Вставало солнце над Русью

– Долго ли нам ещё воевать с вами? Сколько я живу, столько мы сражаемся друг с другом – славяне и германцы. Может, стоит нам сделать попытку установить между нашими народами мир, чтобы люди жили в тишине и спокойствии?

– Каким образом? – поинтересовался Кёниг Саксонский.

– Дать клятву своим богам, что будем свято соблюдать заключённый договор, и разойтись без битвы и кровопролития.

– Я готов поклясться на мече перед нашим богом Тором, что не нарушу слова своего и буду вечно хранить мир между саксами и бодричами, – твердо проговорил Кёниг.

– Я тоже клянусь нашим богом Перуном. Пусть наши народы будут спокойны за своё будущее.

Заключив с саксами мирное соглашение, Гостомысл построил возле моря город, назвав его в честь своего старшего сына Выбора.

Место для Новгорода славянами было выбрано на высоком холме – как бы сама природа им указывала место, где должен подняться «отец городов русских». Холм этот крутым обрывом нависал над Волховом. Река у обрыва была настолько глубока, что никакой лестницы там установить нельзя было, а без неё на обрыв забраться невозможно, вот эта сторона и оставалась практически незащищённой. Нападения отсюда не ждали, тогда как другие три стороны были хорошо защищены прочным частоколом, и он надёжно укрывал город от вражеского нападения. Суда, прибывавшие «из моря», подходили к самому берегу. В скандинавских сагах Новгород фигурирует под названием Холмоград. Внутренняя городская крепость – Детинец – стояла на высоком месте. Снаружи, за частоколом, был ров с переброшенным через него мостом к воротам города.

В Новгороде почитались боги, которых не было в пантеоне других славянских племён. Известен культ Волхова – бога, отождествляемого с одноимённой рекой, на которой стоял город. Волхову ежегодно приносили в жертву коня, и день этого жертвоприношения был главным городским праздником. Новгород в устье Волхова, вблизи озера Нево (Ладожского), являлся узловым пунктом торговли.

Никоновская летопись сообщает, что Гостомысл был первым старейшиной Новгородской волости, избранным общиной посадником. В центре детинца располагался княжеский дворец – деревянный, двухъярусный, с резными наличниками на окнах и дверях. Терем ступенями поднимался к небу, возвышаясь над крутым берегом Волхова, и смотрел на все четыре стороны. К северу – к Новгороду – обращался его служилый лик: напротив главных ворот, перед широкой площадью, на двадцати резных дубовых столбах держалась широкая галерея, подобная вечевой степени. К югу – к прибывающим гостям – терем напоминал старинную деревянную крепость. Там подъёмный мост надо рвом закрывал ворота, узкие окна походили на бойницы. С той же стороны разместилась дружинная изба, и двор предназначался для обучения дружины воинскому искусству. К западу – к Волхову – терем поворачивался высокими башенками и витражными окнами и виден был на десятки вёрст окрест. Перед ним, на узкой полосе перед обрывом, стояло небольшое требище в форме цветка. На восток – к посаду – княжий терем обращал лик домашний, простой. Там находился задний двор: ворота для проезда подвод, поварни, амбары, дровни, хлебные и кладовые. В нём и поселился Гостомысл. У него было четыре сына и три дочери, но сыновья погибли, а дочери вышли замуж в соседние государства.

* * *

Гостомысл сидел в своих покоях и вспоминал, как его жена, узнав о гибели сыновей, не перенесла такой потери, заболела и слегла, а вскоре умерла. Горе его было столь велико и безутешно, что ему хотелось уйти вслед за женой и сыновьями. Теперь он не видел, зачем ему жить. Более всего сокрушался Гостомысл оттого, что прекращался вместе с ним его род. Один он остался на белом свете, не для кого было беречь ни богатств, накопленных за долгие годы, ни почётного места. Подумывал было уйти с посадничества, но потом всё-таки решил остаться. Он перемог своё горе и вновь приступил к княжеским заботам. Как пишет Иоакимовская летопись, он был «муж столь храбрый, столь мудрый, всем соседям был страшен, а людьми любим из-за справедливости и правосудия».

«Сделаю славянский народ счастливым!» – думал посадник.

Гостомысл понимал, что народу нужна крепкая власть. Видел он, что вольность до добра не доведёт. Каждый из родов жил сам по себе, никакой власти над собой не зная. В случаях ссор каждый род считал себя правым, а потому и бились друг с другом не до руды, а на смерть. Сожалел Гостомысл о воле-волюшке, но ради пользы многих людей решил ею поступиться…

Но так думал только он. В Новгороде и в родах придерживались другого мнения. Воля и полное безначалие нравились всем. Никто не знал над собой старшего, и если Гостомысл ещё держался на посадничестве, то только потому, что умел ладить с людьми. А чего это стоило ему, каких усилий над собой, об этом никто не знал.

