Вся власть советам!

— Товарищ Соломон, это правда? Ну, я имею в виду то, что говорят про вашу партию и этого, как его… Ну, в общем, у которого кличка была «Толстый»?

— И вы поверили этим провокаторам, товарищ Петр? — укоризненно спросил у матроса «адвокат». — Не ожидал я от вас этого…

— Правда, правда, братишка, — сказал комиссар Мальков, — сами же эсеры потом разоблачили этого иуду. А другой руководитель боевой организации партии социалистов-революционеров, Борис Савинков, летом был комиссаром у генерала Корнилова и требовал, чтобы тот добивался у Керенского, тоже, кстати, бывшего эсера, права на расстрел солдат и матросов, не желающих воевать…

Товарищ Соломон взвизгнул от ярости и опять заскреб пальцами по деревянной кобуре. Но у него опять ничего не вышло. Матрос, окончательно сбитый с толку словами Малькова, в котором он видел такого же брата-моряка, решительно перехватил руку «адвоката» своей железной лапищей.

— Ша, приятель, — сказал он «товарищу Соломону», — нечего за оружие хвататься, а то не ровен час оно возьмет и выстрелит… Будем разбираться во всем подробно и в деталях.

Разобрались. Да, не зря я взял с собой Павла Дмитриевича. Моряк моряка видит издалека. В общем, все закончилось тем, что, разоружив не в меру буйного представителя местных эсеров, мы решили вызвать патруль, чтобы отправить этого персонажа под конвоем в наш штаб. А с Петром Иванцовым, революционным матросом с крейсера «Кагул», который, как и уже известный нам севастопольский матрос Анатолий Железняков, считал себя анархистом-коммунистом, мы поговорили о тех делах, которые творились в стенах этого самого Румчерода.

Оказалось, что там не все так просто, точнее, как и предупреждали нас товарищи из будущего, все далеко не просто. Учреждение сие с самого начала его существования раздирали межпартийные склоки. Особенно преуспевали в них эсеры и меньшевики. Дорвавшись до власти, эта свора занималась лишь пустой говорильней и палец о палец не желала ударить, чтобы сделать хоть что-то полезное для трудового народа Одессы и жителей прилегающих к ней территорий. Так сказать, Временное правительство в миниатюре и буржуазная демократия в действии.

К тому же к новой власти тут же примазался и местный уголовный элемент, который в один миг из обычных налетчиков, воров и контрабандистов превратился в заслуженных борцов с самодержавием. Они в тюрьме сидели? Сидели. Полиция их преследовала? Преследовала. Что еще нужно людям для того, чтобы почувствовать себя «р-р-революционерами»?

Кстати, поганая теория об уголовниках как о классово близких к пролетариату элементах была выдвинута как раз эсерами. Сразу должен сказать, что между трудящимися и теми, кто их грабит, нет и никогда не было никакого сходства.

Товарищ Иванцов, как выяснилось, сам Кропоткина и Бакунина не читал, а следовательно, не мог толком объяснить, что в его представлении это за штука такая — анархия. Поэтому общеполитическая дискуссия была прервана за недостатком у одной из сторон теоретических знаний. В чем, как и в собственной общей малограмотности, товарищ Петр откровенно признался нам сам.

Зато этот яркий представитель местного революционного элемента рассказал, что этим утром в Румчерод приехал человек во французском военном мундире и о чем-то долго толковал с руководством ЦИК. После беседы с ним это самое руководство стало спешно паковать вещи и разбегаться, словно тараканы по темным углам, заявив, что они поехали «поднимать народные массы против узурпаторов и врагов революции». За коменданта Румчерода в здании остался тот самый товарищ Соломон да еще несколько его помощников, которые, похоже, были и сами не прочь сбежать при первом же удобном случае.

Охранявшим Румчерод солдатам, матросам и красногвардейцам было заявлено, что захватившие в Петрограде власть изменники делу революции и шпионы кайзера Вильгельма, именующие себя большевиками, приехали в Одессу на бронепоезде для того, чтобы снова власть здесь принадлежала буржуям и царским недобиткам.

Товарищ Соломон также всем рассказывал, что в эшелоне полным-полно генералов, полковников и прочих старорежимных «благородиев», которые мечтают опять превратить получивших свободу нижние чины в бессловесное быдло. Короче, дело запахло керосином и ведомством товарища Дзержинского. Такая же обстановка была в Петрограде перед знаменитым винным бунтом. Значит, и в Одессе надо ждать чего-то подобного, тем более что появились иностранцы. В Петрограде преобладали британцы, здесь — французы. В справке, которой нас снабдил товарищ Тамбовцев, было об этом тоже недвусмысленно сказано.

— И ты, братишка, во все это вранье поверил? — укоризненно спросил у местного товарища комиссар Мальков. — Эх, провели вас, дурней, словно малых детей. А если бы вы стрельбу по нам открыли? Нам пришлось бы на нее ответить. Хлопцы у нас горячие, все фронтовики, вооружены отменно и нянькаться бы с вами не стали. Подумай, что бы тогда с вами произошло?

