Встречи с животными

От кордона отчалила лодка и, гонимая кормовым веслом, быстро заскользила вниз по течению. Она направлялась туда, где на деревьях ивы разместилось крупное поселение бакланов и цапель. Но где же улетевшие из кордона вороны? Они уже далеко впереди. Сидя на вершинах растущих на берегу ив, вороны деловито следят за вашим маршрутом. «В какую колонию направляться?» — бросают они на вас пытливые взгляды. И если при разветвлении проток вы свернули вправо, то и вороны летят том направлении; до места вы их уже не увидите. «Карр-карр-карр», — торжествующим приветствием встречают и вас у самой колонии. Что, мол, долго копался на своей лодке — скорей к делу!

Над быстрой протокой повисли ветви крупных ив; здесь и там среди зелени темнеют массивные гнезда. На них сидят какие-то крупные черные птицы. Это бакланы насиживают яйца. Появление лодки их беспокоит.

Вот, вытянув длинную шею и следя диким зеленым глазом за непрошенным гостем, один из бакланов покидает яйца. Тяжелая птица неуклюже срывается с ветви; усиленно взмахивая крыльями, спускается почти до самой воды и, наконец, летит в сторону. «Карр», — торжествующе кричит одна из ворон и, на мгновение усевшись в оставленное гнездо, схватывает яйцо и поспешно улетает с ним в лесную чащу.

«Карр», — орет вторая ворона и уже тащит второе яйцо из гнезда баклана. Примеру двух первых успешно следует еще одна птица. Совсем иной, раздраженный, крик четвертой вороны явно показывает, что она опоздала, — яиц в гнезде не осталось. Она срывается с места и с криком преследует товарку, утащившую последнее яйцо кладки.

Каждая ворона съедает свою добычу в определенном месте. В сухое лето, когда воды мало, яйца расклевываются на земле среди леса. Десятки зеленоватых, ярко-голубых, как южное небо, белых и пестрых скорлупок яиц валяются здесь на так называемых «кормовых вороньих столиках».

«Карр», — рядом с вашей лодкой садится на иву ворона. Это значит, яйцо выпито, можно начинать сызнова. Ворона смотрит на вас с таким доверием, с такой надеждой! И действительно, вы заслуживаете этого, ведь вы ее настоящий помощник.

Замахнувшись длинным шестом, я как-то пытался отогнать обнаглевшую птицу. К сожалению, я не достиг цели. Нахальный разбойник, вероятно, решил, что это движение предназначено не для нее — вороны, а для бакланов, продолжавших упорно сидеть на яйцах. Разве можно при таких условиях часто посещать птичьи колонии? Ведь там вас встретит десяток, а то и два жадных, дерзких и энергичных хищников, видящих в человеке своего соучастника. Проникновением в колонию вы, вопреки своему желанию, обязательно погубите несколько гнезд.

Если бы знал читатель, как мне хотелось схватить ружье и сделать по воронам несколько выстрелов. Ведь эти умные птицы, узнав о сокрушительном действии огнестрельного оружия, начинают бояться его больше всего на свете.

Как-то в селении Вострецово, расположенном на реке Большой Уссурке в Уссурийском крае, куда я только что прибыл, я увидел интереснейших для меня птиц — большеклювых ворон. Десятки их доверчиво бродили по улицам, садились на спины свиней, отдыхали на заборах и крышах. Я немедленно извлек из чехла ружье, чтобы добыть хоть одну для своей коллекции. Но, увы! Все попытки окончились неудачей. Как будто зная мое намерение, вороны тотчас разлетелись куда попало и перестали посещать селение.

Тогда я вышел в окрестности и, пряча ружье, пытался приблизься к птицам. Два дня я потратил на эту охоту и не добыл ни одного экземпляра. Почему же так осторожны оказались птицы? Да потому, что ранней весной один из местных охотников, пристреливая свое ружье, сделал по воронам несколько удачных выстрелов.

Я убежден, что, истребляя серых ворон путем отстрела, можно добиться блестящих результатов. Одного появления с ружьем будет достаточно, чтобы разогнать жадную стаю разбойников. И в то же время ценных гнездящихся птиц можно приучить, чтобы они не реагировали на ружейный выстрел. Разве я на практике не видел таких примеров?

