Встречи у метро «Сен-Поль»
Шрифт:
— Вам пришло письмо, — сказал вдруг консьерж. — Вот, держите, я еще не успел в него заглянуть.
Бошвар вырвал у него письмо и посмотрел на печать:
— Как, вы читаете мои письма?! Я с вами как с другом, а вы… вы… — От возмущения он не находил слов.
— Да не сердитесь, месье Бенуа! Мне просто страшно скучно! Я больше не буду. Эх, я бы с удовольствием торговал трикотажем, как вы, а не помирал тут с тоски!
Бошвар фыркнул и пошел по лестнице с конвертом в руках. Однако на полпути не выдержал, вскрыл его и прочел:
«Дорогой Бенуа!
Я приезжаю в воскресенье.
С приветом
Симон».
Симон приезжает! Как же я с ним расплачусь? — застонал Бошвар и лишился чувств.
То есть, конечно, он бы лишился чувств, происходи все это на сцене. В жизни же он доплелся до своей квартиры и с понурым видом сел за стол. А на немой вопрос жены протянул письмо от Симона, у которого купил фургончик перед его отъездом в Ниццу и с которым все еще не расплатился.
Придя в себя, он снова завел:
— Будь я машинистом метро, разве старый владелец стал бы требовать с меня денег за мотор? Нет!
Жена поставила перед ним тарелку супа:
— Ешь, пока не остыло. И хватит уже причитать: метро, метро! Вот я почему-то не жалуюсь! И вообще, что, по-твоему, у машиниста метро нет никаких забот? Мне, может, тоже больше хочется пойти работать продавщицей в «Галери Лафайет». Стоишь, как королева, нарядная, накрашенная, и знай себе лопочешь: «Добрый день, мадам, примерьте вот этот костюм от Диора, наденьте вот эту косыночку!»
— И кто тебе мешает? — спросил он, хлебая суп.
Вместо ответа жена, поджав губы, сказала:
— Скажи лучше, как ты собираешься расплачиваться с Симоном? Разговорами про метро?
— Нет. Попрошу его забрать назад фургончик. Мне он больше ни к чему. Торговли нет ни в лавке, ни на рынке. Так и не ст'oит разъезжать в фургончике, который к тому же столько стоит!
— Ну наконец он что-то дельное надумал, а то метро да метро! А я ведь с самого начала была против, чтоб ты развозил товар по рынкам.
— Налей мне еще супу, — перебил Бошвар. — Ты против, потому что тебе кажется, будто я там разговариваю с женщинами!
— Верней, с любовницами!
— Какими любовницами? Да ты готова ревновать меня ко всем и ко всему на свете. Даже к метро!
— Опять он со своим метро! Какое метро — грузовичок-то еле водишь. И возраст у тебя не тот — таких уже не берут.
При чем тут возраст! Вернем фургончик, ты останешься в лавке, а я — наймусь волонтером в метро. И заживу наконец спокойно.
Он встал и, не дожидаясь второго, пошел спать. Жена осталась в столовой с вязаньем.
Завтра опять вставать в четыре утра и развозить товар. Хватит с него! Хватит! И, как на грех, сна ни в одном глазу.
Он встал с постели — пойти посмотреть, не осталось ли в банке компота. В пижаме и тапках прошаркал на кухню и окунул ложку в банку. Увы! И вдруг компот заговорил. По крайней мере, так послышалось Бошвару.
— Не вешай нос, Бенуа! — прозвучало из банки. — На свете все сложнее, чем ты думаешь. Каждый жалеет себя, и никто не слушает других. Такова жизнь. Вот посмотри: если б тебя сегодня не заела
хандра, ты и не вспомнил бы о бедном компоте, который только этого и дожидался. А я тоже мечтал быть чем-то другим, вареньем например! В богатом доме! Баночка варенья на кухне у Ротшильдов — красота! Но я всего лишь компот на кухне у Бошваров, дела идут плохо, и вот-вот нагрянет кредитор. Тоска.— Да, но ты-то всего лишь компот! — обиженно воскликнул Бошвар.
— Ну и что ж, — возразил ему голос из банки. — Разве компоту запрещается мечтать?
Удостоверитель с улицы Эльзевир
Артур Штемпель открыл свое бюро в одном из дворов в нижнем конце улицы Эльзевир. И все в чем-либо не уверенные шли туда к нему. На стенке у него за спиной висели друг под другом три диплома, а из подставки для трубок торчали разные печати. Каждого клиента он первым делом спрашивал: — Вам какое свидетельство: простое или экстра-класса?
Большинство выбирало простое, но если у кого были средства и кто особенно сомневался, те иногда заказывали экстру. Для начала Штемпель задавал необходимые вопросы. Потом, все обдумав, приглашал клиента, которого до того держал на ногах, сесть и составлял свидетельство. В бланке уже значилось:
«Артур Штемпель, университетский диплом удостоверителя,
в присутствии месье (мадам, мадемуазель) такого-то (такой-то),
рассмотрев им (ею) сообщенное, свидетельствует, что…
Выдано в Париже, такого-то числа, такого-то месяца, без участия третьих лиц».
Внизу на каждом листке мелким шрифтом приписано:
«К сведению просителей:
На судебные иски не отвечаю. Но и ошибок не допускаю».
Оставалось заполнить пробелы ручкой с пером «сержан-мажор» и поставить печати: красную и синюю. На свидетельства экстра-класса он ставил целую дюжину печатей: по шесть каждого цвета.
В тот день с утра у него уже успели побывать два клиента. Одного жена назвала дураком и тем смутила его душу. Штемпель выдал ему простое свидетельство, удостоверяющее титул «дурака», ибо жена знает, что говорит.
У второго была проблема скорее тарификационного характера. Он был владельцем булочной-кондитерской, и надо было определить, кто он по преимуществу: кондитер или булочник. Ради такого случая Штемпель ненадолго закрыл бюро и решил провести экспертизу на месте. Отведав выпечку, он заключил:
— Кондитер, откровенно говоря, из вас никакой. С чистой совестью могу засвидетельствовать: человек, выпекающий такой штрудель, кто угодно, но только не кондитер.
Клиент удовлетворенно кивнул:
— Только не забудьте про печати.
— Если после такого угощения я доберусь до своего бюро живым, то обещаю поставить вам на радости лишнюю печать.
Всю обратную дорогу Штемпель ворчал:
— Булочник-кондитер? Ну уж нет! Булочник-убийца — вот это ему подойдет, если он и дальше будет печь такие штрудели!
В конце концов он выдал простое свидетельство, но с наценкой за выезд на место: «Не кондитер. Булочник, да и то…»
Клиент остался доволен — при такой аттестации он рассчитывал получить налоговую скидку.