, чего я хотел, это побыть с ним наедине несколько минут.
Вошла медсестра, протянула мне ручку и блокнот, и, держа их в руках, я попытался успокоиться настолько, чтобы написать то, что мне нужно, на случай, если у меня не будет возможности увидеть его перед операцией. На случай... если что-то произойдет.
«Ничего не случится, — твердил я себе. — Все получится».
В это было бы легче поверить, если бы еще одна ужасная и резкая боль не заставила меня поморщиться, и мама снова вызвала медсестру.
— Все в порядке, — я пытался отмахнуться от них, потому что, черт возьми, я был в ужасе и не хотел, чтобы они это видели. С тем, как мое сердце дергалось с каждым ударом, я был удивлен, что мониторы, к которым я был подключен, еще не предупредили их о моей панике. Также не хотелось, чтобы Олли это видел, но у меня никогда не было возможности что-то скрыть от него.
— Что ты делаешь, детка? — спросила мама.
— Дай мне секунду.
К счастью, она не стала задавать других вопросов и устроилась на одном из стульев рядом со мной, давая мне пространство, необходимое, чтобы излить свое сердце на страницу.
Олли,
Я знаю, что ты волнуешься. И я тоже.
Зачеркни это. Я очень боялся. Там. Признаюсь. Я был чертовски напуган, но я пытался не показывать тебе.
Будет несправедливо, мы через столько прошли за эти последние несколько недель, чтобы сдаться сейчас.
Я только что нашел тебя. Я не потеряю тебя, и я не забуду тебя, что бы ни случилось.
Но если каким-то образом произойдет худший сценарий, пообещай мне, что не откажешься от меня.
Помоги мне вспомнить.
Помоги мне найти дорогу обратно к тебе.
Люблю тебя,
Твоя Синяя Птица.
Я вырвал листок из блокнота и сложил его вчетверо, а потом закрыл глаза, чтобы никто не видел моих слез. Я не понимал почему, но мне казалось, что часть меня умирает, и я не знал, как остановить это. Я просто надеялся, что каким-то образом Олли не отпустит меня…
— Ты вернулся ко мне.
Я поднял застилавшие слезами глаза, когда Олли оттолкнулся от двери и подошел ко мне. Он опустился на колени рядом со мной и вытер мои слезы обеими руками. Я уставился на него, быстро моргая, пытаясь прояснить зрение, держа дрожащими руками сильно помятый листок.
— Ты сохранил это…
— Оно всегда со мной, где бы я ни был. Я же обещал тебе, что ты всегда будешь со мной.
Я сделал глубокий, судорожный вдох.
— Все это время... я чувствовал, что... как-то скучаю по тебе. Для меня это не имело никакого смысла, потому что я не знал тебя или считал, что не знаю. Но... — я снова посмотрел на письмо, которое только подтверждало, какие сильные чувства я испытывал к нему тогда и насколько правильно все было сейчас. — Я чувствовал, что должен что-то...
По лицу Олли, как и по моему, текли слезы, и отложив письмо, я взял его лицо в ладони. Я целовал каждую соленую каплю, а затем прижался лбом к его лбу.
— Я обещал, что проснусь и буду помнить тебя. Может, не сразу, но я уже проснулся, Олли. Я проснулся и вижу тебя. Я вижу нас.
Он поднял голову и поцеловал меня долгим, глубоким, обжигающим поцелуем, который опалил меня изнутри, ничего не оставляя после себя.
— Я люблю тебя, — сказал я. — Я должен был сказать тебе это до операции, потому что нет ничего более истинного в этом мире, чем то, что я люблю тебя, Оливер Макфадден. Каждый твой идеальный дюйм. Ты никогда не переставал верить в меня, даже когда я потерял надежду в себя, когда я оттолкнул тебя... когда причинил тебе боль. Но ты... ты любишь так сильно. Ты видишь только хорошее в этом мире, потому что ты и есть лучшее в этом мире.