Всячина
Шрифт:
– Ну, и как ты назовешь свое чудо человеческого гения?
– Скажешь тоже - гения... Это - бука. Вот есть е-бука, но тут же электроники вообще никакой. Значит, просто - бука.
– Бука... Красиво. Дашь почитать?
Вася
Улица в селе была всего одна. Она же называлась дорогой. Правда, ездить по этой дороге никто не пытался. Разве только почему-то вечно пьяные трактористы на своих обязательных "Т-150" весело гоняли кур и гусей, переваливаясь на больших колесах из лужи в лужу.
Четверо шли по самой обочине, отирая левым боком
– Как они здесь ходят только?
– А они тут вовсе не ходят, - объяснил участковый, не оборачиваясь.
– Они тут ездят. На тракторах ездят. На обед или там по делам - привезти чего с работы. А огороды у них у всех на задах, так им, ить, на дорогу-то выходить и не надо вовсе, выходит.
– А к самогонщице этой тогда как?
– И к ней - с задов, от своих огородов. Чтобы, значит, мне на глаза не попадаться, - приосанился он на ходу, выпятив гордо грудь и сверкнув орлиным взглядом из-под седого чуба.
– Что ж, вы все знаете, значит, а не реагируете совсем?
– возмутилась библиотекарша, шедшая впереди.
– А как мне реагировать, если сигнала нет? Засаду прикажете делать? Ловить кого-то? Это будет совсем не по закону... И потом, она же депутат сельсовета, передовик производства. То есть, трогать ее просто так - ни в коем разе. Вот, потому и комиссия ваша. А так-то в мои обязанности входит за порядком следить. Я и слежу.
– Угу... Порядок, блин... Прошу прощения.
– Вы, это, на дорогу ругаетесь?
– спросил участковый инспектор в звании капитана молодого инструктора горкома партии, который должен был разбираться с жалобой на самогонщицу, споившую в трезвое время все село.
– Ну, так это опять же не ко мне. Это вам - в сельсовет. Вот как раз к ним.
– Нам денег не дают, а вы все... Эх-х-х... Мужики!
– в сердцах махнула рукой секретарь сельсовета.
Шел 1986 год, шла активная борьба с пьянством и алкоголизмом, и сельский район уже утвердил целых две "зоны трезвости". В "зонах", ограниченных территориями двух сельских советов, в магазинах не продавали спиртное. То есть, совсем не продавали никаких алкогольных напитков. Их даже не завозили. Хорошо, что зоны трезвости были на окраинах района, и жители их регулярно выезжали в соседний район, где в магазинах крепкие и не очень крепкие, но все равно дающие в голову напитки еще продавались. Со своей стороны, жители соседнего района, когда развернувшийся там "маленький Пиночет" (так называли за глаза нового "районного хозяина") начал завинчивать гайки, сокращать время продажи, и тоже учредил "сухие зоны", стали выезжать в соседний райцентр, скупая после одиннадцати часов утра все, что оставалось на прилавках после прохождения очереди из истомленных местных городских жителей, которые занимали очередь аж с восьми утра.
– Во! Вон в том доме она живет, - ткнул участковый прутом, которым походя рубил разросшиеся мясистые лопухи и лебеду.
– Ох, хорошо, хоть,
что через дорогу тут переходить не придется...– Так, я же вас специально этой стороной веду, чтобы не лазить в середку. Там глыбко. Вчера "жигуль" сидел - так выше осей. И главное - что он сюды поехал-то? Тут же - только трактора...
Такой же черный забор в коросте остатков старой краски, гостеприимно распахнутая настежь калитка с заросшей тропинкой к крыльцу, которое лет пять назад было зеленым. Или, может, синим. Крашеным оно раньше было. У порога вкопан лемех от плуга, о который участковый сразу стал очищать подошвы своих сапог, снимая целые пласты глины.
– Дарья, тут к тебе!
– аккуратно постучал он в дверь.
Та поддалась - не закрыто, но он остался стоять на крыльце, засунув руки в карманы форменных брюк и наклонив голову, будто вслушиваясь во что-то.
– Кто там?
– прозвучало из темного дверного проема.
– А то не видно, что ли? Комиссия к тебе, Дарья. Вот, из горкома и исполкома, значит...
– Чего это - комиссия? Никак, насчет газа?
Газ деревне обещан был еще в прошлой пятилетке, но руки у газовиков не дошли буквально самую малость, хотя трасса магистральная прошла совсем неподалеку, прямо возле шоссейки, то есть метрах в двадцати от крайних домов села.
– Нет, Дарья Антоновна, мы к вам по письму, - шагнул вперед молодой худой и высокий инструктор горкома.
– Какому письму? Я же ничего не писала!
– Люди пишут, Дарья..., - прогудел участковый.
– Люди пишут. А мы, следовательно, комиссия. Поняла?
– Лю-у-уди? Да, что они могут написать-то?
– Вы позволите нам войти?
– опять вмешался инструктор, отодвинув в сторону замершего на крыльце участкового.
– А чего же... Проходьте. Только у меня тут беспорядок, не убиралась я, комиссию не ждала...
Все четверо, еще потоптавшись и потопав каблуками на крыльце, протиснулись в дом. Тут и правда никакого порядка не было. Темный зал без окон, заменяющий прихожую, какой-то мусор и пыль на полу, а у стены стоял большой алюминиевый молочный бидон, на который тут же уставились пришедшие. И запах...
– Фу-у-у... Чем это у тебя тут, Дарья... Фу-у-у...
Женщины только судорожно сглатывали и все косили глазом на инструктора горкома: долго он еще тут будет думать? Все же и так ясно!
– Да, чем-чем... Вон, Шарик мой сдох на днях. Никто вас у калитки потому и не встретил, - пригорюнилась хозяйка, в темноте встречающая гостей.
– Шарик, говоришь...
– Дарья Антоновна, - снова вмешался инструктор.
– Я должен разобраться с письмом.
– А кто пишет-то? Поглядеть можно?
– Не шуткуй, Дарья. Лучше сразу скажи: самогоновку гонишь?
– участковый вертел в руках фуражку, как бы не зная, куда ее деть.
– Издеваетесь, да? Смеетесь над одинокой женщиной? Какая самогонка, когда у нас в сельсовете "зона трезвости"?
– То есть, ты вот при комиссии честно и прямо заявляешь, что самогоновку не гонишь? Так я понял?
– Да!
– А бидон вот этот самый...
– А бидон я купила в совхозе. Все официально, через кассу. У меня и накладная есть!
– Ну, тогда извини, Дарья Антоновна, что помешали тебе, побеспокоили, - и участковый, чуть подвинув в сторону инструктора горкома, шагнул на улицу.
Следом выскочили обе женщины.
Инструктор, постояв в недоумении, кивнул на прощание хозяйке и тоже вышел: