Встречи и знакомства

Весть о вторжении страшной эпидемии в стены нашего института успела уже облететь все здание, и к моменту появления в швейцарской несчастной матери наш старый швейцар Антон уже знал и о смерти, и об имени умершего ребенка.

Это имя, ему совсем незнакомое, потому что девочку никто никогда не посещал, и так внезапно повторенное явившейся незнакомой ему дамой, поразило несообразительного швейцара. Он вообразил себе, что это какая-нибудь знакомая или дальняя родственница ребенка, явившаяся с целью взять на себя хлопоты о погребении, и на вопрос незнакомки о том, где она может найти маленькую Мальдзиневич, ни на минуту не задумываясь, ответил:

– В мертвой комнате, сударыня, вероятно! В часовню ее вряд ли еще вынесли… Да барышня к тому же еще, кажется, и католичка была!..

При этих словах несчастная мать вскрикнула и замертво упала на пороге швейцарской. Сбежалось перепуганное начальство… вызваны были доктора…

Убитая и обезумевшая от горя мать, убедившись в поразившем ее несчастии, разразилась, как рассказывали тогда, такими проклятиями… призывала такие страшные бедствия на головы всех, кто, по ее мнению, «убил» ее дочь, что о крупном скандале этом, мигом облетевшем весь Петербург, не посмели не доложить государыне, и она, встревоженная и взволнованная, приказала передать от ее имени докторам, что она и слышать не хочет о том, чтобы что-нибудь подобное повторилось.

Императрица Александра Федоровна гневалась так редко, что переданные им царские слова сильно встревожили и огорчили наших докторов. В особенности сильно волновался старший врач института г. Корнелиус, добрейший немец, которого все в Смольном очень любили. Корнелиус был еще не старый человек и прекрасный семьянин. Он боготворил свою жену и двух дочерей, девочек лет 7 – 8, которых тоже готовил в будущие воспитанницы Смольного монастыря.

В то время, к которому относится момент моего повествования, жена Корнелиуса готовилась вновь быть матерью, и эта дружная, счастливая семья жила своей тихой, светлой, радостной жизнью… Кончина маленькой воспитанницы и гнев императрицы грозно упали на это мирное, светлое гнездышко. Доктор заволновался, стал по нескольку раз на день посещать лазареты, часто в тревоге вскакивал ночью и бежал взглянуть, не случилось ли чего-нибудь. В это самое время у него на лице вскочил какой-то злокачественный прыщик.

Его товарищи по службе посоветовали ему беречься, принц Ольденбургский, входивший во все дела института, настоял на приглашении нового, лишнего врача (четвертого по счету) в помощники Корнелиусу, – но все было напрасно.

Удержать его дома не было никакой возможности. А болезнь между тем брала свое… На верхней губе был уже больших размеров злокачественный нарыв, и каждая неосторожность, каждое нечаянное дуновение ветра грозили опасностью не только здоровью, но и самой жизни несчастного доктора.

Проходить надо было длинными, сырыми, давно необитаемыми коридорами (лазареты помещались в старом здании первоначального Смольного монастыря) – и от сквозного ветра уберечься было невозможно.

Сама больная и с трудом переносившая трудную беременность жена Корнелиуса всячески успокаивала и уговаривала мужа, но, видно, не суждено им было долгое и прочное счастие…

Однажды ночью доктор, проснувшись, начал торопливо одеваться, чтоб бежать в лазарет. Жене его с утра нездоровилось, и она, хотя и проснулась при сборах мужа, но молчала, зная, что протест ее ни к чему не послужит. Только когда он уже ушел, торопливо кутаясь на ходу в длинную шинель с капюшоном, испуганная молодая женщина заметила, что он ушел не совсем одетый и вместо сюртука надел под шинелью только спальный халат свой.

Страшная мысль озарила ее… В нормальном состоянии доктор не мог в халате побежать в лазарет. Боли лица за последние дни особенно сильно мучили его… Вконец расшатанные нервы, видимо, не выдержали… Доктор психически занемог…

До смерти испуганная молодая женщина вскочила и, разбудив прислугу, послала за товарищами мужа, жившими тут же, на казенных квартирах…

Но было уже поздно. Прислуга дорогой встретила уже печальный кортеж. Доктора несли на руках наскоро созванные дежурные служители… Его сопровождал дежурный по лазарету фельдшер. Больной что-то невнятно бормотал, то вскрикивая и пытаясь вскочить на ноги и отбиться от державших его рук, то беспомощно о чем-то рыдая…

К утру наступил уже период буйного помешательства. В тот же день он был отправлен в психиатрическую больницу, где и умер, не приходя в сознание и не узнав о смерти горячо любимой жены, скончавшейся от последствий преждевременных родов через двое суток после того, как мужа ее увезли в больницу.

Крошечные девочки, взлелеянные горячей любовью родителей, избалованные постоянной лаской и приветом, остались одни в мире… Родных у них не было положительно никого… Сам доктор прожил или, точнее сказать, промучился около шести недель в больнице и умер мучительной смертью от рака на губе.

Императрица приказала немедленно зачислить оставшихся сироток на казенный счет в Смольный монастырь и тотчас же принять их в число воспитанниц, несмотря на ранний возраст.

Все встретили их лаской и горячим приветом… Тетушка моя, исключительно любившая Корнелиуса и его жену, ласкала и всячески баловала малюток… Моя старшая кузина, добрая, как ангел, горько плакала над ними… Но могли ли все эти ласки, весь этот привет заменить им то, что так жестоко, так внезапно, так бесповоротно отняла у них судьба?..

Как теперь вижу я перед собою эти два бледных детских личика с широко раскрытыми, словно недоумевающими глазками, с выражением непосильного детского горя в осунувшихся чертах…

Это был первый удар житейской грозы, разразившейся у меня на глазах…

Предвестник иных, таких же тяжких, но… ближе коснувшихся меня житейских гроз…

Глава VIII

Роковое самоубийство. – Наши детские впечатления по этому поводу. – Детская страсть ко всему таинственному. – Фантастические легенды. – Заложенная в стене монахиня. – Стучащий гном. – Старое здание монастыря. – Квартира бывшей фаворитки Е. И. Нелидовой. – Ее сестра Н. И. Нелидова. – Новые инспектрисы.

Передаваемый ниже случай был первой серьезной житейской драмой, разыгравшейся на моих детских глазах [96] .

Случилось это перед переходом нашим в средний, или голубой, класс, инспектрисой которого была в то время некто г-жа Б[ельгард], личность очень мрачная, неприветливая и не пользовавшаяся положительно ничьими симпатиями в Смольном. Г-жа Б[ельгард] была матерью трех молодых генералов [97] , и блестящей карьере сыновей она, как говорили тогда, обязана была тем, что ее терпели в институте.

96

Эту же историю Соколова более кратко излагает в главе XVIII мемуарного цикла «Встречи и знакомства».

97

У инспектрисы Бельгард было два сына-генерала: Карл и Валериан. Третий сын – Александр – был полковником.

Каждая из инспектрис пользовалась даровыми услугами двух казенных горничных. Кроме того, каждая из них держала еще личную свою «вольную» прислугу, всегда враждовавшую с прислугой казенной. Б[ельгард] была немка по происхождению, почему и личная ее горничная, нанятая ею среди столичных немок или чухонок, пользовалась у нее особенным фавором и положительно угнетала казенную горничную Сашу, молоденькую и живую блондинку, которой, при всей ее жизнерадостности, приходилось нередко и горько плакать от угнетений злой немки.