Встреча (сборник)

Лиза выключила радио, обняла Толю.

– Толя, а тебе не показалось, что у нас с тобой всё происходит, как Бетховен описал в своей Лунной? Правда, он не называл её Лунной, она была им названа Соната № 14 до-диез минор. Лунной её окрестил после его смерти немецкий поэт Людвиг Рельштаб.

– А сколько же у него их – таких чудесных сонат, не помнишь?

– По-моему, тридцать две.

– Толя, в Лунной всё – как у нас тобой. Спокойное движение басовых октав, переходящее в лёгкое воздушное звучание – это когда мы с тобой только мечтали друг о друге, тайно надеясь на счастье. На смену лёгкого воздушного звучания приходит престо, утверждение и восторг – это мы с тобой сейчас. Я люблю тебя.

– А я это словами выразить просто не могу! Я всё время вспоминаю тот наш первый лунный вечер.

Как медленно и тихо басы выводят тему,

И также их сердца стучат.

И вот восторг… простой и в то же время зыбкий.

По всей клавиатуре арпеджио переливается в аккорд,

Аккорд любви и восхищенья!

Прошлое…

Я помню всё – и осень золотую,

Весну, когда цвела сирень.

Но больше помню осень непростую,

Когда ты не пришёл в тот день.

А я ждала и плакала, надеясь,

Что вот войдёшь и скажешь —

«Я люблю»… Тогда ты не сказал.

Что говорить сейчас, когда опали листья

И зимний снегопад меня безжалостно обнял.

Моя голубоглазая

Всё случилось вдруг.

По общественным дисциплинам лекции были общие для всего курса. Аудитория большая, но почти нет свободных мест. Лекция уже вовсю идёт. Тихо открывается дверь – и входит Она. Всегда опаздывает на 10–15 минут. Приседая и выглядывая свободное местечко, пробирается. Но в этот раз свободных мест не было, и Она вытащила откуда-то из уголка стул и пристроилась с торца стола. Дима невольно обратил на неё внимание, она сидела к нему в профиль. На ней было голубое скромное шерстяное платье: три четверти рукав, вырез каре открывал её длинную шею с нежно-белой красивой кожей.

Ему показалось, что он почувствовал запах этой великолепной кожи. Дима, как под гипнозом, не мог отвести взгляда. Он её и раньше видел, но сейчас увидел по-другому. Короткая стрижка, волосы густые, русые. Он смотрел, не отрываясь. Она почувствовала пристальный взгляд и повернула голову в его сторону. Дима чуть не ахнул. Глаза были цветом её платья – голубые-голубые… А черты лица словно вылеплены талантливым скульптором. Миндалевидный разрез глаз, высокий чистый лоб, красивой формы небольшой прямой нос и губы, как два розовых лепестка.

Какая уж тут лекция… Всё в голове смешалось. Сидит и думает, как к ней подступиться. А вдруг как не захочет и разговаривать… Стал за ней наблюдать. Учились в одном потоке, но на разных отделениях. Она физик, а он – математик. Во всём её облике был какой-то магнетизм. Она никогда не шла быстро и тем более не бежала. Смотрела на всех очень внимательно, слегка опустив веки, улыбка скупая, а смеха её Дима вообще не слышал. К ней все тянулись. Необычная девушка. Громко не говорила и тем более не хохотала. А если говорила, то губы чуть-чуть приоткрывала в лёгкой улыбке, а там виднелись красивые, как жемчуг, зубки. Она никогда не пыталась приукрасить свою внешность. Не красилась и одевалась очень скромно.

Дима потерял покой… Бежал в университет – скорее бы её увидеть. Он обратил внимание, что она очень многим нравилась. Но с подружками особенно не хороводилась. Дружила только с одной, с которой жила вместе в общежитии.

Как-то на вечере Дима решился и пригласил её на медленный танец. От неё исходил такой аромат! Не духов, не освежителя, а её – свой собственный аромат, которого он никогда в жизни не ощущал. Это был её запах, запах его мечты.

