Вступление в должность

— Мороз, — серьезно сказал корреспондент. Он уже уложил свое имущество и теперь всовывал в кукуль ноги в лохматых собачьих унтах.

— А вы из какой газеты? — снова спросила Любушка.

— Из районки.

— И ваш шеф все время пишет?

— Обязательно. Он замредактора.

Больше Любушка не знала, о чем говорить с корреспондентом. Тот до половины забрался в спальный мешок, привалился спиной к ящикам, поворочался немного, поудобнее устраиваясь, и сам спросил Любушку:

— Так тебя после техникума сюда послали?

— После техникума.

— Ветеринаром едешь?

— И ветеринаром, и зоотехником. Все сразу.

— А факультет какой кончала?

— Зоотехнический. Но у нас и ветеринарию немножко преподавали.

— Нравится тебе специальность?

— Конечно, нравится.

— А сама ты из этого, же совхоза?

— Нет, мы когда-то в Якутии жили, потом на Колыму перебрались. Но не здесь, на Теньке жили.

— Так ты эвенка или якутка?

— Якутка.

— Зачем же тебя сюда послали? Здесь почти одни эвены. Будут говорить, а ты не поймешь.

— Я немножко эвенский знаю и якутский немного. А больше русский, — призналась она. — У нас в техникуме и в интернате многие предметы на русском шли.

— А родители твои где?

— Родителей нет, они умерли. У меня две сестры есть и брат. Они теперь опять в Якутии живут, а раньше все мы в интернате жили. Они старше меня.

— Вот в бригаду приедем, ты мне все расскажешь, а я запишу. А пока давай молчать, а то горло застудим. Договорились? И не сиди так, лезь в кукуль, потом не согреешься, — сказал корреспондент. Он закрыл шарфиком рот, набитый золотыми зубами, и уставился взглядом куда-то вверх, в серое бездонное небо.

Так они поговорили и замолкли. Любушка тоже забралась в кукуль, привалилась спиной к ящикам. И долго сидела так, глядя на деревья.

Дорога все время шла в гору, сани еле тащились, и каждое дерево подолгу стояло перед глазами, пока его не заслоняло другое дерево, а другое — третье. По мере того как сани все выше карабкались на сопку, на деревьях блекли, затухали краски. Лиственницы все больше оголялись, приобретали серые, угрюмые тона. Потом деревья и вовсе разделись, превратились в черных костлявых уродцев с обломанными макушками, оторванными руками-ветками, покрытыми бородатыми наростами.

И все стало меняться, когда сани пошли под уклон. Деревья принялись наряжаться в позолоту, румяниться и даже зеленеть. Одна лиственница натянула на себя ярко-огненное платье с совершенно зеленой оторочкой внизу, другая вырядилась в темно-вишневый халат, накинула на голову медный платок. А березка облилась прозрачным воском и замерла так, боясь пошевелиться в своем хрупком наряде…

Любушка как-то забыла, что рядом находится корреспондент, а когда повернулась к нему, увидела, что он спит.

Прошло немало времени, прежде чем трактор перевалил через сопку и выбрался на равнину. Горбатая сопка, взлохмаченная лесом, начала медленно отплывать назад. В отличие от сопки, равнина была слегка приснежена, сани по снежку пошли прытче.

За шумом мотора Любушка не слышала стука дверцы в кабине трактора, поэтому удивилась, увидев вспрыгнувшего на сани Славу.

— Не замерзла? — спросил он Любушку. — Иди в кабину, если замерзла.

— Нормально, — улыбнулась ему Любушка.

— Я посплю, — сказал Слава. Он приподнял кукуль доктора, стряхнул с него хвою и сучья. — Пока по ровному едем, надо поспать.

Корреспондент выглянул Из кукуля, спросил Славу:

— К завтрашнему утру доедем?

— Дай бог к вечеру добраться, — весело ответил Слава.

— А кто эта женщина, что в кабине? — поинтересовался корреспондент.

— Как — кто? Володькина жена.

— Жена? — не поверил корреспондент. — Что ж это он о нею так грубо обращается?

— Мстит за вчерашнее, — ответил Слава. И подмигнул Любушке: — Все из-за тебя.

— Из-за меня? — изумилась Любушка.

— Приревновала к тебе Володьку.

— Да я его совсем не знаю, — вконец растерялась Любушка.

— Мало ли что! Она боялась, вдруг он по дороге в тебя влюбится. Не пускала его вчера ехать.

— Она не пускала, а он ее избил? Так, что ли? — спросил корреспондент.

Слава не ответил, только пожал плечами.

— Он что, из заключения вернулся?

— С чего вы взяли?

— У него на физиономии написано, — сердито сказал корреспондент.

— Да нет, Володька ничего…

— А откуда он в поселке взялся? — допытывался корреспондент. — Не местный же он?

— Обязательно местным быть? — обиделся Слава. — А я, например, откуда взялся? Служил службу в Магадане, приехал к тетке в гости и пришвартовался. У меня тетка в поселке пошивочной заведует. Так и он. Служил в армии, с Пашкой познакомился. Я вот женюсь на эвенке — тоже местным стану.

— И тоже будешь руки распускать?

— Не обязательно.

— Армейцы, — буркнул корреспондент и скрылся в своем кукуле.

— Спокойной ночи! — пробормотал в ответ ему Слава, также с головой забираясь в спальный мешок.

Любушка посидела еще немного, потом прилегла. Но прятать голову в кукуль не стала, пристроила ее на рюкзак. Лежала и слушала гул трактора и скрип полозьев. В отличие от монотонного тарахтения мотора, полозья выскрипывали на разные голоса: дискантом, фальцетом, тенорком. Все зависело от того, какой величины попалась им кочка, под каким углом залег повстречавшийся камень, круто или плавно опадает под ними выемка. Все голоса, издаваемые полозьями, сливались в единое звучание, получалась интересная музыка. Любушка тихо лежала, слушая необычную музыку полозьев. Надо же, как бывает…

3

Вдруг музыка оборвалась. Ее заглушил страшной силы грохот — точно где-то рядом рванули аммонитом скалу и от взрывной волны задрожали, затрещали сани. Волна приподняла Любушку за плечи, больно стукнула головой о ящик.

Опять затрещали, задергались сани. Любушка хотела поскорее освободиться от кукуля, кое-как повернулась в нем, привстала на колени, но не удержалась при рывке саней, повалилась на спавшего рядом Славу. Тот высунулся из спального мешка, сонно заморгал, пытаясь понять, в чем дело. А сани все рвало вперед и назад какими-то сумасшедшими толчками.