Встреча с пришельцем (сборник)
Шрифт:
Коля молча собирал вещи, как попало запихивая их в спортивную сумку.
— Ну, ты скоро там? — грозно спросила женщина.
— Сейчас, мама! — послушно промолвил он.
Очевидно, она не ждала такой покорности и немного смягчилась:
— А худющий, будто с креста снятый! Теперь тебя месяц откармливать нужно, чтобы на человека стал похож. А с тобой, — повернулась она к Семену Яковлевичу, — за все рассчитаюсь! Сейчас же иду в милицию. А то пошли вместе, там тебя давно ждут!
На Семена Яковлевича от страха аж икота напала. Он стоял
— А вы тоже, наверное, такой же, как этот, — кивнула она на меня. — А ты, — снова обратилась к сыну, — вместо того чтобы жить дома, учиться, оказался среди этих подонков!
— На кого учиться? — несмело огрызнулся Коля.
— На кого, на кого? На человека. Вон дядя Степан зовет, к нему и поедешь. Будешь работать, как все порядочные люди…
— Счастливо оставаться, — прощаясь, кисло сказал Коля и глянул на меня виновато, словно извиняясь.
— Не волнуйся, сынок, они тут надолго не останутся. Я пришлю сюда милицию. Пусть займется этими дармоедами…
Какое-то время Семен Яковлевич стоял неподвижно, точно окаменел. Потом засуетился, будто в немом кино, начал складывать вещи. Через несколько минут его словно ветром сдуло.
Леся открыла мне дверь с такой счастливой улыбкой, что я было решил — не иначе, как пятерку по английскому получила.
— Сегодня можем ничего не учить! — весело воскликнула она. — Завтра я не иду в школу.
— А что случилось? — спросил я, стряхивая снег с шапки.
— Мама поведет меня к зубному врачу.
— А может, все-таки сделаем английский? Все равно ж придется к следующему разу учить.
— Сейчас я все равно не могу. Мы договорились с Клавой пойти в универмаг купить маме подарок.
Меня аж в пот бросило. И как я мог забыть! Ведь послезавтра день рождения Люси.
— А вы придете к маме на день рождения? — спросила Леся. — Это как раз в субботу.
— Мама меня не приглашала.
— Мама никого не приглашала. Она в этом году ничего не устраивает. А вы приходите, нам будет не так одиноко.
— Спасибо, обязательно приду, — пообещал я.
В отличие от предыдущих этот Люсин день рождения был грустный. Мы втроем сидели за столом, украшенным пышным букетом роз (все базары города обегал, пока такой нашел), и пили чай. Беседы велись вокруг одной и той же темы.
— Если бы Слава был с нами! — кивая на мой портрет, повторяла Люся.
Я уже давно уверовал, что не имею ничего общего с этой легендой, и ловил себя на том, что, поддерживая беседу, произношу восторженное «неужели» и сочувственное «очень жаль» довольно искренне.
Но когда Люся повторяла в адрес мужа нежные эпитеты и слишком часто вздыхала, во мне просыпалось что-то очень похожее на ревность. Были моменты, когда я просто ненавидел этого типа на портрете, у которого начисто отсутствовали недостатки, присущие
каждому живому человеку. На него, судя по Люсиным словам и ее вздохам, можно было молиться, как на икону.Чаепитие мы заканчивали под программу «Время», и я начал собираться.
— А вы оставайтесь у нас ночевать, — сказала Леся. — Сейчас еще будет интересный фильм. Этот диван свободен. Я теперь сплю с мамой в спальне.
Люся пропустила ее слова мимо ушей, а я тут же ухватился за Лесино предложение:
— Я бы с радостью остался, только боюсь — доставлю вам много хлопот.
— Какие хлопоты? Оставайтесь… — вяло сказала Люся и недовольно посмотрела на дочку.
Утром во время завтрака я поблагодарил Люсю за предоставленный мне ночлег.
— Пожалуйста, нам не жалко, диван все равно пустует, — с каким-то безразличием произнесла она.
— Ну, если не жалко… — отважился я. — Мне вот-вот должны дать квартиру. Если бы вы разрешили у вас пожить какое-то время… Мешать вам не буду…
— Ой, мамочка, и нам веселее станет! — с неподдельной радостью поддержала меня Леся.
— Ну, если ненадолго… — растерянно сказала Люся и вздохнула.
Вторую неделю я жил квартирантом в своей квартире. Правда, от квартиранта я отличался тем, что старался помочь Люсе по хозяйству, а еще тем, что принимал участие в семейных советах.
Каждый вечер я непременно повторял, что, может, уже завтра выберусь от них, что мне на днях обещали дать ордер на квартиру. Люся никак не реагировала на эти мои заверения. А однажды не выдержала:
— Не надо извиняться, Валентин Сидорович. Вас никто не выгоняет. Спокойно живите себе сколько надо. Вы нам не мешаете.
Мне показалось, что ее слова были искренними. Наши взгляды встретились, и она опустила глаза.
Воскресным утром я лежал на диване в большой комнате — так условно мы называли одну из двух комнат, хотя по метражу они были одинаковы, — и прислушивался к диалогу Люси с дочерью.
Весеннее солнце, пробиваясь сквозь полузашторенное окно, отражалось в полировке серванта. Впервые за последний год я проснулся с радостным чувством необычайной легкости, которое обычно вдруг охватывает после ужасного сна: открыл глаза — и все страхи исчезли.
— Ты мне сказок не рассказывай, — с раздражением перебила дочку Люся. — Разве я не слышу, как ты хрипишь? Завтра врача придется вызывать. Уверена — грамм четыреста мороженого съела. Хотя прекрасно знаешь, что с твоим горлом нельзя ни грамма холодного…
— Ну говорю же тебе — не ела я вчера мороженого, — чуть не плакала Леся.
— Кого ты вздумала обманывать? Хоть бы нашла в себе мужество сознаться: да, мама, не выдержала…
— Не ела я! — повысила голос Леся.