— Да, братишка, — вздохнул матрос с «Кагула», — Бог миловал, обошлось все без стрельбы. А что, действительно у вас, у питерских, нету бывших царских генералов?

— Товарищ Петр, — сказал Мальков, — тут главное слово — «бывших». Ты ведь не первого года службы и должен понимать, что в море во всем требуется порядок. Без командира и его помощников никакой корабль до места назначения не доберется, а утопнет даже в тихую погоду прямо посреди гавани. Все зло не от власти, а от неправильного ее употребления. Вот и у нас на службе есть бывшие царские офицеры и генералы. Без них в армии никак нельзя. А армия нам тоже нужна. Вон, не успели мы с германцем замириться и вздохнуть свободно, как тут же к нам Антанта полезла. Ей, видишь ли, очень не понравилась наша народная власть. Товарищ Ленин, например, сказал, что пока есть мировой империализм, то придется нам свою революцию от него защищать. А значит, те же офицеры или генералы не есть дармоеды и эксплуататоры, а вполне полезные члены общества, защитники трудового народа, поскольку служат они теперь не царю-батюшке, а советской власти. И честно служат. Между прочим, многие из них происхождения вполне рабоче-крестьянского. Взять, например, генерала Деникина, чей отец был из крепостных крестьян. Трудом и кровью в окопах делали они свою карьеру. Иных у нас нет. А тех немногих, кто отказывается нам служить, мы пока отпускаем с миром. Пусть поищут себе другую работу. А если они будут совершать что-либо против народной власти, то ответят за свои дела по всей строгости революционных законов. Напротив, вот, к примеру, твой товарищ Соломон, чьим папой был известный на Херсонщине хлеботорговец Коган. Ищет он не счастья для трудового народа, как мы с тобой, а возможности грабить этот народ. Такие, как он, уже готовы отдать Юг России под власть французам, чтобы, значит, русский хлеб к ним в Марсель за гроши шел. А мы им вместо этого — кукиш с маслом. Вот поэтому они с французами и суетятся тут. Только хрен им на лысый череп, а не русский хлеб. Теперь тебе все понятно, товарищ Петр?

Матрос задумчиво почесал затылок.

— Ну, ежели так, то тогда… Правильно рассуждаете, товарищи. Я вот что думаю. Надо эту говорильню, которую мы еще при Керенском выбрали, разогнать к чертовой матери. И выбрать новую власть, которая, если что, не разбежится по углам, а будет эту власть защищать. Надо сходить и сказать нашим ребятам, что наврал этот товарищ Соломон. А то не выдержат у кого-нибудь нервы, и стрельнет он в вашу сторону…

Матрос взял в свою могучую лапищу белый флаг, который все это время держал под мышкой, посмотрел на него, плюнул и забросил куда подальше. После чего зашагал в сторону Румчерода. А я переглянулся с товарищем Мальковым и понял, что отдыхать нам еще долго не придется. Эсеры, меньшевики, представители прочих мелкобуржуазных партий да и просто бандиты попортят нам немало крови. А ведь мы еще не встречались с местными большевиками. Там дела тоже не сахар, и среди них попадаются персонажи ничуть не лучше этого «товарища Соломона». Все еще только начинается.

Словно в подтверждение этой мысли, к нам подбежал боец и сообщил, что в тылу нашего отряда появились какие-то подозрительные вооруженные личности в штатском, смахивающие на уголовников. Они мелкими группами окружают нас и, как сказал боец, своим поведением явно выказывают враждебные намерения. Эти неизвестные останавливают пролетки извозчиков, грузовые фуры, распрягают их, а потом переворачивают повозки, строя некое подобие баррикад.

— Похоже, что это воинство Мишки Япончика, — сказал мне Мальков, — а ведь я так и думал, что эти шлимазлы не останутся в стороне и попытаются на нас напасть. Если они тоже действуют по наводке французов, то это опасно. Михаил Васильевич, у них могут быть немалые силы, пара тысяч таких же, как он, головорезов в Одессе найдется. В городе, который уголовники знают, как собственный карман, они чувствуют себя словно рыба в воде. А это опасно. Товарищ Фрунзе, я считаю, что надо немедленно сообщить обо всем полковнику Бережному. Поймите меня правильно — я не за себя беспокоюсь, а за вас. Товарищ полковник сказал мне, что я отвечаю за вас головой.

— Пожалуй, ты прав. Я ведь думал, что у нас еще есть время. Но оказалось, что это совсем не так. Будем действовать по обстановке. Сейчас ты иди к головному броневику и свяжись по рации с Вячеславом Николаевичем. Сообщи ему о том, что происходит, и договорись о взаимодействии. Если бандиты полезут, надо дать им такой же укорот, как в Петрограде.

7 декабря (24 ноября) 1917 года, полдень.

Одесса. Итальянский бульвар, здание ОВУ.