Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

Томас почувствовал себя странником в пустыне, который долго и упорно стремился к дворцу, пальмам и фонтанам, а достигнув их обнаружил, что это всего лишь мираж, который рассыпается в прах и песок прямо в руках. Протекторат и Фабрика жизни таяли на глазах, уходя в недостижимую даль.

— Это — неразумное и нецелевое использование сильной боевой единицы, — Томас отбросил вежливую маску и пошел напролом. — Я буду вынужден обратиться напрямую к Координатору.

— Господин Фрикке, — благодушно отозвался генерал. — Вам придется решить непростую дилемму с самоопределением.

Он на мгновение задумался, подбирая формулировку, Томас приподнял бровь.

— Вам предстоит решить, кто вы — командир, или политик. Если сейчас вы нобиль, сподвижник Координатора и член внутреннего круга партии, то мне не совсем понятно, зачем на вас военная форма? Вам следует снять ее и покинуть зону военных действий. Если же дивизионный командир, то я более вас не задерживаю и объявляю устный выговор за нарушение субординации.

Томас молчал, только тяжелые желваки перекатывались под кожей лица, выдавая нешуточную внутреннюю борьбу.

— Я могу надеяться, что планы относительно штурмовой дивизии могут быть… пересмотрены? — выдавил он, наконец, едва ли не с зубовным скрежетом.

— Я, как и мой отец, дед и прадед привык отдавать отчет в своих действиях только вышестоящему командованию, — сообщил генерал, чуть наклоняясь вперед. — А его над нами много никогда не было. Вы все узнаете в свое время.

Томас стиснул зубы, медленно встал. Переборов бушующую в сердце бурю, резким движением надел, буквально накинул на голову форменную фуражку. Четко вскинул руку вперед-вверх и, печатая шаг, покинул зал.

Когда-то, когда Петр Зимников был очень маленьким и жил у дяди, взявшем себе ребенка после безвременной смерти родителей, он попал в океанариум, один из первых настоящих «маленьких океанов» в России. На Петю произвели неизгладимое впечатление акулы и касатки — существа совершенно разные по физиологии, и одновременно невероятно похожие внешне. Рыба и кит — живые инструменты охоты, заточенные природой разными способами, но для одной цели. Сейчас, стоя рядом с танкоистребителем, полковник, разменявший шестой десяток, вспомнил то детское, восторженное, и одновременно боязливое ощущение.

Первоначально машина должна была называться «Горынычем», но имя перехватил тяжелый самоходный огнемет, поэтому истребитель назвали немного чуждо, но по-своему красиво и звучно — «Дракон». Как это обычно случается с военной техникой, схемы и рисунки совершенно не передавали ощущение плотно упакованной мощи, скрытой силы, ждущей своего часа.

Истребитель очень сильно походил на танк, собственно, он и был сконструирован на облегченном и модернизированном шасси «Балтийца», что роднило сухопутный ракетоносец с «Диктатором». Но из-за плоской и очень широкой, словно растекшейся по всему корпусу башни без пушки, машина казалась огромным и злобным клопом на гусеницах. Вроде и опасен, но чем и с какой стороны — непонятно. Это несоответствие привычному образу танка удивляло и настораживало.

Акула и кит, снова вспомнил Зимников. Каждый опасен по-своему, но все равно — опасен.

— Жаль, нет времени, — коротко сказал он командиру особого истребительного батальона. У того был обычный черный комбинезон, но с непривычной эмблемой на рукаве — маленькая ракета, расположенная горизонтально, и три языка пламени над ней, будто маленький костерок. — Сейчас только самое главное — сколько вас и что можете?

Подполковник Георгий Витальевич Лежебоков в некотором замешательстве оглянулся на свое подразделение, вытянувшееся длинной колонной на дороге. Но думал он недолго.

— В двух словах? — уточнил он.

— Можно в трех, но не больше, — нетерпеливо согласился Зимников. — Все опять через… Мне придали ваш батальон, но из-за секретности техники я о нем ничего не знаю. И мы выдвигаемся по тревоге всей бригадой, так что подробно знакомиться и все прочее будем уже на ходу.

— Понял. Итак, особый бронеистребительный батальон. Три роты по семь машин, итого двадцать одна. По штату положены еще взвод разведки, взвод связи, инженерно-сапёрный взвод, но их пока нет. Но есть хорошая подвижная ремонтная мастерская, отголосок прежнего штатного расписания, по которому должно было быть четыре роты по девять машин. Можем ремонтировать и себя, и бригадную технику.

— Боевые возможности? — отрывисто спросил Зимников.

— Тринадцать ракет на машину, перезарядка автоматическая, скорострельность — один выстрел на тридцать секунд. Можно и быстрее, но тогда механизм заедает. Теоретически пробивается любая броня, практически — как повезет. Днем мы достанем танк на дистанции до трех, а если повезет — до четырех километров. Есть аппаратура для ночных стрельб, — подполковник чуть замялся. — Но я бы на нее не рассчитывал. Ночью можно более-менее прицельно стрелять метров на шестьсот-семьсот, не более.

— Противоатомная защита есть?

— Антирадиологический подбой рабочего отсека, герметизация и фильтры на вентиляторах.

Над видневшимся вдали основным заводским корпусом взлетела желтая ракета. Прогудел клаксон, взревело сразу несколько дизелей — тягачи прогревались. Слышались резкие слова команды.

— Ближний бой? — уточнил полковник.

— Беззащитны, даже пулеметов нет, — развел руками противотанкист.

— Ясно, — Зимников определенно пребывал в замешательстве, не в силах однозначно оценить пользу нового усиления. — Можете произвести пробный запуск? Чтобы я посмотрел, как работаете? Подходящая мишень найдется.

— Можно. Но каждый наш выстрел — это двадцать тысяч рублей. Запасных ракет нет, не подвезли, так что в бою будем действовать только возимым боекомплектом.

— А вывести ракету в боевое положение?

— Тоже можно, но она автоматически встанет на боевой полувзвод, с раскрытием стабилизаторов. Обратно уже не убрать.

— Ясно, подарок можно подержать, но нельзя развернуть. Что ж… — полковник чуть призадумался. — Давайте за нами, держитесь за «механиками». Сейчас я вам придам кого-нибудь из автобата, чтобы не потерялись и не вклинились в основные колонны. Будете пока резервом, а там подумаем.

— Слушаюсь, — подполковник отдал честь. — Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

Зимников угрюмо посмотрел на послеполуденное солнце. День сулил начало больших и продолжительных неприятностей. Полковник знавал многих людей, которые при определении настоящей опасности чувствовали облегчение. Дескать, «наконец-то!» Но сам к ним не относился, Петр Захарович ощущал спокойствие только после завершения военной работы. В данном же случае опыт и познания нашептывали, что вздохнуть с облегчением удастся не скоро. Или наоборот, очень скоро, что может куда хуже…