Вспомнить будущее

Мужик снимал свой стресс с помощью самого популярного антидепрессанта – алкоголя. Мне он в ответ на мой якобы сорвавшийся звонок не перезвонил. Наверное, снял кого-нибудь к тому моменту в баре и готовился повысить свою самооценку за счет новой девчонки.

Не знаю, где он ночевал (не дома, об этом свидетельствовало наблюдение за Нетребиной). Однако на следующий день мой Мишаня в офис все-таки приплелся. (Неприятности, которые я устроила ему с налоговой и таможней, требовали его постоянного присутствия.) Пригласил к себе в кабинет меня. Был он помятый и несчастный, плохо побрит и вонял перегаром. Налил мне и себе виски, приказал пить, а потом принялся поливать свою супругу, исповедоваться, жаловаться, каяться. Затем сделал попытку овладеть мною – однако то, что у него легко и резво получалось еще пару недель назад, теперь не вышло совершенно. Отросток оставался маленьким, холодным и мокрым, как у младенца. Он приказал мне его поласкать, в ответ на что я с огромным удовольствием послала его в жопу. Он-то еще не знал, что в роли главы фирмы ему оставались считаные дни. Как и в роли живущего на земле человека. Но я-то об этом знала – и могла уже начать обращаться с ним как с неживым.

Однако когда я вышла от него, поняла, почувствовала: все, край. Пора кончать. Лучшее враг хорошего. К сожалению, не в моих силах сделать страдания Нетребина бесконечными. И тогда я решила, что наступил последний акт.

Вооружившись левым сотовым, я отправила Мишане сообщение: «Я тот доброжелатель, что присылал тебе порнушку с участием твоей жены. Она с ним сегодня снова встретится. Сиди жди, я сообщу дополнительно, когда и где». Все шло по заранее придуманному и продуманному мною плану. Однако и он предполагал импровизации. Кто знал, что ревность зацепит Нетребина сильнее, чем проблемы в бизнесе. А вот поди ж ты! Значит, через эту язву, доставшую его, следовало язвить его до конца.

Не забыть бы только, когда все кончится, изъять у несчастного сотовый телефон. Совершенно не нужно, чтобы следаки и опера копались в памяти мобильника, устанавливали, кто да откуда посылал Нетребину последние перед смертью эсэмэски.

Михаил Юрьевич оставался в офисе.

Меня не вызывал. Я к нему не заходила.

Жене, как сообщал мой детектив Анатолий, он не звонил, не писал. Ждал. Я ушла с работы в половине двенадцатого ночи (дела в конторе всегда найдутся). Из машины направила Михаилу Юрьевичу самый последний мэссидж от имени неизвестного доброжелателя: «Они сейчас в твоей квартире». А потом немедленно переехала на ***ской бульвар, к дому Нетребина. Надо было подобраться к нему (а впоследствии уйти) так, чтобы не попасть под камеры наружного наблюдения. Я проезжала и проходила там, неподалеку от дома Нетребиных, неоднократно – благо повод был: офис-то наш располагался поблизости.

После «эсэмэски» от меня-доброжелателя имелись, как я считала, всего лишь две возможности: Нетребин либо помчится домой на своей машине, либо отправится туда пешком. Другие варианты я не рассматривала. Я слишком хорошо знала своего любовника. Он не упустит случая разобраться и с неверной женой, и со своим обидчиком.

Он рванул – пешком. Видимо, слишком крепко перебрал сегодня, боялся, что на пути к цели его остановит ГАИ.

Пешком от нашего офиса до его дома – минут пятнадцать хорошим ходом. Минут десять бегом. Вот она, привилегия босса: устраивать контору неподалеку от жилья. Или, напротив, селиться поблизости от места нахождения работы. Я ненавидела Нетребина и за это тоже.

И вот он появился. Он шел по бульвару.

Все, что ты ни делаешь в жизни, дает тебе урок. И умный человек просто обязан на этих наставлениях учиться. А чем событие, случившееся с тобой, ярче и неординарнее, тем более впечатляющими оказываются уроки, которые оно, это событие, тебе преподает.

Так и смерть Степашки не прошла для меня даром. Первое мое убийство меня многому научило. Главный урок заключался в том, о чем я уже давно знала – но что впервые проявилось для меня со столь циничной обнаженностью. А именно: В НАШЕЙ СТРАНЕ СЕГОДНЯ ЧЕЛОВЕК НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Ни полиции, ни прокуратуре, ни Следственному комитету, ни ФСБ. Ни врачам, ни собесу, ни пенсионным фондам. Ни всем другим державным структурам – разве что армии (когда мужчина пребывает в призывном возрасте) и налоговой службе (чтобы взять с него положенные проценты). По-моему, наше государство лишь вздыхает с облегчением, когда узнает, что кто-то из его подданных исчезает или отправляется в мир иной: не надо лишний рот в старости кормить. Лишнее место в очереди в поликлинику высвобождается.