Передо мной встает такая картина. Далекий север, холодное суровое море, крик морских чаек. Нет ветра, но после ночного шторма тяжелые, свинцовые волны с белыми гребешками одна за другой катятся по водной поверхности, с грохотом разбиваются прибрежные скалы. Я стою над береговым обрывом, вслушиваюсь в рокот прибоя, смотрю на небо, по которому быстро бегут лохматые клочки облаков, где-то позади кричат гуси, долетает бодрый гогот серого гуся и унылый гогот гуся-гуменника.

С тревогой вслушиваюсь в голоса крикливой гусиной стаи. Как уныло здесь, когда нет солнца. Но вот птицы исчезают вдали, затихает их крик, а вслед за ними медленно наползает туман, скрывая от глаз беспокойное море, береговые скалы, каменистую тундру. «Уу-ах, уу-ах», — в стороне громко кричит гагара, и ее крик сквозь туман доносится, как будто из другого мира. И вдруг совсем близко оглушительный пушечный выстрел обрывает ход моих мыслей. Невыносимый от неожиданности звук пронизывает нервы.

Близ местного маяка стоит пушка. В туманные дни через каждые 20 минут раздается пушечный выстрел. Это маяк предупреждает проходящие пароходы о близости опасных подводных скал, о близости острова. Но для нас интересно другое. Под самым стволом орудия на гнезде спокойно сидит гага. Она занята высиживанием яиц, и ее не тревожат пушечные выстрелы. Неподалеку от этого места, на ровном участке тундры, во множестве гнездятся сизые чайки, полярные крачки, короткохвостые поморники. Воинственно они встречают каждого человека. Туча белых, сизых и темных птиц, наполняя воздух резкими криками, вьется над самой головой пришельца, бросается с высоты, взмывает вверх, чтобы вновь через секунду повторить нападение. Появление человека их беспокоит, мешает насиживать яйца, но до пушечной стрельбы им нет дела.

— А в Москве народу! От огней, наверное, как днем светло, — возвращает меня к действительности мой юный спутник Аркадий.

— Да, народу много. В праздник вся Москва гудит, по улице не пройдешь. Зато у вас здесь тишина, простор, — окидываю я уходящую вдаль протоку.

— Народу много, а куда хочешь, туда и пойдешь, а тут простор, а пойти некуда, — отвечает Аркадий. — Камыши, вода кругом.

— Знаешь, Аркаша, — успокаиваю я его, — человек никогда не бывает доволен тем, что имеет. Попадешь надолго в Москву, вспомнишь эту протоку: рыбы-то в ней сколько, сазаны какие!

Вот я на берегу Баренцева моря был. В плохую погоду там просто тоска безысходная. Волны ревут, ветер воет, и самому волком завыть хочется. А местные рыбаки, как уедут оттуда, с тоски места найти не могут. Я раз встретил такого рыбака в чудном уголке на Кавказе и после его жалоб спрашиваю: «Да что у вас там хорошего, здесь-то разве плохо?» — «Все бы ничего, земля плодородная, фрукты, да чайки не кричат, и без крика чаек жизнь немила».

Но вернемся к воронам Астраханского заповедника. «Проезд запрещен», — гласят надписи на берегах многих проток, где издавна большими колониями гнездятся голенастые птицы. Конечно, таким путем удается сократить гибель птенцов и яиц от энергичных и находчивых хищников. Но это только полумера.

Ворона — одна из немногих птиц, вред которых чрезвычайно велик

ВОДА ОДОЛЕЛА

— Ты знаешь, папка, — как-то сказал мне сын, — я видел дикую свинью с поросенком. В самый разлив они приплыли в Дамбинскую яму, где на крошечном островке стоял домик лесника, и стали жить с домашними свиньями и коровами.

— Наверное, ты что-нибудь напутал, — усомнился я. — Беспородные домашние свиньи часто бывают поразительно похожи на кабанов; наверное, ты с такой одичавшей свиньей столкнулся.