Вступление в должность

— Ох, наработался крепко!.. Чай напился!..

— Теперь погуляй, Егор, — погладил его по смоляной голове Никитов.

— Теперь гуляй, Егор, — эхом отозвалась Саша Ивановна и тоже погладила сына шершавой рукой по черным волосенкам.

— К дяде пойду, — серьезно заявил мальчик, показав рукой на корреспондента. И, пыхтя, стал перебираться к нему.

— Садись, дружок, садись. — Корреспондент усадил его между собой и Любушкой, сказал ему: — Ну, познакомься с тетей, скажи ей, как тебя зовут.

— Егол Еголович, — громко ответил мальчик, лукаво стрельнув раскосыми глазенками.

— Ох ты, какой молодец, Егор Егорович. — Любушка потрепала его по жесткой голове.

— Он у нас молодец, — сказал Никитов.

— Он молодец, всегда молодец! — закивала Саша Ивановна. — Почитай тетя Люба книжка.

— Почитай, Егор, тете книжку, — поддержал жену Никитов. Он потянулся в угол палатки, где лежала на одеялах стопка журналов, взял «Веселые картинки», передал сыну.

Мальчик раскрыл журнал и, тыча пальцем в картинки, стал бодро сообщать:

— Это — дом-м!.. Это — гриб-б!.. Это — со-пак-ка!..

Саша Ивановна и Егор Никитов-старший довольно кивали, не сводя глаз с мальчика. Не приходилось сомневаться, что оба они без ума любят своего сынишку. И все-таки трудно было поверить, что эта щупленькая женщина с коричневым лицом, сморщенным, как кора старого дерева, не бабка или прабабка, а родная мать мальчика. Любушке вспомнились Олины слова о том, что Егор родился случайно, когда Саше Ивановне было уже пятьдесят пять лет. А если женщине уже пятьдесят пять, говорила Оля, как она может думать, что у нее родится сын?..

— Это — сон-ц-це!.. Это саяц-ц!.. — продолжал мальчик.

— Постой, Егор Егорович, постой, — остановила его Любушка. — Это не заяц. Ну-ка, посмотри хорошенько, кто это?

Мальчик прищурился на картинку, приклонился ближе к журналу, засопел и строго сказал:

— Это — саяц-ц!

— Нет, это кошка, — объяснила ему Любушка. — Видишь, она молоко из блюдца пьет?

— Это саяц-ц! — рассердился вдруг мальчик.

— Да нет же, кошка, — засмеялась Любушка. — Вот здесь написано: «Мя-у, мя-у», А разве зайцы мяукают?

— Нет, саяц-ц! — упрямо повторил мальчик и шлепнул рукой по картинке, как бы в доказательство того, что он прав.

— Заяц, заяц, Егор, — поспешил успокоить его Никитов и пояснил Любушке: — Он кошку никогда не видел.

— Он не видел, он не видел! — немедленно подтвердила Саша Ивановна.

— Не видел? — удивилась Любушка. — Но ведь в поселке полно кошек.

— Он поселок еще не видел, мы его не возили, — сказал ей Никитов.

— Он не видел, мы не возили!.. — закивала Саша Ивановна.

— Разве у вас нет там квартиры? — спросила Любушка, помня о пустовавших домах, в одном из которых ей привелось жить.

— Почему, квартира есть, — ответил Никитов.

А Саша Ивановна, не поддакнув ему на сей раз, скороговоркой зачастила:

— Зачем нам квартир? Как буду там жить, когда муж здесь? Кто печка топить будет, кушать делать? Муж дежурство пришел — палатка холодно, кушать нет. Зачем нам далеко квартир?

Егору-младшему надоело демонстрировать свои познания в картинках, он натянул валенки и перебрался к лежавшим у порога олешкам, принялся гладить их, почесывать за ушами. Олешки смирно лежали, позволяя мальчику забавляться с ними.

Пашиной матери, видно, тоже надоело сидеть. Она начала перемешаться по одеялам к краю постели, где стояли ее валенки. Увидев, что она собирается уходить. Любушка сказала ей насчет заказов к открыла тетрадь, готовясь записывать.

— Васин придет, тогда скажет, — ответила Пашина мать. — Он хозяин, пускай скажет.

— Сама почему не скажешь, сама почему боишься? — спросила Саша Ивановна и дробненько засмеялась, замахала руками, — Так он тебя любит?

— Сама тоже могу, — ответила Пашина мать. — Один ящик тушенка-мясо пиши, два ящика галета, десять пачка чай, один ящик сахар.

— И все? — записав, спросила Любушка.

— Больше нам не надо.

— А что вы на будущий год из газет и журналов выписываете?

— Нам не надо, отпуск делать поедем. Отпуск целый год будет, зачем нам почта? — ответила Пашина мать и выскользнула из палатки.

За ней, нацепив на голову ушастую шапку, убежал Егор Егорович, за ним исчезли из палатки олешки.

— Жадный Дуся стал, ой какой жадный! — подкатила под лоб крохотные глазки Саша Ивановна, — Раньше добрый был, теперь совсем жадный. — И предложила: — Давай немножко еще фермут пить, кушать немножко.

Она разлила в кружки остаток вина из литровой банки. Любушка прикрыла свою кружку рукой — в ней еще оставалось. Когда выпили, Любушка спросила Никитова, удачно ли он сходил на барана.

— Есть баран, есть, — обрадованно закивала Саша Ивановна. — Шкура большой, одеял Егору шить буду. — Она все еще пила свое вино, прерываясь после каждого глоточка, причмокивая и облизывая губы.

— А много баранов в сопках? — спросила Любушка.

— Совсем мало — ответил Никитов. — Я за этим три дня следил.

Горных баранов тоже запрещалось стрелять. Но как быть, если у них такие теплые шкуры, что о лучшем одеяле трудно мечтать? Правда, из одной шкуры одеяла не сошьешь, нужны три-четыре. Значит, и Никитов, и Николай, и другие пастухи, вместо того чтобы отдыхать после дежурства, будут истаптывать сопки в поисках баранов, потому что ватные одеяла для зимы — все равно что дым костра для овода. Ничто не спасет в жаркий день оленя от оводов, кроме крепкого ветра, и никакая вата не согреет человека в шестидесятиградусный мороз, если не будет ворсистых теплых шкур…

Любушка хотела спросить Никитова, давно ли в совхозе введен такой порядок — сдавать в торг оленей со шкурой и камусом? Но в это время Саша Ивановна извлекла из меховой сумки пачку фотографий, протянула их Любушке.

Смотри, смотри, какой мой дочка! Два дочка! Один замуж живет, другой молоденький совсем, — пьяненько хвасталась она, сияя всеми своими морщинами.

Дочки были красивые и, похоже, модницы. У одной на разных фотографиях были разные прически; на этой — замысловатая укладка, на другой карточке — уже высокий, отливающий лаком начес. Младшая дочка тоже каждый раз по-разному распоряжалась своими длинными волосами: то выпускала две косы на высокую, обтянутую свитером грудь, то заплетала одну косу и обвивала вокруг головы, то сооружала из мелкого плетева косичек целую башню над высоким выпуклым лбом, У обеих дочек были изогнутые, как бы поднятые в удивлении брови, маленькие частые зубы и ямочки на подбородках.