Встречи с животными

— Почему они идут, а не летят, как другие птицы? — обратился ко мне спутник.

— Горе-альпинисты — вот почему, — ответил я. — Летают плохо, а, чтоб на Гокчу попасть, вон какой перевал покрыть надо. Наверное, ночью у них сил не хватило перелететь через высокие горы, вот они и шагают пешком по удобной дороге.

— А может быть, при луне им шоссейка рекой показалась, ведь она, как вода, в лунную ночь блестит, — добавил мой спутник.

— А ведь верно, пожалуй, и так может быть, — согласился я, провожая глазами стаю.

Весной следующего года я вновь посетил Воскресеновку и в гостеприимной семье Михаила прожил полтора месяца. На этот раз большую часть времени я посвятил изучению образа жизни выпущенных в Караклисском ущелье енотовидных собак. С этой работой у меня связан маленький эпизод, о котором я сейчас и расскажу читателям.

Приехав в Армению, я ежедневно посещал и осматривал норы, где поселились еноты, по следам у входного отверстия определял присутствие в них детенышей, собирал остатки их пищи. Если мне случалось поймать енота, я делал надрез на его ухе и брал каплю крови. Она была мне нужна для специальных исследований.

Однажды я только хотел подняться по горному склону, как услышал веселый и задорный лай моей собаки. Я поднял голову и увидел небольшого взъерошенного енота. Он издавал громкие верещащие звуки, видимо, выражавшие сильное раздражение, и бросался на Гаудика, стараясь вцепиться в него зубами, но бесполезно. Подвижная, энергичная лайка без труда избегала зубов неповоротливого енота. Она отскакивала то в одну, то в другую сторону, продолжая облаивать зверя. При этом меня поразило одно обстоятельство: всегда смелый, Гаудик на этот раз не пытался смять своего противника. Увертываясь от нападения, он постепенно спускался по склону и приближался ко мне. Следом за ним приближался ко мне и раздраженный енот. Заметив это, я присел за густой кустарник и сквозь его листву стал наблюдать за животными. Оба противника спускались все ниже и ниже по склону. Наконец, когда они оказались в пяти шагах от меня, я выскочил из засады. Енот на мгновение остановился. В тот же момент Гаудик перешел в наступление и вцепился ему в загривок. Испуганный зверь не пытался сопротивляться. Тогда я осторожно взял его за шею, отстранил лайку и посадил в заплечный мешок, завязав его таким образом, что голова пленника оказалась снаружи.

После этого я приступил к обычной своей операции. Надрезав скальпелем кончик уха, я взял на предметное стеклышко каплю крови, размазал ее тонким слоем и стал подсушивать мазок под лучами солнца. Это поглотило все мое внимание.

«Ну, а енота выпущу», — решил я и шагнул в том направлении, где оставил зверя. Однако то, что представилось моему взору, заставило меня остановиться.

Енот спокойно продолжал сидеть в заплечном мешке: его голова торчала наружу. Рядом с мешком сидел Гаудик и тоже спокойно зализывал пораненное ухо пойманного зверя. Осторожно я развязал и раскрыл мешок. Почуяв свободу, енот немедля полез в гору, где помещалась его нора.

— Нельзя трогать, Гаудик, — погрозил я пальцем собаке, и оба мы проводили енота глазами.

По пустыням и озёрам Казахстана

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ОСЕЛ

Сегодня раннее майское утро. На большом пароходе я плыву вниз по Волге от Волгограда к Астрахани. После утомительного переезда по железной дороге в душном вагоне здесь так привольно! В этот ранний час на палубе ни души, ласковый ветерок дует в лицо, блестит солнце, дымкой подернуты уходящие назад зеленые острова и желтые косы. И когда смотришь далеко вперед, где водная гладь соприкасается с небом, то кажется, что меж ними нет границы.

С твердым намерением написать о волжском просторе я сажусь за маленький беленький столик, вынимаю из кармана карандаш и тетрадку и собираюсь приступить к делу, но безуспешно. Не могу писать о том, что вижу, что меня окружает. Нужно забыть это, вновь воскресить в памяти после долгого перерыва, прочувствовать, и тогда писать будет легко и свободно.

