Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

Хирург вышел на воздух, вдохнул полной грудью, но ушибленное госпитальными запахами обоняние напрочь отказывалось воспринимать природные ароматы. Смеркалось. Пора самых длинных дней уже миновала, но темнело по-прежнему поздно. Все вокруг было очень… спокойно, размеренно. Из-за фронтового затишья раненые поступали редко и главным образом умеренно легкие, поэтому госпиталь работал почти что в режиме мирного времени.

По близлежащей дороге, нещадно пыля, проследовала короткая вереница паромобилей, еще довоенной постройки. В сравнении с мобилизационными машинами военной поры, паровые старички казались чопорно элегантными и архаичными. Где-то в стороне звякал металл — наверное перебирали и мыли медицинские инструменты. За близлежащей палаткой кто-то в голос распекал нерадивых санитаров, беззлобно, но с душой и множеством образных сравнений.

Александр прислонился к столбу с громкоговорителем, чувствуя, как гудят уставшие ноги. Ничего не хотелось, даже идти в свой родной фургончик, где можно было немного поспать. Стоять бы так, чувствуя плечом твердое, чуть теплое дерево столба и думать о том, что день прожит не напрасно, а даже с большой пользой.

Мимо проследовал главврач, в сопровождении двух шкафоподобных санитаров, такие обычно служат в психиатрических клиниках. Вид у врача был одновременно безумный и залихватски-бесшабашный, санитары глядели мрачно, но так же решительно.

— «Ай да, медикус», — подумал Александр, провожая его взглядом. Похоже, решил действовать, не откладывая в долгий ящик. Хорошо! Кузина императора непременно пожалуется, но пока жалоба пробежит инстанции, даже коротенькие, да пока выяснятся обстоятельства…

— Здравствуйте, Александр, — негромко произнес за спиной знакомый голос.

Консультант выпрямился, отклеившись от столба и с безмерным удивлением узнал Анну Лесницкую. Другой костюм, куда более утилитарный и подходящий обстановке, волосы, собранные в простой пучок на затылке, все тот же прозрачный чемоданчик с бумагами.

И все тот же смеющийся взгляд, полный загадочной и добродушной иронии.

— Здравствуйте, — пробормотал он, чувствуя, как румянец неудержимо заливает лицо. Александр понадеялся, что сумерки скроют краску.

— Вы не слишком ответственны, господин хирург-консультант, — сообщила женщина очень строгим тоном, но с веселыми крошечными чертиками, прыгающими в уголках глаз. — Когда мы расставались, вы обещали закончить увлекательное повествование об африканских приключениях. Но теперь я вынуждена искать вас. Как не по-джентльменски! — укорила она.

— Простите, — лихорадочно оправдывался хирург. — Я искал вас. Даже писал…

— Даже писали… — протянула она со скорбным и чуточку насмешливым видом, словно показывая, как жалко и нелепо выглядит оговорка «даже».

— Да, я писал, но мне пришлось адресовать на почтовый ящик учреждения, ведь вы не оставили своего, — заторопился Александр. Он словно раздвоился. Одна половина трезво нашептывала на ухо, что он ведет себя как мальчишка, совершенно не по-взрослому. Но другая испытывала невероятную радость от самого факта встречи и решительно отметала все сопутствующее. Поволоцкий никогда еще не чувствовал себя так странно и необычно в присутствии женщины — как будто вдохнул эфир и упивался летящим восторгом эйфории, но при этом сохраняя умеренно здравый рассудок и память.

— Это сомнительное оправдание, — все так же строго констатировала Анна. Она улыбнулась и на мгновение стала похожа на юную смеющуюся гимназистку. — Но, пожалуй, я вас прощу. В счет будущих заслуг.

Александр легко, с неожиданным изяществом опустился на колено и искренне пообещал:

— Я оправдаю ваше доверие.

Еще в юности Поволоцкий прочел серьезное американское исследование о влиянии психического состояния на физиологию. Там, в числе прочего, был практический пример некой дамы, которая чувствовала себя совершенно разбитой и изможденной после долгого рабочего дня в конторе. Но, будучи приглашенной подругами на танцы, вселилась до упаду полночи, без тени усталости. Примерно так же себя чувствовал консультант — легко, весело, с невероятным приливом чувств и эмоций. Как много лет назад, когда настоящая жизнь только начиналась, и весь мир лежал перед юным хирургом.

В прифронтовой зоне не так уж много развлечений, но Александру и Анне хватало просто прогулки в обществе друг друга, неспешной и душевной. И разговора, обо всем сразу и ни о чем конкретно.

— Да, есть одна вещь… — Лесницкая внезапно посмурнела, как будто разрываясь между необходимостью сообщить нерадостную весть и нежеланием омрачать вечер.

— Говори…те, — Поволоцкий в последнюю секунду вспомнил, что это всего лишь вторая встреча и переход на «ты» был бы неуместен.

Анна вздохнула, с неподдельной грустью.

— Юдин умер.

Несколько шагов они прошли в молчании, медик пытался осознать новость, но никак не получалось. Юдин не мог умереть, он просто был, всегда и неизменно, как живое воплощение медицины, строгой, но милосердной. Он не мог умереть, как не может умереть наука о лечении.

— До вас еще не дошли новости. Я так и думала… Он консультировал, оперировал, почти двое суток. Там была диверсия. Крушение поезда с призывниками. Потом передал раненого ассистенту и сказал, что немного посидит в сторонке, отдохнет… Операция была тяжелая, все увлечены процессом. А когда закончили и обратились к Сергею Сергеевичу… Уже все. Мне говорили, Вишневский плакал. Говорил, что только-только примирились и начали двигать науку вместе…

— Да, вот так и уходят титаны, — получилось немного напыщенно, но Поволоцкий не нашел иных слов, потому что все именно так и было.

Анна промолчала, легко ступая по высокой траве.

— Знаете, я как-то открыл его «Размышления хирурга» — и удивился, как легко и непринужденно автор пишет о древнегреческих поэтах — но почему он раз за разом призывает читателя претерпеть невзгоды и сохранять бодрость? Потом уже узнал, что именно эту главу он набросал, когда был на затонувшем лихтере-«ныряльщике». И я тогда подумал — каково было писать эти спокойные строки одному, при аварийном освещении, рядом с трупом, в отсеке, который понемногу подтапливало?.. [6]

— Примите его эстафету, — очень серьезно и совсем не по-женски посоветовала Анна. — И несите далее, как бы тяжело не было.

— Да, — согласился Поволоцкий. — Куда мы денемся… Все, что я мог подготовить, я подготовил. Пойдет поток раненых, я буду работать, пока не свалюсь, потом умоюсь холодной водой, уколюсь кофеином и буду работать дальше. Когда проснется дракон…

— Дракон? — не поняла спутница, и медик осознал, что проговорил мысли вслух.

— Да, дракон, — нехотя пояснил он. — Мне так представляется образ будущей битвы. Там, дальше, дремлет дракон. Сейчас он только возится и похрапывает во сне, но скоро проснется и потребует жрать… А нам, на хирургические столы, повезут недоеденных…

— Поэтично, — произнесла Анна, поежившись. — И страшно.

— Да, — односложно согласился хирург и спохватился. — Холодно, поздно уже, вы замерзли. Пойдемте. Я устрою вам ночлег, если еще не озаботились.

Так получилось, что ближайшим местом, где можно было переночевать, никого не стесняя, оказался фургончик самого хирурга. Чуть в стороне темнели палатки госпиталя, где тоже можно было устроиться, но Александр глянул на едва заметно светящиеся стрелки часов и решительно сказал:

— Переночуете у меня. Вам места хватит.