Всяко третье размышленье
Шрифт:
— Последняя неделя каникул, надо бы выжать из нее все возможное!
— Последний год второго срока президента Рузвельта!
— Последний день девятьсот тридцатых!
— Последний день рождения детства. Имеем полное право повалять дурака!
— Надо бы покататься на санках, пока не поздно: скоро последний день зимы!
Действительно. И почти семьдесят лет спустя, пока сенаторы Хиллари Клинтон из Нью-Йорка и Барак Обама из Иллинойса вели друг с дружкой изнурительную борьбу за право стать либо первой женщиной, либо первым афроамериканцем, выдвинутыми в кандидаты на президентский пост, а зима 2007/08 года НЭ следовала ее неспешным, неотвратимым курсом, по меньшей мере двое обитателей планеты Земля начали гадать, вглядываясь в зачаточное сочинение Дж. И. Ньюитта: «Что это, спрашивается, за херотень?»
Как раз такой вопрос и задал один из них, Поэт/Профессор Аманда Тодд, другому, ее немедля поднявшему перед собой обе ладони мужу, попросившему, что он делал нечасто, подругу его жизни просмотреть
— Я надеялся, что ты поможешь мне это понять.
— Ну, для начала, что ты задумал — роман, воспоминания, что? И многое ли из этой белиберды происходило на самом деле?
— Меня не спрашивай; я здесь всего лишь работаю. — Он пожимает плечами. — Всяко бывает. Кстати, хорошо, что вспомнил: я напрочь забыл включить в список Последних Первую из них, более чем достойную упоминания. А именно то, что в вышеупомянутый Последний День учебы в Пятом Классе Бриджтаунской начальной состоялся литературный дебют Творчески Вашего Джорджа Ирвинга Ньюитта, принявший форму грязного стишка об их строгой, толстой, грудастой учительнице. Дебют, начертанный, пока мисс Бринсли, стоя у большой настенной карты, распространялась о временных поясах и обращении времен года в Северном и Южном полушариях, карандашом «Диксон Тикондерога № 2» на листке, вырванном из толстой, разлинованной синим тетради, был отправлен через класс для украдчивой передачи Неду П., но замечен и захвачен его (дебюта) зоркой героиней еще до того, как получатель успел дочитать посланное ему — катрен (схема рифмовки aabb), переработанный Джи из другого, автор неизвестен, устно передававшегося друг другу на переменах пяти-шестиклассниками, которые находили его забавным. Итак, оригинал:
Дряхлый Генри в бурлеск заскочил, на беду, И уселся там в самом первом ряду, И, как только девицы затанцевали, Со штанов его пуговицы поотлетали.Рукописный вариант Джи:
Прошмыгнула мисс Бринсли в бурлеск, на беду, И уселась там в самом последнем ряду, Но, как только на сцене пацаны заплясали, С ее лифчика кнопки поотлетали.— Разреши мне задать прямой вопрос, — попросила, выслушав и то и другое, Аманда Тодд. — Ты хочешь уверить меня в том, что еще и в тысяча девятьсот сорок первом году некоторые, по крайней мере пятиклассники Бриджтауна, штат Мэриленд, полагали, будто сексуальное возбуждение сопровождается у женщины приливом крови к грудям?
— Некоторые — наверняка. Да и что мы могли знать?
Сам Рассказчик узнал со всей определенностью и теперь сообщает следующее: сочиненный им стишок устрашающую мисс Бринсли не позабавил. Храня на лице непроницаемое выражение, она смяла манускрипт и швырнула его в стоявшую у доски мусорную корзину (из коей автор затем извлек его, поскольку по окончании того учебного дня был оставлен, в виде дополнительного наказания, в школе — вытирать доски и выносить мусор), а затем сурово велела сочинителю выйти к доске, обвинила оного в непристойном поведении и незаконной рассылке записок, приказала ему согнуться над учительским столом, а первому, несостоявшемуся впрочем, читателю стихотворения нанести пять жестоких ударов по гузну поэта — большой деревянной палкой, выставленной для устрашения бедокуров в красном углу класса. Почему пять? В ходе последующего обсуждения этого происшествия на спортивной площадке школы мнения на сей счет разделились: одни полагали, что поэт получил по удару за каждый год, проведенный им в школе, другие — что первые четыре отвечали числу строк в его катрене, а пятый был добавлен для круглого счета, а еще другие — соотносили их с числом кнопок-крючков на лифчике мисс Бринсли (столько не бывает, сообщила нам впоследствии Рут Проспер, обладавшая более глубокими познаниями в этой эзотерической области, — но, с другой стороны, не следует забывать и о размере… э-э… буферов мисс Б.!). Автор получил причитавшееся ему наказание от исполнительного Читателя, затем Персонажи поменялись местами, и теперь уже Охальный Отправитель записки трижды угостил палкой ее Приязненного Получателя, после чего мисс Бринсли объяснила им и всему классу, что соучастники любого злодеяния, пусть вина их и меньше, чем вина его совершителя, должны нести свою долю ответственности.
— Сдается мне, — умозаключила Манди, имитируя неторопливый выговор обитателей Восточного побережья, — твоя старушка мисс Би была училкой что надо.
Была, хоть ее и не шибко любили: она объяснила нам даже тонкое различие между соучастниками До и После содеянного. Так что мы получили наши Тропики Рака и Козерога задолго до того, как открыли для себя — в студенческие уже годы — рискованные романы Генри Миллера.