С тех пор они были неразлучны. Внимание со стороны однокурсников она воспринимала очень спокойно. Привыкла к вниманию уже давно. Жила в общежитии, очень скромно, о своей семье ничего не рассказывала. И вообще предпочитала слушать. Слушала очень внимательно, и человеку хотелось говорить, говорить. Никого не перебивала и глупых вопросов не задавала. А если она сама говорила, то её собеседник слушал не что она говорит, а как говорит. И это было магнетически обворожительно.

На пятом курсе встречали Новый год. Собралась хорошая компания у однокурсницы Тани. Дима пришёл раньше и всё нервничал, почему она опаздывает.

Все уже выпили за уходящий год, были весёлые, и тут – звонок в дверь.

Дверь пошёл открывать брат Тани – Максим, первокурсник из нефтяного. Открыл дверь, увидел её и не мог оторвать от неё глаз.

Снял с неё пальто, она, как всегда, – в скромной трикотажной кофточке на пуговках, но глаза… Максим замер и ничего умного сказать не мог, кричит:

– Принесите водки, опоздавших поить будем. Без водки не пропустим!

Дима в ужасе: «Водки! Обалдел что ли!» А Максим никого к ней не подпускает. Принесли полстакана водки, все стоят в прихожей и смотрят, что Она будет делать?

Не говоря ни слова, она выпила, не поморщилась и скупо улыбнулась, сверкая своим жемчугом. Максима после этой встречи несколько лет приводили в чувства. Эта любовь нежданно-негаданно настигнувшая его, не прошла, осталась на всю жизнь. И семья была, и дети, но эта любовь и её тайна застряли в сердце как заноза навсегда. Дима смотрел на всё происходящее и понял, что он не может потерять её, он просто не сможет существовать и назвал её «Моя голубоглазая». Смотрел на неё и решил, что вместе с ней они будут всегда.

Так и случилось. Они с ней вместе всегда. Он продолжает наслаждаться её ароматом и неувядающей красотой, которую она и не пытается приукрасить. Смотрит на неё и думает: «Моя голубоглазая красавица, мы будем жить долго».

Он и Она

Он очень хороший. Она тоже. А вместе – никак. Вместе они плохие. Он ждёт от неё внимания, а Она от него. И так оба ждут, не глядя друг на друга. И живут какое-то время вместе в надежде, что чего-то увидят друг от друга. Но нет ничего: ни от него ей, ни от неё ему.

Живут в разных городах. Пишут друг другу письма. Он пишет сухие, сдержанные, прочитав которые, хочется зареветь от безысходности. Она пишет письма пространные, радостные, подробные, с признаниями. За несколько лет у них образовались две большие стопки писем. Его письма – по одному тетрадному листочку, исписанному на одной или на полторы страницы. А у неё – письма толстые, по несколько страниц.

Решила Она, что надо жить в одном городе, вместе. Переехала, привезла эти письма. И теперь лежат две стопки рядом. Его стопка в два раза меньше, потому что писал по чуть-чуть, а её стопка высокая, потому что писала каждый день и помногу. Живут тихо, без скандалов. Работа, быт, ребёнок. Читают книги, иногда играют в шахматы. Он говорит мало. «А о чём говорить? Что зря воздух сотрясать». А Она говорит, говорит, говорит. Для него это просто фон. Иногда Он и не слушает: «о чём это она? И зачем мне?»

– Да что это в конце концов за жизнь? – возмущается Она, – Я не могу так жить. Я скоро разучусь беседовать! Говорю сама с собой! Ты хоть что-то скажи! Или сделай! Ну, стукни меня, в конце-то концов!

И слёзы ручьём, рыдания. Как будто её и в самом деле ударили. С его стороны никакой реакции, только удивлённо поднятые брови: «С чего это она так разошлась?».

– Я уеду домой. Для чего я здесь? Слушать твоё молчание?

– А чего тебе не хватает? Квартира отдельная, всё есть. С жиру бесишься.