А сейчас мне вспоминается другая река. С неприветливым плеском стремится она на северо-запад, порой подмывает крутой берег, и тогда глыбы земли с шумом валятся в желтую воду. По ее сторонам в мае цветущие тугайные заросли с душистым белесым лохом да голубым джингилем. Это река привольного, необъятного Казахстана; называют ее Сырдарьей.

Маленькая станция Караузяк, расположенная в 22 километрах от Кзыл-Орды, была для нас основной базой. Отсюда мы предпринимали постоянные походы, исследуя тугайные заросли, прилегающие к Сырдарье, пустыни и сеть глубоководных озер, громадной дугой охватывающих эту местность.

Для нас — тогда начинающих натуралистов — исследовательская работа была так интересна, что мы без ропота мирились со всеми трудностями и невзгодами. Отправляясь в далекий поход, чтобы облегчить свою ношу, мы не брали с собой ни палатки, ни смены одежды, ни достаточного запаса продуктов. «Ничего, как-нибудь обойдемся», — успокаивали мы себя и бодро отправлялись в дорогу.

— Не годится лишать себя всяких удобств, — сказал нам однажды начальник станции, у которого мы поселились.

— Конечно, ни к чему, — подхватил эти слова один из местных жителей; звали его Виссарионом. — Зачем себя мучить, таскать на себе тяжести и ноги зря бить, когда за два целкаша ишака нанять можно. Он и вещи увезет все, а сядете на него оба — тоже не откажется. На моего ишака раз пудов эдак на двенадцать убитого кабана привьючили, а ему хоть бы что. Домой торопится, трусит так, что ноги мелькают.

— Правда, правда, — закивал головой начальник станции. — У Виссариона действительно осел замечательный — большой, сильный, лучше любой нашей лошади.

— Знаешь, Евгений, — вдруг обратился ко мне приятель, когда мы улеглись спать. — Я долго думал и решил, что нам необходимо изменить образ жизни. Посмотри, на что мы похожи. Физиономии обгорели, руки в ссадинах, рубахи в дырах — никуда не годится. Хоть один раз в неделю надо на людей быть похожими — одеться прилично и отдохнуть, как все отдыхают. А потом, что мы, вьючные животные, что ли? Полсотни километров нужно сделать — пешком идем, будто, кроме ног, никакого транспорта на свете не существует. До реки дошли, мост снесло или лодки нет, вброд лезем. Нет брода, глубоко, тоже не беда — одежду и ружье в руки, поплыли на другую сторону. Очень культурно — нечего сказать. Озолоти Виссариона, скажи ему, чтобы он Сырдарью переплыл, где переплыл ее Сергей, — ни за что не согласится. «Очень мне надо, — скажет, — чтобы меня за ногу сом схватил и ко дну уволок». И он прав — чего ради рисковать, зачем силы тратить, когда и без этого обойтись можно.

Долго еще мы беседовали и пришли к следующим выводам. Студентам старейшего Московского университета необходимо во время выездов для исследования территорий пользоваться известным комфортом. Два рубля в день за осла — плата пустячная, но зато какое удобство. С собой можно взять постель, полог, достаточное количество патронов и продуктов — одним словом, все, что нужно.

Вскоре мы на деле осуществили наши благие намерения. Настала очередь ознакомиться с замечательным озером Келем-Чаган.

Озеро Келем-Чаган, что в переводе на русский язык означает — «расстели ковер», было расположено в 15 километрах от станции Караузяк; к озеру вела проторенная тропинка. В это интересное место мы были готовы выехать в любую минуту, но вот досада — подошло воскресенье. Нам не хотелось отступать от только что принятого решения относительно дня отдыха, и мы наметили выезд в понедельник.

Во время полевой работы привыкаешь вставать спозаранку. До восхода солнца поднялся я и в то воскресное утро. В безукоризненно белом костюме вышел на станцию и, постояв на месте, бесцельно зашагал по путям к семафору.