— Каковые, сколько я знаю, впервые увидели свет во Франции и примерно в то время, о котором ты рассказываешь. И что же извлекли из этого испытания Будущие Беллетристы Проспер и Ньюитт — помимо побитых derrière [35] ?
35
Зады (фр.).
Не
так уж им и сильно досталось, гораздо сильнее язвила душу Дж. И. Ньюитта мысль о том, в каком глубоком дерьме он окажется, когда весть о случившемся достигнет его дома, — в отличие от Неда П., родители коего, и сами бывшие педагогами, как правило, относились к Школьным Шалостям сына с гораздо большим пониманием. Однако, к удивлению участников этой истории, других неприятных последствий она не имела. По какой-то причине мисс Бринсли предпочла не сообщать о происшедшем ни тем родителям, ни другим, да и в классе никогда о нем не вспоминала. Как не настучала на них и сестра Неда, быстро получившая все подробности по внеклассной линии связи, что тянулась от Бриджтаунской начальной до Стратфордской младшей средней, в восьмом классе которой она училась. Рут лишь неодобрительно покачала головой и пообещала, что всякого, кто посмеет написать такое дерьмо о ней, будет ждать возмездие куда более суровое, чем пара-тройка шлепков по мягкому месту, — и добавила к обещанию упомянутую выше поправку касательно предположительного числа крючков на лифчике.— Тебе виднее, — язвительно согласился один из нас — Джи, полагает Дж., поскольку Нед уже успел отметить, что «пара-тройка» — это точное число полученных первым ударов.
— Только не думай, что и ты их увидишь, — ответила надменная Рутти, зачаточный бюст которой еще не требовал, насколько мог судить Джи, поддержки бюстгальтера. — Времена стриптиза миновали и теперь пылятся на чердаке.
— По зрелом размышлении, — заявил Нед недолгое время спустя, когда он, Джи и пара-тройка их партнеров по игре в вышибалы обсуждали на спортивной площадке то, что уже получило название «БББ-стишок» (Бринсли/Бурлеск/Беда), — вместо «Но как только на сцене пацаны заплясали» там должно стоять «БАЦ как только на сцене» и так далее.
Не только потому, что «бац» добавляет а стишок еще одно «б», пояснил он, но и потому, что «бац» («лишнее „б“ не помешает, понимаете?») лучше описывает ситуацию: она «прошмыгнула» в зал; она «уселась там в самом последнем ряду», чтобы ее не заметили, и тут — бац! кнопки летят — она засветилась.
— Конечно, это не точные его слова, — сказал теперешний Дж. — Нам с ним было всего по одиннадцать лет, а в сорок первом никто еще «засветиться» не говорил, но как теперь вспомнить точные? Что я помню, так это сам разговор по поводу «но/бац» и то, что все согласились: насчет смысла этой строки и аллитерации вообще (хотя и этого термина мы тоже не знали) Нед попал в самую точку, — впрочем, по-моему, и такого оборота тогда еще не было.
— Короче говоря, — произносит его всегда готовая к услугам супруга, — у Неоперившегося Писателя и Неоперившегося Критика прорезались первые перышки. Жаль, что у меня не было в пятом классе таких однокашников.
— Неоперившийся СПП и почти оперившийся Писатель с прописной «П», которому, увы, слишком рано подрезали крылья. — Такую поправку внес ее муж. — Жаль, что я не был в пятом классе твоим однокашником.
— Мне тоже. Но когда ты учился в пятом, меня только-только зачали и я мало чем отличалась от лифчичного крючка. Предполагается, наверное, что мне следует спросить: «Если такая мысль пришла в связи с первым твоим литературным творением (коему предстояло, насколько я поняла, стать вскоре вашим совместным), в голову твоего покойного дружка по Зрелом Размышлении, то какая же пришла туда по Перезрелом?»
Хороший вопрос, спасибо. Доживи срезанный нерасцветшим писатель Нед Проспер до наших дней и услышь он о недавно посетившем Джорджа Ньюитта постравноденственном видении и его последующем солнцеворотном истолковании, перезрелое размышление, возможно, привело бы его к мысли, что, какое бы значение ни приписывалось ударам палкой, более чем заслуженным Дж. в пятом классе, они отзываются также эхом пяти площадок, на коих мы, тогда еще первоклассники, останавливались, совершая деньрожденное восхождение на пожарную вышку, причем пятую и последнюю перед вершиной башни остановку он объявил бы местом инаугурации нашей дружбы.
— Однако в то время — или все это мне приснилось? — Нед сказал лишь что-то вроде: «По перезрелом размышлении, Джи, это был последний раз, когда меня отлупили палкой за то, что я оказался Читателем, черт бы его побрал. Отныне, если меня и будут сечь или лупцевать, то лишь за мою писанину, а не за чью-то еще». На чем цитирование, вольное изложение, мнимое воспоминание или что угодно и завершается.
— Коли тебе интересно мнение твоей всегда готовой прийти на помощь помощницы, — давно пора. Однако если ты и вправду собираешься писать свое неведомо что, то мог бы упомянуть здесь и о том, что именно это его третье, перезрелое размышление было также и первым из тех, которые посвящались Последним Вещам, которые он, по твоим словам, любил примечать, если оно и впрямь было так, и о которых мы пока что услышали. Прости за обилие «которых».