Встречи у метро «Сен-Поль»

Вошел, расположился на стуле и вытянул ноги, но тут подбежал официант и попросил его перебраться внутрь. Терраса, объяснил он, предназначена для тех, кто заказывает еду, а Лекувед спросил один напиток. Этот официант вполне мог быть его бывшим учеником. Из тех, кто год за годом заваливал экзамены. Лекувед глянул ему в лицо:

— Вы хотите сказать, я должен идти внутрь, хотя желаю пить кофе на террасе?

— Ну да, внутрь. — Официант раздраженно сдернул с плеча салфетку.

Но Лекувед осадил его жестом:

— Позовите хозяина. Я с ним поговорю.

— Прикажете предъявить вам письменное распоряжение с печатью? — Официант распалялся все больше. — Я вам сказал, что столики на террасе — для тех, кто пришел пообедать.

— Вот и отлично. Я как раз только что пообедал. Вон там, напротив. А вы теперь принесите мне кофе.

— Никакого кофе! — взвился официант. — Немедленно встаньте!

Что ж, Александр Лекувед действительно поднялся. Взял официанта за правое ухо и спокойно, хладнокровно стал его выкручивать, пока парень не вырвался и не отскочил. Лекувед снова сел:

— Чашку кофе, пожалуйста!

На улице останавливались прохожие и наблюдали на этой сценой. Официант тер ухо и бормотал:

— Ну, вы… ну, вы…

Лекувед вежливо повторил:

— Пожалуйста, чашку кофе.

А в третий раз заорал:

— Кофе, а не то я вам другое ухо откручу — вон то, что посредине, с двумя дырочками для соплей!

Официант оторопел и ретировался к стойке пожаловаться на дебошира. Спустя пять минут к столику Лекуведа подошел сам хозяин и поставил перед ним чашку кофе.

— Вы не имеете права… — начал он.

Но Лекувед перебил его:

— Еще как имею! Вам известно циркулярно-подзаконное уставное распоряжение о торговле кофе на открытых террасах?

Хозяин спасовал. С таким настырным лучше не связываться, чего доброго, у него еще найдутся знакомые в префектуре. Оставалось только развести руками.

Зеваки на улице разошлись. Лекувед выпил кофе, взглянул на счет, который хозяин оставил на столике, и положил на него несколько монет.

Ему было хорошо. До чего, оказывается, приятно бунтовать!

Он встал, сделал несколько энергичных движений, чтобы размяться, и решил, раз уж нашел на него буйный стих, наведаться к шурину — благо до его лавочки рукой подать. Этот самый шурин, брат жены Лекуведа, вот уж три года, как не отдавал подсвечники, которые взял на время. Правда, с тех пор, как умерла жена, Лекуведу они были ни к чему, семейных торжеств по праздникам больше не устраивалось. Но это ничего не значит!

Шел он не спеша, шел и думал, но все же оказался перед лавкой шурина скорее, чем ожидал, и, кстати, вдруг сообразил, что было бы неплохо несколько обновить свой гардероб. Поэтому с порога произнес:

— Вот зашел узнать, как ты поживаешь, и купить пару рубашек. А заодно ты мог бы вернуть мне подсвечники, которые когда-то взял.

Улыбка сбежала с лица шурина, лоб наморщился.

— Какие еще подсвечники?

— Две штуки, что ты одолжил у сестры три года назад, когда она еще была жива.

Шурин хлопнул Александра по плечу:

— Так это ты про те подсвечники, которые твоей жене достались от моей матери?

— Ясно, про них! А ты думал, про те, что зажигают в Гранд-опера?

— Ну нет. Это память о сестре. — Шурин помотал головой и переменил тему: — Какие тебе рубашки? Гладкие или в полоску?

— Я что-то не расслышал, — резко сказал Лекувед. — Ты, кажется, не хочешь возвращать мои подсвечники?

Не дожидаясь ответа, он зашел за прилавок, окинул взглядом полки со стопками разложенных по размерам рубашек и преспокойно взял десять штук, белых, тридцать девятого размера. Потом шагнул к соседнему стеллажу и прихватил десяток жилеток. Какие попались. Взял с прилавка два пластиковых пакета, в один засунул рубашки, в другой жилеты и вышел из лавки. Шурин опешил, но быстро пришел в себя и выскочил на улицу вслед за ним:

— Куда ты столько нахватал? Одни жилеты целое состояние стоят!

Александр Лекувед остановился:

— Когда ты мне вернешь подсвечники, я, может быть, верну тебе жилеты. А рубашки так и так теперь мои.

И, оставив онемевшего шурина стоять посреди улицы, пошел прочь, с пакетами в руках, счастливый донельзя. Кое-кто из встречных здоровался с ним. Наверное, какие-то знакомые. Он всех перезабыл. Чем только он не занимался в этом квартале! С кем только не работал! До курсов на окраине преподавал в частных школах тут, неподалеку, был секретарем у одного из местных политиков, корректором в еврейской типографии. И еще, и еще…

И везде слыл учтивым, услужливым. Но никогда, где и что бы ни делал, такого удовольствия, как сегодня, он не получал.

Александр Лекувед шел, напевая и помахивая пакетами. Почти у самого дома он поднял глаза к ясному небу. И едва не вознес ему благодарность. Однако солидные люди не беспокоят небеса по пустякам. Так что он потрусил себе дальше, наслаждаясь солнышком и хорошим настроением. Александр Лекувед, семидесяти двух лет, учитель на пенсии, почтенный, но отнюдь не окруженный почетом, лихой, хоть и запоздалый, бунтарь, первый раз почувствовал вкус к жизни.

Консервы

В бакалейную лавку Оскара Вердена покупатели заходили, едва ли не подняв руки, точно гангстеры из вестерна, пойманные на месте преступления. И робко спрашивали:

— Нельзя ли килограмм картошечки, да-да, вот такой? И пакетик кофе, нет, не этот, другой? Сколько я вам должен?

Под двуствольным взглядом хозяина уместно было бы прибавить:

— Деньги до или после расстрела?

Но на шутки никто не осмеливался.

Обычно Оскар Верден смотрел на вас так, словно вы были прозрачный, затем опускал глаза в усыпанный опилками пол и, наконец, протягивал вам мятый листок, который отрывал от пришпиленного к серому халату блокнота. На нем простым карандашом были записаны цены и внизу, под чертой, итог. Если же он бывал в хорошем настроении, то переводил взор с пола на бумажку и сам бесстрастно возглашал счет. «Надо же, он умеет говорить! Невероятно!» Умел, умел.

Ну а в те дни, когда настроение у бакалейщика бывало превосходное, он мог даже выпалить в отважившегося переступить порог лавки отрывистым:

— Что нужно?

Покупатель чуть не падал с ног от неожиданности. В вестерне он непременно выстрелил бы в ответ в порядке законной самозащиты. Но в Четвертом округе у людей крепкие нервы. И вошедший, показывая на пирамиду банок с зеленым горошком, спокойно говорил:

— Дайте мне вот это!

— Что — это? — спрашивал Верден, уставясь в пол.