Встреча с пришельцем (сборник)

— Неужели он уши твои имел в виду? — поинтересовался Битум.

— При чем тут мои уши? — вскипел Хорьков.

— А при том, что они действительно торчат, — сказал Бобылев и захохотал.

— Вы все, оказывается, такие же дурные, как этот контролер! — чуть не расплакался Хорьков и выбежал из комнаты.

Все молча переглянулись. А Конопля оказал:

— Человек шуток не понимает.

— Жаль мне тех, кто начисто лишен чувства юмора, — заметил Бобылев.

— Я бы таких переводил на инвалидность, — согласился Скворешня.

— А я бы им просто не поручал серьезных дел, — изрек Битум.

— Этот Хорьков какой-то чудак, — сказал я. — Обижаться на такие мелочи! Вот, например, Битум разве обиделся бы, если бы мы начали вдруг подтрунивать над его большим носом?

— А при чем тут мой нос? — возмутился Битум. — И, кстати, не такой уж он и большой, чтобы над ним смеяться.

— Не такой. Но верю, что в конкурсе на самый длинный нос ты бы занял не последнее место, — хихикнул Конопля.

— А для карикатуристов ты просто находка, — подхватил Скворешня.

— Бьюсь об заклад, что в школе тебя называли просто Нос, — сказал я.

— Я понимаю Хорькова, — дрожащим голосом произнес Битум. — Вы какие-то… Какие-то дикари! Мне противно с вами даже сидеть в одной комнате!..

Он так хлопнул дверью, что в моем кармане зазвенела мелочь.

— Ну вот, еще один закомплексованный, — произнес после паузы Скворешня.

— Еще одного, оказывается, природа обделила чувством юмора, — отметил Бобылев.

— А я бы добавил в анкету по учету кадров специальную графу: «Обладаете ли вы чувством юмора?» — сказал Конопля. — И тех, у кого оно отсутствует, не брал бы на научную работу.

— Правильно, — поддержал его я. — Вот ты, например, реагировал бы на подобные реплики своих коллег? Уверен, что никогда. Вон мы сколько раз намекали на твою… ну, как бы это сказать деликатнее… на твою интеллектуальную ограниченность. А ты хоть бы что.

— Это я-то — интеллектуально ограниченный? — побледнел Конопля. — Гляньте на этих Софоклов! Интеллектуалы! Сократы! Ломоносовы! Да если весь ваш интеллект, вместе взятый, положить на весы, они и не шелохнутся! Гении! А кстати, про интеллектуальность больше всех говорят как раз те, которые интеллектом не перегружены…

Вне себя от ярости, он вылетел из комнаты, а мы многозначительно переглянулись.

— Вот и еще один, — сказал Бобылев.

— Главное, что это уже неизлечимо, — грустно заметил Скворешня. — Я нам не завидую. Работать с людьми, которых природа таким образом обделила, это с нашей стороны подвиг! Нам, если хотите, дополнительная плата полагается. Во всяком случае, молоко за вредность!

— Непостижимо! — воскликнул я. — Люди обижаются на невинные шутки. Боятся, что в их образцово-показательном портрете заметят хоть одну отрицательную черточку. Разве оттого, что мы шутим над скаредностью Бобылева, мы его меньше любим? Ну, знаем, что у него в зимний день и снега не выпросишь. Так он это и сам знает и на наши шутки никогда не обижается…

Лицо Бобылева побагровело. Руки задрожали.

— Что-то и ты нас не очень часто потрясал купеческими жестами, — зло произнес он и демонстративно покинул комнату.

— Кажется, тут уже не до шуток, — невесело улыбнулся Скворешня. — Если судить по нашему отделу, то чувство юмора — это просто редчайший дар.

— И приятно, что этот дар достался нам с вами, — протянул я ему руку.

— И мне приятно, — пожимая мою руку, сказал Скворешня. — Конечно, в науке вы звезд с неба не хватаете, но ваше чувство юмора вполне компенсирует эту прогалину, делает нас союзниками и друзьями…

— Это я в науке звезд с неба не хватаю? — сжал я кулаки. — Так вот, знайте, — я с презрением посмотрел на Скворешню, — мои союзники и друзья — все там, за дверью!

Почему она улыбалась?

— Добрый день, — сказала официантка и улыбнулась так мило, что меню выпало у меня из рук. — Слушаю вас.

Я собирался заказать, как всегда, борщ, котлету и компот, но вдруг почувствовал, что не могу вымолвить ни слова.

— Ну хорошо, — улыбнулась снова официантка, — я принесу вам борщ, котлету и компот. Не возражаете?

От ее ласковых слов у меня в глазах потемнело. Эту официантку я знаю столько, сколько обедаю в этом кафе. И не было случая, чтобы она меня не обругала. И вдруг сегодня она — воплощение вежливости и предупредительности.

— У вас что, декада культурного обслуживания? — наконец обрел я дар речи.

— Нет, — еще приветливее улыбнулась официантка.

— Понимаю, вы готовитесь к месячнику культурного обслуживания?

— Не угадали.

— Тогда, может быть, вы ждете какую-нибудь высокую комиссию по проверке?

— Не ждем, — весело ответила она.

Когда официантка принесла борщ, я поинтересовался, не день ли ее рождения сегодня. Она в ответ засмеялась:

— Нет. День рождения мой не скоро.

Борщ не лез в горло. После третьей ложки я снова позвал ее и спросил:

— Вы что, машину выиграли или замуж вышли?

— Лучше ешьте, а то остынет, — улыбнулась она и пожелала приятного аппетита.

Я аж поперхнулся. Любопытство явно побеждало во мне чувство голода. Я понял, что окончательно теряю аппетит.

— Официантка! — крикнул я, отодвинув тарелку.

Она буквально подлетела к столику:

— Я вас слушаю.

— А может, у вас какие-нибудь неприятности? Выговор или даже выговор с предупреждением? Может, вас с работы собираются увольнять?

— Что вы! — удивилась она.

— А дома? Может, из дому выгнали, а тут пообещали общежитие? При условии, что будете хорошо работать.

— Не волнуйтесь, у меня все в порядке, — улыбнулась снова она. — Можно нести котлету?

Я копался в тарелке и ломал голову над загадкой. Будто подменили человека! Вчера только ругалась, грубила, а сегодня улыбается. С чего бы это?

— Вы почему все время улыбаетесь? — спросил я официантку, когда она принесла компот.

— А разве вам это неприятно?