Первый раз, краешком, с тотальным равнодушием всех вокруг я столкнулась, когда у меня сжигали, в прямом смысле этого слова, мой бизнес и когда умерла моя бабуля. Но то было откровение с очевидным для меня отрицательным знаком. А когда я убила Степашку, окружающее безразличие оказалось мне на руку. Я еще раз убедилась: человек у нас в России интересен только (в самом лучшем случае!) своей семье. Своему отцу-матери (по зову крови) или жене-мужу (по обязанности). Реже, в случае особой любви – бабушкам-дедушкам. Еще реже, если уж очень повезет – братьям-сестрам или же детям. И – это все. Баста. Все остальные окружающие персоны для человека в лучшем случае конкуренты. В худшем – враги.

Я знала, что Степа Иванов – сирота, родственников – никого. И рассчитывала, что судьба его не будет интересна никому. Государству совсем не надо было его искать. Нет человека – нет проблемы, как сказал Сталин, один из любимых исторических персонажей нынешних руководителей.

Не оказалось у Степашки и друзей – во всяком случае, таких, чтобы забеспокоились и стали его выискивать. А работодатели – Нетребин и компания – к пропаже своего специалиста отнеслись безучастно. Во всяком случае, когда я вскоре стала трудиться в штате «Бриллиантового мира», никто товарища Иванова при мне даже ни разу не помянул. Был человек – и нет человека. Нетребин и его присные, к слову сказать, даже не удосужились сменить пароли на своих компьютерах – так что я еще долго пользовалась дырами в их компьютерных базах, обнаруженными и проделанными Степаном.

Я прекрасно отдавала себе отчет: уйди я из жизни после того, как не стало моей бабушки, или вслед за Степашкой – и мое исчезновение тоже никого не взволнует. Но я не хотела умирать. Я хотела жить. И для того, чтобы заработать денег и создать семью – обзавестись людьми, которые станут небезразличны мне и которым буду небезразлична я.

И еще я хотела мстить. Я ведь тоже оказалась никому в целом мире не нужна не сама по себе. Меня ЛИШИЛИ моих самых близких людей. А виновными в том, что я на всю жизнь оказалась одинокой, оказались Миша Нетребин и его родственнички. Моя бабушка могла быть жесткой и сколь угодно своевольной по отношению ко мне – но одного у нее отнять было нельзя: она была к моей судьбе неравнодушной. Все, что со мной происходило, старушка принимала близко к сердцу и реагировала на это – правда, как показала история с искусавшей меня собакой, в соответствии со своими собственными представлениями о моей же пользе. И вот единственного и самого близкого мне человека не стало. Не стало во многом по вине Миши Нетребина, так по-хамски пославшего ее, когда она пришла замолвить за меня словечко.

К тому же я не сомневалась, что начало моим бедствиям было положено, когда случилось самое ужасное, что только может произойти в жизни всякого ребенка: разом погибли мои родители. Интересно, что даже в самом нежном возрасте я, хоть и мечтала, что папочка и мамочка вернутся, никогда не верила в это и всерьез не надеялась. Я просто ЗНАЛА, что их нет. Знала – и все. И ничего тут не попишешь. Я ведь все ж таки немного экстрасенс, и я НЕ ВИДЕЛА моих родителей в числе живущих. Увы, но я уверена была: их нет. И когда через пять лет после их исчезновения, моих отца и мать в соответствии с законом признали умершими, во мне ничто в тот момент даже не ворохнулось. Я и без того знала, что они мертвы.

И столь же необъяснимо, но непоколебимо я была убеждена, что, напротив, исчезнувший вместе с обоими моими самыми родными Юрий Степаныч Нетребин на самом деле жив. Никаких улик, свидетельств, догадок у меня не имелось. Но уверенность была. Поэтому и бабушкин рассказ о том, что кто-то, дескать, встречал Нетребина-отца в Швейцарии, нисколько меня не удивил. Так что когда я пришла трудиться в «Бриллиантовый мир», у меня была абсолютная убежденность, что Юрий Степанович жив и скрывается за границей.

Стало быть, счет у меня к этой семейке был тройной: за мать, отца и любимую бабку. И тут любого адюльтера для жены Нетребина или Следственного комитета для его бизнеса покажется мало. Тут даже убийство исподтишка, с помощью яда, не пойдет. Надо, чтоб человек умирал со мной лицом к лицу, чтоб знал, от чьих рук и за какие прегрешения мерзавец принимает смерть.

Счет у меня был и к Мише Нетребину, и к его отцу, Юрию Степановичу. Я их обоих приговорила.

Однако Юрий Степанович был так же, как и мои родители, признан умершим. Одной моей уверенности в его существовании было недостаточно для того, чтобы месть свершилась. Мне требовалось, для начала, его найти.