Понимая, что к добру не приведёт народная воля, единой твёрдой властью не сдерживаемая, мудрый Гостомысл решил: «Пусть род на род восстанет, пусть пойдут между ними раздоры, пусть прольётся кровь, пусть обложат роды и племена непосильной данью, тогда я покажу им, что только твёрдой единоличной властью и можно с корнем вырвать зло… Пусть сами захотят выбрать себе князя, который бы судил их, управлял ими и защищал от вражеских нападений… Когда они сами поймут это, тогда нетрудно будет заставить их покориться их же избраннику».

Но сколько Гостомысл ни думал, кто может взять роды под свою сильную руку, ни в одном славянском роду не видел достойного мужа быть народным избранником… Когда ещё только задумывал Гостомысл привести народ к мысли о выборе себе князя-защитника, уже тогда решил, что этим защитником может стать его любимый сын. Ради него он и задумал столь трудное дело. Для него он и вёл ильменских славян к осознанию необходимости единой власти, но смерть похитила юношу, как и остальных трёх сыновей. Вспомнились Гостомыслу предсказания вещуна, который пророчил ему, что на новгородский престол заступит внук его, сын Умилы. Но из земли бодричей приходили неутешительные вести. Купцы, прибывавшие в Новгород из дальних земель, ничего не слышали о его внуке.

Старик скучал о внуке, Изборе. Дочь Умила прислала ему в утешение своего сына, когда Гостомысл остался один, но вскоре Избору пришлось тайно бежать из Новгорода. Он с другом Вадимом рыбачил на Ильмене, когда начался ураган. Их лодка перевернулась, Вадим стал тонуть. Спасая друга, Избор по разбушевавшемуся озеру добрался до берега Священной рощи, охраняемой жрецами. Они не допускают в эту рощу, посвящённую грозному богу, ни князя родового, ни воина славного, ни человека простого. Никому нет доступа в священную рощу: кто бы ни был он, лютая смерть ждёт ослушника. Грозен Перун, требует крови человеческой, и горе тому роду, который ослушника не выдаст.

Вадим уже пришёл в себя и лежал на берегу, закрыв глаза. Он вспоминал, как однажды чародей нагадал ему, что он погибнет от меча своего друга, а поскольку друзей у него не было, кроме Избора, то он решил, что сейчас самое время лишить друга жизни и тогда колдовство не сбудется. И прежде чем Избор успел опомниться, его вероломный друг выхватил из-за пазухи острый нож и как зверь метнулся к нему. Избор не успел оборониться, и Вадим с яростью вонзил нож ему в грудь.

Как подкошенный, рухнул Избор на траву, а Вадим убежал. Его увидели жрецы и хотели казнить, но он рассказал, благодаря кому он, будучи в беспамятстве, оказался в священной роще.

– Только из уважения к твоему отцу я не буду наказывать тебя за твою дерзость, отрок! – сказал старый жрец.

Вадим, склонившись перед жрецом с почтением и благодарностью, приложился к его высохшей руке. Никакое чувство сожаления за содеянное не шевельнулось в его душе, а теперь, когда он убедил старого жреца в том, что он стал жертвой чудовища, Вадим успокоился и был уверен, что теперь-то гадание чародея точно не исполнится и ему не грозит гибель от меча друга.

Жрецы начали поиски Избора. Варяг, раненный во время набега, скрывался в священной роще, в самой чаще, куда даже жрецы не заходили. Он сделал шалаш и залечивал свои раны травами. Он видел, как Вадим напал на друга. Когда Вадим убежал, он подошёл к Избору и хотел его сбросить в Ильмень, чтобы в поисках юноши не набрели на его убежище, но Избор застонал. Варяг принёс его в свой шалаш и стал лечить, как мог. Избор вскоре пришёл в себя.

– Отвези меня, старик, в Новгород, к Гостомыслу, – чуть слышно прошептал Избор, – там мы будем в безопасности.

Варяг нашёл лодку; дождавшись темноты, принёс Избора на берег Ильменя, загрузил в лодку и переправил через озеро.

Весть о якобы гибели Избора опередила его появление с беглым норманном у деда. Когда старый норманн доставил его в Новгород, там все уже знали о случившемся. Варяг, в темноте двора подкараулив Гостомысла, шепнул ему, что Избора надобно срочно перенести из лодки к нему в хоромы. Гостомысл тут же пошёл вслед за варягом, который повёл его незаметными тропинками к озеру. Трудно было предположить, что властный жрец Перуна легко откажется от своей жертвы. Ради сохранения своего достоинства он потребует казни Избора как оскорбителя грозного божества. Гостомысл прекрасно понимал, что рано или поздно о спасении Избора будет известно всем и тогда-то главный жрец и хранитель Перуна, пользуясь своей неограниченной властью, начнёт немедленную борьбу с ним. Посадник любил своего внука и стал думать, как спасти его. Его гости норманны скоро уходят в свою Скандинавию, а там конунг Сигтуны Бьёрн был его другом, и Гостомысл решил, что тот не откажется приютить его внука.