Вся жизнь — игра

К сожалению, даже мудрый диретторе не смог предусмотреть всего. Лучано схватил тонкую фарфоровую тарелку, ударил ею о край стола, и теперь у него в руке был зажат острый серпообразный осколок, напоминавший оружие неандертальцев. Он ринулся вперед, выставив заостренный край перед собой…

И тут…

Маргарита сама не поняла, что с ней случилось. Она поднялась с колен и, путаясь в собственном шлейфе, прыгнула сзади к итальянцу на плечи с мальчишеским криком:

— Наших бьют!

Она вступилась за того, кого сама только что желала уничтожить, за этого дерзкого, ужасного, подлого… но любимого человека!

Его жизни угрожала нешуточная опасность — и женское сердце не смогло с этим смириться. Сзади, из-за спины, Львица вцепилась в щеки Лучано наманикюренными ногтями, обратившимися в когти.

Джерми рухнул на пол, а Маргарита, не помня себя, продолжала бить, царапать, увечить его, хотя гладиатор уже выронил осколок тарелки.

Джузеппе Понтини тут же проворно забрал опасный кусок фарфора, бормоча:

— Фуриоза… женская логика… ведьма!

А Матильда наблюдала за схваткой точно так же, как сочинские мальчуганы за теннисным матчем: бесстрастно сложив на груди руки и только время от времени сплевывая через плечо. А чего ей было волноваться, когда Константин надежно огражден от этого безобразия!

Маргарита увидела на лице Джерми кровь, но это не отрезвило ее, а наоборот, окончательно пробудило в ней хищницу. Никто бы не смог сейчас оторвать Львицу от раненой жертвы.

Задели подсвечник на высокой ножке, и вспыхнул край шелковой кулисы.

— Пожарный рукав, живо! — кричал Валентин. Как бы прибыльный заказ не обернулся непоправимым убытком, а то и вообще гибелью заведения! Если пламя доберется до поролоновых ветвей — прощай, ресторанчик «Под платаном»!

Огонь загасили быстро, и Джузеппе, перехватив шланг, направил струю на дерущихся.

Но и это Маргариту не охладило.

А остановил ее… знакомый саркастический смех. Презрительный и холодный. И хлесткий, как пощечина.

Что ж, истерику именно пощечиной и прерывают. К Львице мгновенно вернулся человеческий облик.

Рита огляделась: что это она натворила? И ужаснулась.

Лучано лежал на полу, свернувшись калачиком и закрыв израненное лицо руками. Он тихонько постанывал.

А тот, другой… тот единственный и ненавистный, он все смеялся. Веселишься, тварь? Что ж, поглядим, кому выпадет смеяться последним.

И она склонилась над итальянцем:

— Больно тебе, миленький? Лучано, прости меня, пожалуйста. Я… знаешь, я просто перепутала: что-то в голове помутилось. Я не хотела!

Ну и придумала объяснение, глупее не бывает! Самой стало и стыдно, и смешно. И досадно… за все. И жалко себя, и загубленного праздника, и растоптанных надежд. Растоптанных этими грязными резиновыми банными шлепанцами!

Рядом с Лучано барахтала лапками перевернутая брюшком кверху черепашка, которую в пылу драки смахнули со стола. И черепашку стало жаль тоже.

— Лучано! — прошептала Маргарита. — Поедем, я с тобой, я к тебе. Буду лечить, ухаживать…

Джерми сразу перестал стонать:

— Правда?

— Конечно.

Она помогла ему подняться и взяла черепашку с паркета.

Львица снова стала королевой:

— Спасибо всем за приятный вечер. Валентин, все было блестяще. Оплата двойная. Гасите свечи!

И именинница направилась к выходу, нежно положив растрепанную голову на плечо вконец одуревшему Лучано.

Джузеппе подвел итог:

— Бабий ум — что коромысло: и криво, и зарубисто, и на два конца!

И он галантно подал руку невозмутимой Матильде.

Глава 13 СЮРПРИЗ

Черепашка на тумбочке не подавала признаков жизни. Точно так же затаился и Лучано. Лежа поверх покрывала, он млел от прикосновений Маргаритиных пальцев к его синякам и ссадинам. Не шевелился, почти не дышал, лишь бы не спугнуть привалившего ему блаженства. Как он был благодарен этим ранениям, так портившим его внешний вид! «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — сказал бы Джузеппе, увидев хозяина в эту минуту. А сам Лучано готов был пропеть из «Фауста»:

— Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — но, естественно, не пел. Музыка звучала у него в душе.

А Рита выглядела прирожденной сестрой милосердия. Она то прикладывала к следам побоев лед, то бросалась протирать царапины спиртом, а то и просто уговаривала нежным, сочувственным голосом:

— Потерпи, миленький, все пройдет! Ну, прошу тебя, Лучано, потерпи!

Как будто он стонал или кричал.

Возможно, ей и вправду казалось, что он готов закричать: совесть так мучила Риту, что его увечья виделись ей куда серьезнее, чем были на самом деле. Она не знала, как загладить свою вину, чем оправдаться.

За что она его? Ведь итальянец вступился за нее же, защитил от издевательства!

Сейчас ей и самой было совершенно непонятно, как она могла весь вечер терпеть выходки Кайданникова, не только шутовские, но и просто злые. Где была ее львиная гордость да и просто здравый смысл?

В этот момент Маргарита с негодованием оборвала бы каждого, кто осмелился бы намекнуть, что в любви здравого смысла не бывает.

«Какая любовь, о чем вы? — вскричала бы она и добавила, вопреки тем урокам, которые сама преподносила Косте: — Да вы что!»

А если б ей намекнули, что, дескать, любовь зла, она бы возмутилась:

— Полюбить козла? Ну нет, козел не пара Львице! Вы правы только в одном: этот тип действительно коз-зел!

Идиллия длилась около получаса. А потом в дверь постучали.

— Не открывай, — еле слышно выдохнул Лучано. — Это Джузеппе. Хочет справиться о моем состоянии.

— Если не открою, он решит, что ты умер, — возразила Маргарита и подала голос. — Войдите!

Это оказался вовсе не Джузеппе. Но в первую секунду именинница даже не узнала вошедшего, настолько резко он переменился.

Георгий был уже не в пляжно-банном наряде, а в кипельно-белой тройке со смокингом, с уложенной прической. Шелковый кремовый галстук был заколот булавкой с красным сердоликом — любимым Ритиным камнем. Точно капелька крови на снегу…

Он был ослепителен.

Лучано так и подскочил на кровати, забыв и о боли, и о необходимости лежать смирно:

— Он… он… — дальше он уж и не знал что сказать в ответ на непрошеное вторжение.

А Маргарита повторила, только совсем с другой интонацией, точно непослушное эхо: