Встречи с животными

Однако бразды правления в семье не принадлежали деду. Они всецело находились в крепких руках мудрой, властной и, несмотря на преклонный возраст, бодрой, а на вид — еще и молодой прабабки. Более полусотни лет назад прабабка переселилась с Украины в Уссурийский край и здесь, на берегу беспокойной реки, сумела создать уголок своей далекой родины. И белая хатка, и фруктовый садик, и широкая клуня с соломенной крышей — все так напоминало усадьбу украинской деревеньки! Вот только китайские белые аисты, населяющие Уссурийский край, не пожелали до настоящего времени воспользоваться гостеприимной соломенной крышей клуни и упорно продолжали гнездиться на старых деревьях среди обширного топкого болота.

Но пора возвратиться к поездке. Как уже знает читатель, поздним вечером мы с Толькой добрались, наконец, до селения Вострецово и остановились на ночь в семье нашего шофера. Отсюда в глубину тайги к лесным разработкам идет узкоколейная железная дорога. Ею мы и решили воспользоваться, чтобы без трудностей и быстро проникнуть в тайгу, где совсем недавно появился небольшой поселок Тимохин Ключ.

Утро. Над лесом поднялось солнце; его лучи искрятся в неподвижной воде речного затона. Усевшись в один из вагонов поезда, мы сначала пересекаем широколиственные леса речной долины, потом смешанную и хвойную тайгу невысоких сопок. Стучат колеса. Маленький паровозик-«кукушка» выбрасывает клубы дыма и пара, порой его пронзительный свист прорезает воздух; далеко в горной тайге откликается эхо.

Вот и конечный пункт нашей поездки. Но вместо того чтобы осмотреть новый поселок, отдохнуть и позавтракать, мы захватываем с собой кусок хлеба с жареным мясом и спешим в тайгу, туда, где работают лесорубы.

В полукилометре от последних домиков, в глубокой котловине среди сопок, залегла лесная прогалина. Груды свежеочищенных пахучих бревен покрывают вырубленную площадь. По каткам, наскоро изготовленным из тех же бревен, несколько женщин перекатывают тяжелые стволы к узкоколейке. Здесь постепенно растет груда заготовленного леса. К концу рабочего дня сюда подадут вагонетки и на них перебросят лес к далеким протокам Большой Уссурки. По реке, вниз по течению, деревья поплывут сами. На краю прогалины струится сизый дымок небольшого костра.

— Можно вашим дымком воспользоваться? — обращаюсь к одной из женщин.

— Можно, сюда садитесь, ближе к огню, — отвечает она, закрывая пламя зелеными ветвями кедра.

Огненные языки лижут смолистую хвою, столб непроницаемого дыма поднимается в тихом воздухе, отгоняя в стороны тучи назойливой мошки, сопровождающей в этих местах каждого человека.

Мы с Толькой удобно усаживаемся на широкие пни, извлекаем из заплечного мешка и за обе щеки уплетаем захваченный завтрак. Потом я достаю сумочку с инструментами и начинаю снимать шкурку с добытого по пути большого китайского дубоноса. Меня окружают рабочие.

— Значит, операцию с птицами производите? — шутливым тоном говорит молодой голос.

— Ну да, операцию! — в тон отвечаю я.

— А потом что?

— А потом мясо на огоньке поджарим, закусим, а шкурку вот сюда. — И с этими словами я укладываю снятую шкурку в небольшую деревянную коробочку. — Много она проедет, всю Сибирь пересечет по железной дороге и, наконец, в Москву в музей попадет. Понятно?

— Понятно. Значит, там показывать будете, какие у нас птицы живут?

— Сначала сами их посмотрим, потом напишем об этом и другим покажем.

— А вы из самой Москвы, в городе живете?

— Я из Москвы, а вот он, Толька, близко отсюда, в Вербовке живет. Вербовку-то знаете, проезжали ее, когда на машине из города в Вострецово ехали?

— Может, и проезжали, только не знаем. Ведь мы в чащобе живем, дальше Вострецова не ездим. Да и недавно, в этом году сюда приехали.

— Откуда же? — спрашиваю я одну из женщин.

— Издалека, с Украины, из-под Полтавы. Там весной яблони, вишни цветут — все сады белыми станут, у реки в кустах соловьи. А здесь тайга молчит, мошка в глаза лезет — жить не дает!

Мне не видно лица собеседницы: как и у других женщин, оно завязано толстым бумажным платком. Мошки так много, и она так назойлива, что иначе невозможно работать. Видны только большие глаза. Они задумчиво смотрят на зеленую лесную завесу, но, вероятно, видят не тайгу Приморья, а другие, далекие и в то же время близкие сердцу картины — Украину.

— Значит, не нравится здесь, к родным местам тянет? И песни, наверное, на Украине оставила?

— Ничего, понравится! — уже другим, задорным тоном отвечает собеседница. — Везде люди живут. Порубаем тайгу, белую хатку зробим, вишни посадим — весной тоже цвести будут.

— Як хорошо зробышь, хорошо и жить будет, — добавляет ее соседка.

— А далеко эта узкоколейка идет?

— Нет, недалеко, с километр будет. Слышите, там кедру валят.

— Ну, спасибо за все, — поднимаемся мы и идем на шум падающих деревьев.

— Еще заходите в гости, дымком угощаться! — смеются работницы.

— Обязательно зайдем, если этой дорогой возвращаться будем!

Позади нас слышится негромкая песня. «Де ты бродишь, моя доля?» — вполголоса поет вкрадчивый молодой голос. За сердце берет знакомый мотив.

Песня Украины, девчата Украины и где же — в далекой тайге, в дебрях Приморья!

Вот и то место, где, проникнув в тайгу, работают лесорубы. Человек сорок мужчин, русских и корейцев, с лицами, закрытыми полотенцами, и в больших шоферских очках, здесь и там копошатся у машин на обширном вырубленном участке.

В центре, у самой узкоколейки, гора нарезанных бревен. Лебедка, производя массу шума, поднимает их в воздух и одно за другим грузит на площадку вагонетки. Пахнет дымом и сырой древесиной. В стороне, на крутом склоне сопки, среди уже поредевшего леса, кипит работа, наполняя тайгу необычным хаосом звуков. Гудят, ревут тракторы; под их напором ломаются молодые деревья, невыносимо визжат электрические пилы, с грохотом ломая ветви, валятся на землю вековые кедры.

— Пойдем-ка отсюда, — обращаюсь я к мальчугану, — ведь ни помочь лесорубам, ни помешать рубке тайги мы с тобой не сумеем.

И мы, минуя сваленные деревья, поднимаемся по склону до вершины сопки. Впереди, где-то за чащей леса, опять лесная долина, а за ней новая сопка. Медленно мы достигаем и этой вершины.

«Неужели так прекрасна Украина и так плохо здесь, в дебрях Приморья? — невольно думаю я, вспоминая слова работницы. — Отойдите подальше от жилья человека, поднимитесь на вершину сопки, взгляните оттуда, и тайга представится вам совсем иной, в другом виде».

До самого горизонта, насколько хватает глаз, раскинулось море роскошной кудрявой зелени. Обширные широколиственные леса образуют в Приморье почти непроницаемый полог. Над ним то сплошной зубчатой стеной, то как одинокие великаны к небу поднимаются темные пихты и кедры. Блестит ли солнце, закрылось ли небо тучами и моросит дождь — все равно хороша тайга. А загляните в глубину девственного леса. Там царят сумрак, сырость и тишина. Пахнет сгнившей листвой, на ветвях повис седой мох, нога топчет тенелюбивый папоротник.